ПО ОБЕ СТОРОНЫ КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКИ

Поделиться
Давно отгремели бои Великой Отечественной. С тех пор изменился как сам мир, так и поколения, познавшие и не познавшие ужасы и тяготы войны...
Допрос немецких пленных. Львов, 1944 г.

Давно отгремели бои Великой Отечественной. С тех пор изменился как сам мир, так и поколения, познавшие и не познавшие ужасы и тяготы войны. Да и время лечит самые жестокие раны. И все-таки мы снова и снова возвращаемся к минувшей войне. Ибо во имя светлой памяти ее жертв мы обязаны знать: как же это было. И хорошо бы, как писал Хемингуэй, всех палачей и все жертвы назвать поименно. Ибо, считал он, только тогда сгинут в аду одни и воскреснут другие. А Ремарк ему возражал: «А может, не надо воскрешать? Ведь достаточно было не распинать»...

Еще совсем недавно у ученых, изучающих войну, было велико стремление обнаруживать в истории лишь то, что хотелось бы. А если при этом сопротивлялись факты, не подтверждавшие нужных истин, то тем хуже было для фактов. Вот почему многие страницы нашей недавней истории требуют сегодня нового, более трезвого прочтения. И тут равно неприемлемы как желание видеть в прошлом только цепь побед, так и стремление избирать для его изображения лишь черную краску.

В этом контексте новая книга А. Чайковского «Плен: за чужие и свои грехи. Военнопленные и интернированные в Украине 1939—1953 гг.» — особенная. Ну во-первых, Анатолий Чайковский — доктор исторических наук, автор учебников и книг по истории Украины, и каждая его работа представляет интерес и для специалистов, и для широкого круга читателей, ибо всегда написана интересно, доходчиво, хорошим литературным языком. Во-вторых, «Плен...» открывает многие тайны, в свое время надежно спрятанные в приказах, циркулярах, инструкциях и спецраспоряжениях, на которых стоял неизменный гриф: «совершенно секретно». Автор дает читателю возможность окунуться в документы, оказывающиеся интереснее любых писательских выдумок и фантазий.

Это практически первое научное исследование судеб военнопленных в Украине в годы войны. В книге приводятся сотни и тысячи имен и фамилий тех, кто оказался в плену, кто страдал и умирал от холода, голода, ранений, болезней, несчастных случаев, травматизма, а нередко, чего греха таить, становился жертвой произвола и насилия. И важно отметить, что обо всех этих людях, вторгшихся на нашу землю и принесших нам смерть и насилие, автор пишет не просто без ненависти, а с явным состраданием. Ведь все эти оккупанты тоже оказались жертвами войны, которую принесли с собой…

А еще книга дает возможность семьям бывших военнопленных (не вернувшихся домой) получить хоть какую-нибудь, даже самую незначительную информацию. Она важна, она, быть может, единственное, что осталось от родного человека...

Как это было...

Очень точно сказал американский историк Артур Шлезингер: «Любая война популярна в течение первых десяти дней, а потом смерти, ранения смазывают ее прелести, а мучительный и позорный плен и вовсе делает ее невыносимой».

Страшное слово «плен»... К концу войны пленных в Украине было очень много. Часть из них (начальники охранной полиции, коменданты и гебитскомиссары городов) предстали перед судом Военного трибунала, их признали военными преступниками и 29 января 1946 года казнили в Киеве через повешение. Иным повезло больше — они возвратились на родину. Многим из них, правда, пришлось ждать желанной свободы три, четыре, пять и более лет, а некоторые навсегда остались в той земле, которую пришли покорять.

В пространной записке на имя Лаврентия Берии его заместитель генерал-лейтенант Сергей Круглов сообщил о том, как 16 августа 1944 года в Киеве прошел «парад» немецких военнопленных в количестве 36 918 человек. «Колонны военнопленных проходили по наиболее оживленным центральным улицам в течение пяти часов, т.е. с 10 до 15 часов. При движении колонны окна и балконы были заполнены местными жителями. По самым скромным подсчетам число зрителей составило 170 тыс. человек... При прохождении военнопленных мимо госпиталей со стороны бойцов, находившихся на излечении, а также инвалидов Отечественной войны имели место многочисленные попытки проникнуть через оцепление и нанести удары костылем, камнем и палкой четырем военнопленным, однако особого вреда они им не причинили... Население проявляло чувство глубокой ненависти и отвращения к гитлеровцам: «Смерть Гитлеру!», «Довоевались!», «Смерть фашизму!», «Позор убийцам!» и т.д. Внешний вид военнопленных вызывал среди населения взрывы смеха». Далее Круглов сообщал: куда, сколько и на какие производственные работы отправлены немецкие военнопленные.

А использование военнопленных на производстве Берия «благословил» еще в сентябре 1939 г. «Правительство, — говорилось в подписанном им приказе, — возложило на НКВД строительство и реконструкцию дороги Новгород — Ровно — Дубно — Львов. Первая очередь работ должна быть закончена к 15 декабря». Приказ предусматривал создание строительного лагеря, основной рабочей силой которого была 25-тысячная армия военнопленных поляков. Затем эти польские военнопленные строили дорогу Проскуров — Тернополь — Львов — Яворов — госграница, а другая группа (в 10 тыс. человек) была отправлена на работу в металлургические цеха Криворожского бассейна.

В 1940 г., кроме поляков, лагерные ряды пополнили военнопленные и интернированные финны.

В 1942—1943 гг. военнопленных (и в первую очередь немецких) было уже много, все они работали, и за ними окончательно закрепилось определение «трудовой контингент» или «трудовой фонд».

Но разоренной войной стране нужны были не просто люди, способные выполнять самую тяжелую и грязную работу, а специалисты. Вот справка генерал-лейтенанта Амаяка Кобулова на имя Берии: «В целях использования немецких специалистов нами был проведен специальный учет. В результате выявлено: докторов физико-математических наук — 2; докторов физики и химии — 2; профессоров физики и химии — 10; докторов и инженеров химии — 91 (всего назван 581 специалист). Прошу вашего решения». Резолюция гласила: «Т. Звенягину, т. Чернышеву,
т. Махневу, т. Ванникову, т. Кобулову и т. Петрову. Подумайте, как их использовать и представьте свои предложения. Л. Берия. 16 октября 1945 г.»

А вот докладная Круглова Иосифу Сталину: «Группа немецких военнопленных-специалистов в количестве 42 человек во главе с доктором технических наук Христианом Манфредом Рудольфом разработали и предложили проект турбореактивного двигателя с винтом ТРДВ... Двигатель по своим основным показателям (тяга, удельный расход топлива, вес и габариты) стоит на уровне... Конструкторские особенности двигателя представляют несомненный интерес для ВВС СССР».

Работа по выявлению специалистов среди военнопленных и привлечению их к квалифицированной работе проводилась повсеместно. Например, руководство Южного лагеря № 417 сообщало Круглову, что «по состоянию на 1.7.47 в лагере содержится 72 инженерно-технических работника, инженеров — 51, техников — 21. За 2-й квартал от военнопленного инженера-механика Айхеля, работающего конструктором на харьковском АМЗ, получено 12 рационализаторских предложений, которые заводом приняты и используются».

И вообще специфика работы пленных специалистов в Украине состояла в том, что они трудились в основном на крупных предприятиях Киева, Харькова, Одессы, Днепропетровска и т.д. Например, в Красногорске немцы строили крупный завод по производству оптики, а на однотипном предприятии в Киеве — заводе «Арсенал» имени Ленина — с помощью пленных специалистов на основе немецкой модели «Контакс» было налажено производство знаменитых фотоаппаратов «ФЭД».

Попытки использовать пленных специалистов предпринимались еще во время войны. Так, в 1943 г. был сбит и пленен один из лучших воздушных асов Германии Роберт Мюллер, сбивший 94 советских и английских самолета. В соответствии с его показаниями по тактике воздушного боя была составлена специальная методичка. Изданная массовым тиражом, она в определенной степени способствовала повышению мастерства советских летчиков.

Хлеб с привкусом полыни

Вопрос организации питания военнопленных встал перед советским руководством еще в 1939 г. В книге приводятся документы специально созданного Экономического совета при Совете Народных Комиссаров, который в конце сентября 1939 г. утвердил нормы питания военнопленных (в то время — поляков). Были они в целом сносные: в сутки — 800 г хлеба, 130 г крупы или макарон, 50 г мяса, 75 г рыбы, 20 г сахара, 500 г овощей, а также жиры, специи. В месяц — 200 г мыла, 5 пачек махорки. Председатель Экономсовета Анастас Микоян издал распоряжение Наркомату торговли: выделить военнопленным постельные принадлежности, верхнюю одежду и белье, полотенца, портянки...

Начавшаяся война с Германией вызвала острую проблему продовольственного обеспечения. И хотя в первый период войны число пленных было еще невелико, но уже 30 июня 1941 г. СНК СССР утвердил новые, урезанные нормы питания для пленных. В декабре было установлено шесть норм питания: для рядового состава, для офицеров, для содержащихся на гауптвахте, для больных в стационаре, противоцинговый и противотуберкулезный пайки. Вводилась дифференцированная выдача хлеба от 400 г (при выполнении трудовой нормы до 50%) до 900 г (выполнившим норму свыше 150%). Для неработающих — 300 г, для офицеров — 800 г...

На Нюрнбергском процессе фельдмаршала Паулюса спросил немецкий корреспондент Хейдеккер: «Как живется пленным в России?» — «Хорошо», — ответил Паулюс. «И даже вашим сталинградским?» — «Успокойте немецких матерей, — произнес Паулюс, — напишите в своей газете, что германские военнопленные в России обеспечены гораздо лучше, нежели русские дети... Они были бы счастливы иметь сахарный паек, какой имеют мои солдаты».

После освобождения бывший воздушный ас Эрих Хартманн написал в своих воспоминаниях: «Только тот, кто сам прошел через советские тюрьмы, может правильно судить о них»... Он же из лагеря в октябре 1947 г. пишет своей жене: «Моя дражайшая Ушмутти!.. Живем мы в больших бараках — по 400 человек в бараке. Узкие дощатые лежанки, которые поднимаются... Все голодают. Умывальников никаких, только деревянные корыта, приспособленные для этого. Как выглядят люди, живущие в лагерных условиях, догадаться нетрудно. Дистрофия — явление всеобщее...» Все, что писал Хартманн, правда. В холодной и голодной, разрушенной войной стране не хватало многого, порой самого необходимого, а главное — продовольствия.

НКВД и СНК СССР к вопросу о питании военнопленных возвращались неоднократно. Например, в июне 1944 г. в докладной записке на имя Берии его заместитель генерал-полковник Василий Чернышов и начальник Управления по делам военнопленных генерал-лейтенант Иван Петров писали о существующих в лагерях нормах питания: «Хлеб — 600 г, крупы и макароны — 80 г, мясо, рыба — 80 г, жиры (растительное масло) — 13 г, сахар — 10 г, картофель, овощи — 500 г. Норма питания дает всего 1839 калорий и, по данным Центрального института питания, не обеспечивает работоспособность военнопленных, неизбежно приведет к истощению и заболеванию».

Но это далеко еще не значило, что все 1839 калорий получал военнопленный. Воровство в лагерях достигло к тому времени настолько угрожающих размеров, что в циркуляре «О борьбе с хищениями в лагерях военнопленных» НКВД констатировало: «пробравшиеся в систему лагерей разного рода жулики и проходимцы систематически расхищают предметы снабжения — хлеб, мясо, сахар. Недостачи продовольствия в лагерях стали общим и массовым явлением».

15 декабря 1947 г. вышло распоряжение МВД «Об увеличении нормы выдачи хлеба военнопленным». Дополнительно к основному пайку начали выдавать 100 г хлеба (при норме выработки от 70 до 100%) и 200 г — свыше 100% военнопленные японцы дополнительно получали по 50 г соевой обезжиренной муки.

И в военное время, и в период восстановления народного хозяйства продовольствия не хватало для армии, для тружеников заводов и фабрик, для населения. Голодал весь народ. Что уж говорить о военнопленных...

Вот свидетельство бывшего пленного солдата Генриха Шицмани (Нежинский лагерь №176): «Было слишком мало хлеба, слишком мало жира, еще меньше мяса и белка, очень жидкие супы»... Как же выживали? Тот же Шицмани: «К счастью, всегда находились надзиратели и надзирательницы, которые были невнимательны или сознательно закрывали глаза и давали тем самым возможность нам стащить за пределами лагеря при выполнении работ немного картофеля, яблок, зерна, овощей или вишен».

А вот строки из докладной генерал-лейтенанта Михаила Кривенко на имя Берии: «...Днепропетровский лагерь №315 (существует с 1944 г.) и лагерь № 417 также неблагополучны... Военнопленные плохо обеспечены обувью и одеждой, работающие в залитых водой шахтах треста «Никополь-марганец» не снабжены резиновой обувью... Питание организовано плохо, даже хлеб выдается не полностью... В одном из лагерных отделений задолженность по хлебу составляет 11 тонн... Наряду с неблагополучными мы имеем лагеря, которые добились значительных успехов в деле физического оздоровления военнопленных, их трудового использования и морально-бытового устройства. К таким относятся лагерь № 62 Киевской обл. (численность до 27 тыс. человек), №270, 240 и 217 Сталинской обл., № 256 Ворошиловградской...»

Война открыла глубокую, может быть, еще до конца не понятую истину: человек гораздо глубже, загадочнее, выше всяческих социальных масок, которые ему навязывают. Вот почему законы природы, сама жизнь диктовали свои правила поведения людям как по ту, так и по эту сторону колючей проволоки. Начальник УНКВД Харьковской области отмечал в своем приказе, что «вскрыты случаи связи работающих в спецгоспиталях женщин с военнопленными и факты оказания военнопленным услуг со стороны медперсонала. Имеются случаи незаконного освобождения военнопленных от работы. Уличенные в этих связях женщины уволены, а некоторые из них преданы суду». И далее начальник облуправления требовал «провести разъяснительную работу среди работающих женщин, учитывая, что подобные связи могут привести к тяжелым государственным преступлениям».

Столь грозные приказы не помогали. В приказе МВД Украины № 0044 значилось, что в Ворошиловградском лагере № 144 «бежал военнопленный Клюнте вместе с Россинской, переводчицей немецкого языка этого же лагеря. Расследованием установлено, что Клюнте был назначен заведующим пекарней военнопленных, расконвоирован и проживал вне зоны лагеря безнадзорно. В сентябре 1946 г. Клюнте установил интимную связь с Россинской, и эта связь оперуполномоченным лейтенантом Олейниковым разоблачена не была».

А вот начальник Южного лагеря № 417 издает приказ: «Имеются факты, когда расконвоированные военнопленные во время работы вступают в разговоры с местными жителями, заводят знакомства с женщинами, с которыми впоследствии вступают в интимную связь. Как факт — расконвоированные военнопленные Петерсен Герберт, Шеффер Вилли сожительствуют с женщинами из близлежащего поселка... Немедленно законвоировать и водворить в штрафной взвод, создать для них требуемый режим и надзор. Об исполнении доложить».

Еще случай. В Киеве в октябре 1948 г. начальник мастерской гипсового завода за хорошую работу презентовал военнопленному Шварцу булку белого хлеба. «После возвращения в лаготделение (Сырецкий лагерь № 62), конвоирами был произведен обыск. Хлеб отобрали и бросили его сторожевым собакам».

Но со стороны советских людей в обращении к военнопленным была и поддержка, и совместный труд в цеху, на стройке. И детишки советского мастера, готовые бежать в ларек за пачкой махорки. И солдат-конвоир, доставивший в лазарет на руках тяжело больного военнопленного...

Унтер-офицер Иосиф Хендрик вспоминал, что он и многие его товарищи обязаны жизнью «хорошим советским людям, которые в голодное время часто давали нам в шахте кусочек хлеба, горсть семечек подсолнуха, огурец, хотя и сами голодали».

А вот свидетельство еще одного военнопленного, который трудился на предприятиях Кузбасса: «военнопленные, которые работали на кирпичном заводе № 3, регулярно ходили в обеденный перерыв к «своим» семьям, проживающим неподалеку. Они приносили вязанку дров и получали за это суп, кашу, хлеб или еще что-нибудь поесть. Но немцев перевели в ночную смену, и перерыв сдвинулся на четыре часа утра. И тогда обмен «дрова — еда» оказался под угрозой. Однако выход был найдет. Каждая семья рассказала «своему» пленному, где на ночь будет спрятан ключ от входной двери... Они тихо клали дрова в коридоре и шли на кухню. Там на плите, еще теплой с вечера, стояла приготовленная еда, на столе лежал хлеб. Стараясь не шуметь, ели, закрывали дверь и прятали ключ в условленном месте».

Разумеется, с точки зрения органов НКВД, помогать пленным, даже сочувствовать им было строжайше запрещено. Проявления такой «преступной жалости к врагу» преследовались. В той же докладной на имя Берии о «параде» военнопленных в Киеве отмечено: «Во время прохождения военнопленных по ул. Горовица из дома № 34, кв. 4 в колонну было брошено яблоко. Установлено, что яблоко брошено гражданкой Андриянцевой, проживавшей в Киеве при немцах. Андриянцева арестована. Из дома № 10, по той же улице, были брошены плитка листового табака и кусок хлеба. Квартиры нами установлены, проводится расследование».

Еще один любопытный документ. Весной 1947 г. генерал-лейтенант Амаяк Кобулов отмечал: «обыски показали — многие военнопленные, находясь на производстве, расхищают инструмент и готовую продукцию. Храня все это у себя в бараках, через расконвоированных продают населению. В результате обыска в лагере № 199 было изъято до 500 ножей, стамесок, молотков, топоров и другие инструменты... При обыске в 8-м лагере у группы военнопленных изъят один мешок спичек россыпью. Спички похищали военнопленные Вампорн, Блумм и другие со спичечной фабрики, на которой они работали, и продавали их населению. Таким путем продано спичек на 1790 рублей...»

Судьбы людские...

Всех военнопленных можно было разделить на три условные группы. Первая — антисоветски настроенные лица, занимавшие в бывшем Третьем рейхе определенное социальное положение. Вторая — антифашисты, коммунисты и примкнувшие к ним. Третья — «нейтралы», кто не придерживался определенных политических симпатий и антипатий.

Было много побегов. Но незнание местности, языка, отсутствие документов, продуктов, гражданской одежды, — все это не оставляло бежавшим надежд на благоприятный исход. Однако желание очутиться вне колючей проволоки, инстинкт свободы побеждали разум. Не сдерживали и суровые наказания — даже за попытку, а тем более за совершение побега. В результате многие военнопленные прошли через суды военных трибуналов.

Начальник отдела контрразведки войск МВД Украинского округа в спецсообщении на имя министра внутренних дел Украины генерал-лейтенанта Тимофея Строкача писал, в частности: «21 марта 1946 г. сержант 249-го полка Волченков, будучи начальником конвоя военнопленных, оставил пост, самовольно ушел к знакомой девушке, вследствие чего из-под охраны бежал военнопленный... Источник «Бакай» сообщил, что рядовой 148-го батальона Василенко при исполнении служебных обязанностей взял у одного из военнопленных деньги и кошелек. Оставив военнопленных, ушел на базар, где купил водку. Распив ее, Василенко послал на рынок военнопленного снова купить для него водку. Последний сбежал...»

Книга «Плен...» написана так, что, раскрытая на любой странице, она кажется открытой «на самом интересном месте». В августе 1943 г. был создан «Союз немецких офицеров». Планировалось, что его возглавит фельдмаршал Паулюс. Но он категорически отказался «принимать участие в разложении немецкой армии». Тогда на эту должность был предложен генерал артиллерии фон Зайдлиц.

Он побывал на Северо-Западном фронте. Вот что командующий фронтом генерал-полковник Петр Курочкин докладывал Берии: «За восемь дней пребывания фон Зайдлица на фронте сделана следующая работа: 1) написаны письма к командующему 16-й армии, командующему группой «Норд», командующему 18-й армии... 2) составлены листовки... 3) наговорены на пластинки два текста... 4) проведены беседы с военнопленными... 5) инструктированы три группы военнопленных, направляемых для работы в тыл противника... 6) фон Зайдлиц принял участие в торжественном выпуске антифашистской школы и подробно беседовал с выпускниками» и т.д. и т.п.

Членов «Союза немецких офицеров» и антифашистов кормили лучше обычных военнопленных, но и они не всегда были довольны питанием. Из рабочей сводки НКВД от 30.11.1943 г.: «Вчера вечером был поднят вопрос о питании в связи с малой порцией... Из 46 г сливочного масла, причитающегося по норме, за завтраком выдается не более 25 г. Положенные по норме сухофрукты, а также сырую морковь, предписанную старшим врачом, офицеры не получают. Положенную норму каши офицеры получают только после вмешательства старшего врача... Фон Зайдлиц просил увеличить норму на 25%, подчеркивая, что члены «Союза немецких офицеров» «выполняют гораздо более тяжелую и ответственную работу, чем все военнопленные в СССР».

О полной капитуляции Германии военнопленные узнали из газеты «Свободная Германия», которая издавалась специально для них. Вот воспоминания Иосифа Хендрикса о праздновании Победы: «На площади по лагерным дорожкам шли демонстранты. Мы несли транспаранты: «Спасибо победоносной Советской Армии!», «Смерть фашизму!», «Под знаменем Ленина, под водительством Сталина — вперед, к победе коммунизма!», «В благодарность за освобождение от фашизма дадим сегодня угля больше, чем вчера, завтра — больше, чем сегодня!». Эти плакаты мы намалевали на попавшейся под руку упаковочной бумаге и носили повсюду. Перед зданием клуба выстроились лагерные офицеры, «начищенные до блеска», они принимали парад, отдавая честь».

В лагере плодятся интриги, зависть и подлость, в лагере доносят, разбирают доносы, работает идеологическая машина подозрительности и бдительности. Вот цифры из докладной Кобулова Берии: на 1 января 1949 г. из 11642 военнопленных, содержащихся в 13 лагерях Украины, 6079 были постоянными осведомителями.

Противостояние

Активность политической работы в лагерях с каждым годом усиливалась, собрания, конференции, лекции, доклады и т.д. и т.п. следовали по поводу и без повода. Если в первом квартале 1947 г. только собраний и митингов было проведено 9206, то в четвертом — 16 682.

Нарком Круглов в докладе Сталину и Молотову отмечал, что «в настоящее время (март 1948 г.) работает 3500 самодеятельных коллективов с количеством участников 53 000 чел. Только в четвертом квартале в лагерях поставлено 4698 спектаклей художественной самодеятельности и состоялось 16 510 концертов... Идейный уровень художественной самодеятельности военнопленных повысился. Большую роль в этом сыграла постановка в лагерях таких пьес, как «Русский вопрос», «Глубокие корни», а также лучших антифашистских пьес, написанных самими военнопленными. Всего было написано 650 пьес, из них 150 разрешено к постановке в лагерях. Однако репертуар художественной самодеятельности еще не очищен полностью от недоброкачественного в идеологическом отношении материала».

В лагерях проводились также политинформации и читки газет, выпускались стенгазеты, демонстрировались художественные и документально-пропагандистские фильмы.

30 сентября 1946 г. Круглов направил Сталину и Жданову докладную записку, в которой поднимались вопросы переписки военнопленных с родиной. «Решением Правительства, — писал министр, — военнопленным, содержащимся в лагерях МВД, с июля 1945 г. разрешена переписка с родственниками... По состоянию на 1 сентября 1946 г. военнопленными отправлено на родину 11,8 млн. писем и открыток, 85% из них — в Германию, остальные — в Австрию, Венгрию и Румынию. За это время в их адрес поступило 10,5 млн. единиц корреспонденции...»

В сентябре 1947 г. Круглов снова информирует Сталина о состоянии и характере переписки военнопленных, приводит в докладной записке выдержки из писем, в которые военнопленные сообщают родным, что «обращение здесь наилучшее», «хорошая музыка», «работает театр», «еда хорошая». Министр привел руководству и другие выдержки: «У меня все старая песня — много работы и мало еды. Я никогда не думал, что при таком ограниченном питании можно выполнить такую трудную работу». Письма отрицательного характера, — успокаивал Сталина министр, — цензорскими пунктами в лагерях конфискуются».

В книге показано идеологическое противостояние людей, находящихся по обе стороны колючей проволоки. Людей, которые верили идейным постулатам и своим вождям.

Известно: культ личности Гитлера насаждался и процветал в Германии в не менее грандиозных масштабах и фанатичной форме, нежели культ Сталина в СССР. Германское общество верило фюреру так же безоговорочно, как советское — Сталину. Полностью была подчинена нацистской идеологии и система образования: учебники — переписаны, программы — переделаны. А в это же самое время советские мальчишки и девчонки замазывали в своих учебниках портреты «врагов народа», которые еще вчера были героями. «Историю, как старый пергамент, выскабливали начисто и писали заново столько раз, сколько нужно. И не было никакого способа доказать потом подделку». Эти слова из «1984» Дж. Оруэлла относятся и к сталинскому СССР, и к гитлеровской Германии.

Сопоставления напрашиваются постоянно. В обеих странах нагнетался психоз шпиономании, доносительства, подозрительности. СД — служба безопасности — содержала 100 тысяч осведомителей по всей стране. Они сновали везде, разнюхивая и устанавливая потайные микрофоны. И опять — можно лишь всплеснуть руками: «Ну прямо как про нас!»

Замечу, мы еще не так далеко ушли от того времени, чтобы давать сегодня ясные ответы на вопросы о характере советского строя. Максимализм в оценках проявляется с разных сторон. Для одних сопоставление режимов в СССР и нацистской Германии представляется кощунством, для других это очевидный факт.

Но ведь между СССР и нацистской Германией было много и существенных различий. Вот лишь одно показание подсудимого, представшего перед судом Военного трибунала в Киеве (январь 1946 г.). Георг Хейниш, гебитскомиссар Мелитополя: «На Украину посылали самых активных членов партии... Мы считали, что лучше десять лишних людей повесить, чем одного оставить неповешенным»...

Все круги ада

Различия между советской и немецкой военными машинами касались и отношения к военнопленным. Так 30 марта 1941 г. в Берлине было проведено собрание высших офицеров. Выступил Гитлер, который подчеркнул, что предстоящая война будет прежде всего войной мировоззрений. «Советские комиссары и партийные работники при взятии их в плен должны будут передаваться в распоряжение специальных команд SD, а если подобное окажется невозможным, то уничтожаться на месте». Это решение было закреплено в директиве. Ни в ней, равно как и вообще ни в одном из документов, касающихся военнопленных, ничего не говорилось ни о содержании, ни об условиях размещения, ни о нормах питания для советских военнопленных.

Не случайно, освобождая уже покинутый эсэсовцами лагерь (Ордруф, Дахау, Бухенвальд и другие) американские солдаты (по свидетельству генерала Эйзенхауэра) долго не могли избавиться от чувства ужаса. Выжившие узники, обтянутые кожей скелеты, были так истощены, что даже не могли произнести слова благодарности. «Американцы, освобождавшие лагерь в Ландсберге, были настолько поражены увиденным, что сами не могли есть несколько дней».

Вот почему, отдавая должное Анатолию Чайковскому за его работу о военнопленных в Украине, хотелось, чтобы появился наконец-то труд о пребывании советских и, в частности, украинских военнопленных в лагерях Германии. Всего в фашистский плен попало 3 млн. 900 тыс. солдат и офицеров Красной армии. Особенно тяжким оказалось начало войны. Мы потеряли сразу же, до середины июля 1941-го, около миллиона солдат и офицеров, из них 720 тыс. были пленены. А всего в 1941 г. сдались в плен (по разным источникам) от 2 до 2,5 млн. наших бойцов. Самое ужасное, что трагедия наших военнопленных по-прежнему является «белым пятном» истории Великой Отечественной. Официальная точка зрения сталинского руководства времен войны хорошо известна: «советский солдат в плен не сдается». Вплоть до смерти Сталина все разговоры о трагедии плена расценивались как «клевета на Советскую Родину». В последующие годы эта проблема всячески замалчивалась. В настоящее время, несмотря на окончательное снятие всех запретов, положение практически не изменилось.

Плен — унизителен и позорен. Эта истина известна во все времена, у всех народов. Но ожесточенный характер Второй мировой войны опрокинул все былые представления о плене и попрал даже самые минимальные понятия милосердия и воинской чести. Плен по обе стороны фронта был превращен в продолжение войны, в принудительный труд, в физическое и морально-психологическое подавление. И все-таки содержались военнослужащие Красной армии в нацистских лагерях и солдаты вермахта — в советских, совершенно по-разному. Например, в фашистских лагерях ни о каком медицинском обслуживании и говорить не приходилось. Лагеря, где вспыхивали эпидемии (что не было редкостью), немцы бросали на произвол судьбы, обеспечивая лишь внешнюю охрану. Как результат, за годы войны в советских лагерях военнопленных умерло 700 тыс. человек (18% от общего количества интернированных), а в нацистских лагерях — 3,3 млн. человек (58%). Что, разумеется, ни в коей мере не идеализирует положение военнопленных в СССР.

Но вернемся к военнопленным в Украине. Первая партия немцев (225 тыс. человек) была отправлена на родину уже летом 1945 г.. А всего с 1945 по 1950 годы из СССР возвратились на родину 3 млн. 344 тыс. военнопленных. Из них 1 млн. 939 тыс. немцев, 581 тыс. японцев, 329 тыс. венгров, 106 тыс. румын, 21 тыс. итальянцев, 2 тыс. финнов и представителей других национальностей. А согласно Указу об амнистии от 27 марта 1953 г. из мест заключения были освобождены последние 6162 военнопленных. Страшная страница войны была закрыта.

...У Питера Богдановича в фильме «Маска» есть сцена: молодой паренек с деформированным лицом заглядывает в кривое зеркало и видит себя прекрасным юношей. Примерно то же происходило с Великой Отечественной, отразившейся в зеркале советской исторической науки. В этой связи книга «Плен...» — новаторская. Ибо открывает новые грани человеческого бытия на поистине неисчерпаемом материале, лаконично именуемом «Человек и война».

И еще. Для меня наибольшее впечатление от книги оставил ее... тираж. Он — мизерный! А ведь документы, скрупулезно собранные историком, могут стать литературой и взволновать читателя не меньше, чем литература художественная, чем литература вымысла. Часто документы болтаются в жидком авторском тексте, как клецки в супе. Чайковский же знает цену документу и умеет с ним работать. Вот почему не только важно, чтобы эта книга нашла читателя, но и широкий читатель — книгу.

И последнее. Время, когда это происходило, давно превратилось в историю. Но «история должна быть злопамятной», говаривал тишайший историк Николай Карамзин. И, как бы следуя сей заповеди, автор книги «Плен...» не делает никаких попыток писать, «добру и злу внимая равнодушно». Он — не летописец. Он — судья.

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме