ОКТЯБРЬ. ВАРШАВА

— Я тебя люблю! — кричал он... Родители не могли его научить: они не знали его языка. Что же, детдомовская жизнь научила его такой любви даже к случайному человеку в такси? Или просто он так долго ждал, что его кто-нибудь полюбит, что был готов полюбить всех и каждого?

ОКТЯБРЬ. ПОЗНАНЬ

Во время выходных в Познани прочел отрывок из новой книги Станислава Лема. Это в общем необычный для Лема, но традиционный для польской публицистики жанр бесед с журналистом. Лем в этой книге рассказывает о своей жизни, о своих взглядах. Отрывок, на который я случайно натолкнулся в «Тыгоднику повшехнему», — о зарубежных путешествиях Лема. И, естественно, вырисовывается образ этакого свободного интеллектуала, вынужденного жить в тоталитарном обществе...

Мой польский приятель утверждает, что еще несколько лет назад он читал другое интервью Лема, в котором писатель был вовсе не таким демократичным, остро критиковал «Солидарность»... Я даже не уверен, что это так, — несколько лет назад сама попытка объективно оценить «Солидарность» могла показаться острой критикой. Я просто еще раз убедился, что в польском обществе сложились определенные правила даже не игры, нет, — а поведения. Что общество делится не на выигравших и проигравших, а на тех, кто уже тогда все понимал, и на тех, кто в тех или иных обстоятельствах ошибался. В подобной ситуации и Лем может быть либералом, и Квасьневский. И в обществе нет опасных иллюзий, что сегодня можно идти в одну сторону, а завтра — в противоположную. Просто люди договорились друг с другом, что добро, а что зло. В этой ситуации Лем, говорящий, что ему отвратительны защитники «народной Польши», но еще более отвратительны те, кто Освенцим называет «жидовской выдумкой», а польские проблемы объясняет тем, что «все жиды» — от Квасьневского до епископов, — кажется искренним человеком. А, скажем, Путин, которому нравится гимн Советского Союза, но который не желает переговоров с Масхадовым именно потому, что Масхадов — антисемит, — неискренним. Потому что одновременно так не бывает.

Я здесь упомянул о Путине вовсе не потому, что всегда о нем думаю, а потому, что ход его мыслей — это прекрасная иллюстрация того, как мыслит человек в обществе, которое не договорилось о понимании добра и зла. Именно теперь, когда я в Польше, празднуется юбилей «Демократической России». То есть празднуется — это громко сказано. Я просто увидел сообщение о торжествах среди прочих новостей из Москвы... Однако решил тоже подать голос, хотя бы написать рубрику для «Ведомостей». Рубрика вышла неожиданно очень злой. Я не планировал писать такую злую, хотел быть просто саркастичным. А написал так, скорее всего, потому, что это просто мои собственные поруганные надежды... Многое могу вспомнить за эти десять лет. Но самое главное впечатление — как порядочные люди или становились в российском обществе маргиналами — если сохраняли порядочность и оставались в политике; или переставали быть порядочными — если пытались остаться в политике и не быть маргиналами. Или просто уходили из политики преподавать в западных колледжах советологию...

У первой категории была одна-единственная возможность избежать маргинальности — умереть. Академика Сахарова травили почти до последнего вздоха, но уже на следующий день после его смерти рванулись на похороны, отталкивая друг друга локтями... А Галина Старовойтова? Те, кто не обращал внимания на содержание ее публичных выступлений при жизни, слетелись в Петербург поиграться в шестидесятников на ее могиле. А теперь Сергей Ковалев. К счастью, еще живой. Однако я уже несколько раз во время его выступлений ловил себя на мысли, что нужно не так, что нужно мягче, а он выступает как-то жестко и в то же время беспомощно...

Наверное, действительно нельзя быть полностью свободным от общественных настроений, живя в определенном обществе. Адам Михник сказал мне, когда я с ним разговаривал на прошлой неделе в Варшаве, что для него Ковалев остается крупнейшим нравственным авторитетом. И что он таким станет для россиян, если они поймут происходящее в Чечне. Я понимаю, что это так. Что Михник совершенно прав, что так всегда было. И Сахаров имел бы жесткий и в то же время беспомощный вид, если бы его выступления об Афганистане можно было услышать на какой-нибудь конференции, скажем, в 1981 году... И я именно так и считал бы, что с этой аудиторией нужно мягче, нужно ей объяснять, чтобы она поняла... Понимаю — но как-то не верю.

Опасаюсь, что все проблемы — и наши, и российские — состоят именно в том, что мы не договорились относительно добра и зла. Это соотношение нужно не просто понять и выучить, в него нужно именно поверить. И тогда уже невозможно будет от него отказаться, в зависимости от политической конъюнктуры...

Виталий ПОРТНИКОВ