ПОЧЕМУ ПОВТОРЯЮТСЯ ОШИБКИ ИСТОРИИ

Когда судьба или его величество случай вознесли на кремлевскую орбиту очередного старца - Константина Черненко, народ знал о нем весьма мало. Потребовалась срочная необходимость создавать биографию, по возможности героическую, а главное - изобретать его собственную теорию дальнейшего развития бессмертного учения. Многие доступные сочинителям теории были уже использованы, как, например, экономика должна быть экономной и некоторые подобные. Поэтому остановились на таком постулате: единство слова и дела. Эта «теория», по мнению создававших имидж нового руководителя, должна была стать ключом к новым свершениям и успехам.

Проверить ее действенность помешала довольно короткая руководящая карьера Черненко, но любознательные люди сразу же засомневались в ее новизне. Ведь нечто подобное уже звучало в отечественной истории, правда, без претензий на теорию.

Действительно, звучало. В далеком прошлом. И называлось оно кратко и устрашающе - «слово и дело». Не будем углубляться в совсем давнюю историю, в грозные времена Иоанна Грозного с его опричниками, обратимся к временам более цивилизованным, например к Петру 1. Царь, как известно, был деятельный, трудился много, много воевал, путешествовал. Тем не менее, невзирая на войны со шведами, турками и ханским Крымом и различные другие государственные дела, не забывал и о пресловутом «слове и деле». Он поминает его в нескольких своих указах, дает указания главному заплечных дел мастеру - Федору Ушакову, пытавшему подозреваемых в Тайной канцелярии. Правда, доносы Петр ограничил тремя пунктами: о замысле на здравие государево, о бунте и измене, о похищении казны, но так ли уж трудно было придать именно такую окраску «слову»?

Небывалого размаха набирает доносительство под этим сакраментальным грифом в один из самых кровавых периодов российской истории - во времена царствования Анны Иоановны, получившей в народе прозвание Кровавой. Какой простор для сведения счетов это давало! Один топил своего обидчика, другой зарился на его движимое и недвижимое, третий таким способом просто пытался выстроить карьеру. Кликнувшего «слово и дело» были обязаны немедленно доставить в Тайную канцелярию, к Ушакову. Случались и такие, которые подобным образом уходили от расправы за разбой и другие прегрешения. Правда, доносчикам тоже приходилось несладко. Их подвергали допросу с пристрастием: все ли сказал, достаточно ли серьезные претензии предоставил. Били жестоко, пытали. Но, конечно, не так, как обвиненных. Старинные документы донесли главные виды применявшихся пыток. Первая - хомут, когда руки, ноги и голову жертвы соединяли воедино, так, что ломался хребет. Пытка шиной - раскаленным железом, медленно проводимым по телу, от чего оно «шипело, шкварилось и пузырями вздымалось». И наконец, дыба, на которой «кости людские, выходя из суставов своих, хрустели, ломаясь, а иной раз кожа лопалась...» Истязание на дыбе сопровождалось нещадным битьем батогами.

Пусть извинит читатель за такой жестокий натурализм, но без него не понять, что собой представляло в деле «слово и дело», какие мучения переносили попавшие в застенки. А таких были тысячи и тысячи!

Конец этим изуверствам был положен только со смертью Анны Кровавой и воцарением на российском престоле дочери Петра Елизаветы, посаженной туда военными-преображенцами. Поддавшись на этот рискованный переворот, Елизавета дала себе слово - если все окончится благополучно - не подписать ни одного смертного приговора. И сдержала его за все двадцать лет своего правления. Тоже своего рода слово и дело!

Система узаконенных доносов, возведенная в ранг государственный, забрала жизни многих известных, славных деятелей страны. Среди них мечтавшие об ограничении самодержавия Волынский, Хрущов, архитектор Еропкин, начавший регулярную застройку Петербурга, и огромный ряд других ученых, первопроходчиков неоткрытых ранее земель, общественных и культурных деятелей. Они стали жертвами не только полусумасшедшей монархини и ее немецкого окружения, но и широкой системы доносительства, клеветы, поощряемой верховной властью.

Конечно, приписанное Черненко единство слова и дела не имело ничего общего со «словом и делом государевым». Но поневоле вспоминаешь о старой формуле в других случаях, когда из средств массовой информации и нашей, и других постсоветских стран узнаешь о довольно многочисленных примерах обращения властей к населению с призывом доносить в нужные инстанции обо всем подозрительном - о соседях, живущих не по средствам, об их сомнительных связях и т.д. При этом обещают сохранять конфиденциальность... Да не с подобного ли начиналось и «слово и дело»?

Заглядывая в историю, находишь немало подобных аналогий. Пусть не кровавых, но все же. Например, правеж крестьянина в случае неуплаты податей. А если он не давал нужных результатов, на правеж отправляли помещика за плохое управление своими людьми и хозяйством. Не вызывает ли это ассоциаций с некоторыми учениями по гражданской обороне? Да только ли это?

Знать историю мало, нужно уметь извлекать из нее уроки. Иначе всем известные ошибки будут повторяться...