«ОДИН ПОВЕРИЛ В ТО, ЧТО ОН БУРЖУЙ, ДРУГОЙ СЕБЯ ПОЗНАЛ КАК ПРОЛЕТАРИЙ...» К 85-ЛЕТИЮ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Невероятное стечение обстоятельств привело Россию под власть диктатора, едва ли не в одиночку противостоявшего самодержавному империализму. История русской революции все еще пишется — уже с новых позиций в соответствии с изменившимися мировыми условиями. В данной статье затронут один аспект этой истории: секретный план, возникший в Константинополе в 1914 г., который должен был содействовать судьбе никому неизвестного, кроме революционеров и полицейских агентов, Ленина. Но германские лидеры знали его и отправили в Петроград в пломбированном вагоне. Их мотив был исключительно военным: они надеялись, что этот возмутитель общественного спокойствия сумеет вывести Россию из войны.

Заговор

Войны не возникают из ничего, как не может пролиться дождь посреди безоблачного неба. Первые годы ХХ века были омрачены политическими и военными трениями повсюду. Россия и Япония воевали в 1904 г., Британия вошла в конституционный кризис в 1909—1910 гг. и в войну с Ирландией в 1912 г., Оттоманская империя завязла в нескончаемых баталиях на Балканах, и, наконец, в 1914 г. в Сараево сербские националисты бросили вызов австрийскому империализму.

Если большая часть русских революционеров желала победы России в войне, то другие хотели мира без победы какой-либо нации. Ленин мечтал о поражении России, потому что теоретически в такой ситуации возможность революции становилась реальностью. Лидер левого крыла революционного подполья изложил достаточно четко собственные соображения о войне. В сентябре 1914 г. он откликнулся на нее «Военными тезисами», в которых писал, что, с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России, меньшим злом было бы поражение царской монархии и ее армии, которая подавляет Польшу, Украину и большое число народов России.

Большевистский политэмигрант жил в Поронине — городе, который входил тогда в состав Австро-Венгрии, и как российский подданный с началом войны был интернирован. Австрийский социал-демократ и депутат парламента Виктор Адлер не оставил русского революционера в беде, убедив министра внутренних дел в том, что Ленин фактически стал союзником Габсбургов в войне против царской России.

Так лидер большевистской фракции очутился в нейтральной Швейцарии, и его безденежным прибежищем сначала стал Берн. В феврале 1916 г. он перебрался в Цюрих, где посвятил свое время разработке марксистской философии и фракционным диспутам. Физически крепкий, он был блестящим оратором, но резким и нетерпимым человеком, который бесстрашно следовал своей собственной логике, куда бы она ни завела. Ему не исполнилось пятидесяти лет, но он все еще не обладал достаточной известностью в политических и революционных кругах.

В начале войны Ленин был шокирован поведением коллег-социалистов, дружно поддержавших каждый свою страну. Желание военного краха России привело его в оппозицию к своей собственной родине и отдалило от него многих революционеров. Даже большевики не совсем понимали его взгляды на эту войну. Он был русским, но считал своей обязанностью способствовать поражению России и развалу Российской империи.

В Константинополе в это время жил другой русский социалист, бывший коллега Ленина и лидер международного социалистического бюро 2-го Интернационала, который пришел к аналогичным выводам. Александр Лазаревич Гельфанд, принявший в подполье псевдоним Парвус, был одесским евреем. Он принадлежал к тому же поколению, что и Ленин (Гельфанд родился в 1869 г.), и в юном возрасте испытал унижения и ужас еврейских погромов, обрушившихся на иноверцев после убийства Александра II. В том роковом 1881 г. многие евреи бежали из России в США и Западную Европу, и таким образом Гельфанд оказался в Германии. Ненависть к тирании привела его к марксистам, и русский беженец стал одним из лидеров леворадикального течения в германской социал-демократии. В начале своей карьеры он едва сводил концы с концами, довольствуясь случайными заработками. К 1890 г. Александр Гельфанд уже сделал себе имя как теоретик и журналист, сражающийся бок о бок с Розой Люксембург против ревизионистов и оппортунистов. Он познакомился с Лениным и другими политэмигрантами и фактически стал наставником Льва Бронштейна, создав основы теории «перманентной революции».

В 1905 г. Гельфанд вернулся в Россию, чтобы принять участие в 1-й русской революции. Был арестован, сослан в Сибирь, бежал в Германию, словом — типичный путь революционера-подпольщика. Но была еще другая сторона Гельфанда-Парвуса, которая проявила себя не сразу.

Он оказался сомнительным прожектером, действовавшим, с точки зрения коллег-идеалистов, подозрительно удачно в своих собственных интересах. Александр Лазаревич занимался издательской деятельностью, публикуя материалы, которые должны были служить делу революции, но, как оказалось, гораздо лучше служили его благосостоянию. Ленин и большевистская фракция имели веские основания верить тому, что Парвус присвоил в качестве страховых издержек 130 тыс. марок (около 30 тыс. долларов), переданных Максимом Горьким руководству РСДРП(б). Объяснения, представленные Парвусом, были неубедительны, и социал-демократы серьезно поссорились с революционным издателем.

Отказавшись от неблагодарных хлопот с издательством и революционной деятельностью, Парвус целиком посвятил себя частному бизнесу, перемещаясь через Вену на Балканы и в Турцию, где заключал прибыльные сделки зерном и другими продуктами. В 1912 г. он уже обладал достаточно тесными связями с чиновниками из правительства младотурок и с их помощью заключил контракты на стратегические поставки зерна в оттоманскую армию в период балканских войн. Дерзкий мыслитель, он оказался незаурядной, но беспринципной и одиозной личностью. Едва в Европе разразилась мировая война, Гельфанд опубликовал любопытную статью в турецкой прессе о совпадении интересов Германии и Оттоманской империи, подстрекая Турцию к вступлению в войну на стороне кайзера. Александр Лазаревич довольно успешно консультировал оттоманское правительство по различным аспектам мобилизации и реформирования экономики в условиях военного времени. Помимо этого, он всячески содействовал разжиганию прогерманских настроений в балканских странах и помогал Порте в приобретении необходимых поставок пшеницы и техники для строительства железных дорог, разумеется, с выгодой для себя.

Вот таким образом Гельфанд приобрел капитал, политические связи и соответствующий авторитет. Если Ленин оставался равнодушным к перспективам германской победы, то Гельфанд был захвачен таким исходом войны. Разрушение России стало для него навязчивой идеей, и его дом в Константинополе превратился в место встречи заговорщиков. Благодаря своим связям, Гельфанду удалось встретиться с германским послом в Константинополе. На аудиенции у фон Вангенхейма 7 января 1915 г. он заявил об очередном совпадении интересов — на этот раз германского правительства и русских революционеров, и произвел благоприятное впечатление на посла своими рассуждениями.

Двумя днями позже фон Вангенхейм отправил телеграфом в германское министерство иностранных дел отчет о встрече, в котором сообщал, ссылаясь на Гельфанда, что «русские демократы могут достигнуть своих целей только тотальным разрушением царизма и разделением России на меньшие государства». Учитывая некоторые военные успехи русских на фронте, германское правительство заинтересованно относилось к перспективам такого рода. Попытки вывести Россию из войны уже предпринимались по тайным дипломатическим каналам. В 1915 г. Оттоманская империя и Германия намеревались предоставить России право прохода через Дарданеллы, если она оставит своих союзников. В последующем Германия зондировала возможность заключения сепаратного мира с Россией, и эти вопросы обсуждались в нейтральной Швеции. Камнем преткновения, говорили осведомленные лица, было нежелание царя отказаться от Польши. Однако русский представитель объяснял немцам в Стокгольме, что, «по его собственному мнению», Россия должна продолжать войну на стороне союзников до тех пор, пока она не получит «ключи от Черного моря», то есть Константинополь и Дарданеллы.

В конце февраля 1915 г. Гельфанд приехал в Берлин, чтобы встретиться с сотрудниками МИДа и вскоре получил возможность попасть на брифинг с министром иностранных дел Германии. Его попросили изложить кратко свои предложения в письменном виде. 9 марта он вручил меморандум с грандиозным планом переворота в царской России с помощью социалистов и националистов. Он сообщил немцам о Ленине и его большевистской фракции как субъектах, особо достойных германской поддержки, указывая, между прочим, что Ленин и его соратники находились в Швейцарии. Так Гельфанд «открыл» Ленина германским лидерам.

Германское правительство, которое никогда не было революционным, занялось революционными интригами вплотную — в надежде расшатать Россию изнутри и вывести ее из войны. Кампания должна была проходить в двух формах: в виде сотрудничества с национальными агитаторами среди финнов, прибалтов, поляков, украинцев и грузин и в оказании поддержки русским социал-демократам левого направления. Помимо этого, Гельфанд полагал необходимым работать над распространением революционных и пацифистских идей внутри России.

Александр Лазаревич не забыл и о себе, добившись от германских властей разрешения на личное участие в выполнении первого этапа программы разгрома российской империи — объединения русских революционеров. Немцы оперативно рассмотрели проект Гельфанда и уже в конце марта выдали ему под расписку начальное пособие размером в миллион немецких марок (около 240 тыс. долларов США). В общей сложности он получил 41 млн. марок из внушительной суммы, выделенной германским бюджетом на переворот в России.

На переговорах с бывшими товарищами его предложения были отвергнуты. В Берлине Роза Люксембург даже не дала ему возможности сказать что-либо и указала на дверь. Лев Давидович Бронштейн, который называл себя Троцким, заметил, что Парвус был когда-то важной фигурой, другом и учителем, но изменился и превратился в «политический труп». Бывшие коллеги-социалисты заговорили о нем как об «информаторе, негодяе, законченном мошеннике... турецком агенте и спекулянте».

Очень опытный, Парвус избрал другой подход. Он отправился в Цюрих и начал с того, что поселился в роскошном Baur au Lac Hotel. Здесь он жил на широкую ногу, каждое утро завтракая в окружении эффектных женщин, выпивая бутылку шампанского и выкуривая сигару огромного размера. Он стал снабжать деньгами нуждающихся русских политэмигрантов, убеждая их в том, что является финансовым спонсором революции, и интересовался, как найти большевистского теоретика. В конце мая 1915 г. Александр Лазаревич высмотрел Ленина за обедом в кругу товарищей в скромном ресторане, подошел к столу, заговорил с ним и проводил домой. Он объяснил свою миссию. Ленин, выслушав предложения, назвал Гельфанда «германским шовинистом», велел уйти и никогда больше не возвращаться. Однако соратник Ленина Карл Радек связался с Гельфандом, чтобы подробнее разобраться с планом переворота. Местом их работы стал Стокгольм. Благодаря Радеку Ленин имел возможность узнавать о развитии событий. Более того, Ленин и большевистская фракция через польских и российских социал-демократов приняли деньги от Гельфанда. Ленин позже опровергал этот факт, но его переписка свидетельствует о том, что опровержение оказалось, мягко говоря, несостоятельным.

Легально Гельфанд был задействован в бизнесе одной торговой фирмы, в то же время тайно разрабатывал план переворота и издавал революционную газету — на деньги германского правительства. Публикации не имели успеха. Он пытался самостоятельно без помощи Ленина организовать всеобщую забастовку в России. Это имело гораздо больший успех. Он не добился всеобщей забастовки, но собрал 45 тыс. протестующих на улицах Петрограда. При этом Гельфанд заострял внимание немцев на исключительной важности самого Ленина как разрушительной силы, и через других агентов немцам удалось следить за большевистским лидером и одалживать ему деньги, когда он нуждался в них, без знания источника их поступлений. Таким образом, Гельфанд, друг младотурок, принес в войну удивительно новое оружие, с которым Турция и Германия собирались повергнуть Россию — русскую социал-демократию.

Падение монархии

Если что-либо и было очевидным к началу 1917 г., так это то, что Россия прочно удерживала свои позиции в войне против Турции. Катастрофическое поражение Энвера-паши на Кавказском фронте повлекло за собой вторжение русских дивизий в восточную Анатолию в 1916 г. Для усиления стратегических позиций русские немедленно приступили к строительству железной дороги от Кавказа к своей новой линии фронта. Великий князь Николай — верховный главнокомандующий — планировал осуществить очередную наступательную операцию сразу после окончания строительства и добиться столь желанного для России господства на Черном море. Согласно докладу германского военного советника, аккредитованного при генштабе оттоманских вооруженных сил, наступление великого князя могло привести к полной победе и вероятному выходу Турции из войны уже летом 1917 г.

Но парадокс состоял в том, что военные успехи русских на кавказском фронте не имели большого значения: война уже давно превратилась в экономическое и общественное состязание. Россия накануне войны была на подъеме в индустриальном и военном плане, она владела и другими преимуществами — огромной армией, патриотизмом и чувством своей особой миссии в истории — это все так. В войне против Австро-Венгрии, Турции и даже Японии у нее были хорошие перспективы сражаться и победить. Но катастрофическое столкновение интересов с Германией наступило для России слишком рано, чтобы успешно справиться с этим. «Дайте мне двадцать лет внутреннего и внешнего мира, и вы не узнаете Россию», — уверял Столыпин в 1909 г. Возможно, так бы и случилось, однако индустриальная мощь России в эти десятилетия только начинала расти, тогда как экономический потенциал Германии подходил к своему пику. Россия была пятой мощной индустриальной мировой державой накануне войны, но далеко позади Германии, Британии и США в показателях производства стали, потребления энергии и общем промышленном потенциале. То же отставание отмечалось в сельском хозяйстве — урожаи пшеницы были в три раза ниже, чем в Британии и Германии.

История не отпустила России требуемых Столыпиным два десятка лет мира и спокойствия, и ей пришлось пройти испытание войной, чтобы убедиться, что она не являлась в действительности сильным государством и оказалась вовлеченной в международные осложнения совершенно неподготовленной. По уровню военно-технической оснащенности тяжелой артиллерией, пулеметами, аэропланами, средствами коммуникаций Россия значительно отставала от воюющих стран, не говоря уже о технической подготовке личного состава. Грамотность в России среди населения в 1913 г. составляла всего 30%. Русские крестьяне, которые призывались на службу, вряд ли могли считаться идеальным материалом для современной индустриализованной войны.

В ходе неудачного участия России в Первой мировой войне стало очевидным, что интересы правящей верхушки значительно расходятся с интересами населения, моральный дух которого оставлял желать лучшего: в августе 1914 г. два миллиона россиян призывного возраста женились, чтобы избежать мобилизации.

Насильственные социальные перемены разрушили экономические и государственные структуры российского общества, изначально не приспособленные для таких испытаний. Произошло смещение в морали, политике, инвестировании, трудообеспечении, семейной структуре и личных привычках. Царская Россия оказалась менее других воюющих стран способной встретить эти вызовы из-за слабости в элементах инфраструктуры (транспорте, связи, промышленности и банковской системе) — во всем том, что делает экономику устойчивой к потрясениям и восприимчивой к реформированию. Хотя астрономические суммы денег были истрачены на военное ведомство в преддверии 1914 г., большинство из них уходило на продовольствие для армии, обмундирование и фураж. Пятьдесят дивизий русской кавалерии с 1 млн. лошадей в стране с недостатком железных дорог требовали столько фуража, что с учетом размеров России это само по себе могло вызвать перебои в работе железнодорожного транспорта. Большинство железнодорожных путей прокладывались с использованием самых дешевых материалов, рельсы оказались слишком легкими, локомотивы, вагоны и цистерны — неприспособленными для перевозки военных грузов и топлива. Огромное количество войск транспортировалось неадекватным штатом железнодорожных батальонов, где треть личного состава была неграмотной и три четверти офицеров не имели технической подготовки.

За три года войны Россия мобилизовала 10% своего населения и половину из них потеряла на полях сражений. Русская тактика на германском фронте была сугубо оборонительной, исключая Брусиловский рывок летом 1916 г., и поражения следовали одно за другим.

Однако провал России в войне оказался, прежде всего, провалом лидерства. Николай II был ординарно мыслящим монархом, склонным к затворничеству, ненавидящим трудные решения и слепо убежденным в своей священной связи с русским народом, к чьему благосостоянию он не проявлял никакого интереса. Безответственные великие князья, эмоционально неустойчивая императрица, реакционные генералы и коррумпированные дельцы затмевали добросовестных и интеллигентных министров, чьи компетентные мнения и советы только случайно могли достичь царских ушей. Отсутствие взаимопонимания и должного взаимодействия между военным ведомством и министерством иностранных дел было пугающим. В период войны сменились четыре премьер-министра, два министра обороны, три министра иностранных дел. Позиция двора по отношению к Думе отличалась неприкрытым презрением. Эффективное проведение радикальных реформ в атмосфере, когда аристократия заботилась исключительно о своих привилегиях, а государь — только о своем душевном спокойствии, было невозможным.

Последствия турецкой блокады Дарданелл подчеркнули недостаток компетенции в административной системе. Нет оправданий катастрофическим перебоям в снабжении населения продовольствием, которые произошли в 1916-1917 гг. Крестьяне составляли 80% населения России и зерновые обеспечивали половину ее экспорта. С прекращением экспортной торговли все продовольствие, когда-то вывозимое из страны, было в наличии для внутреннего потребления. И хотя, несомненно, произошел спад в производстве сельскохозяйственной продукции из-за призыва крестьян в армию, продовольствия производилось более чем достаточно, чтобы накормить страну. Нехватка продовольствия произошла на самом деле из-за перебоев в транспорте и отсутствия распределения, а также благодаря тщательно продуманным махинациям — накоплению и припрятыванию с целью последующих спекуляций. Царское правительство игнорировало необходимость покончить со спекулянтами, беззастенчиво ссылавшихся на турецкую блокаду российских торговых маршрутов на запад.

Требования мира царь не услышал, более того, Николай II в последние месяцы своего царствования лично возглавил командование вооруженными силами. На полях сражений оборванные и голодные русские солдаты боролись за выживание, но царь продолжать отдавать приоритет своим имперским амбициям и, прежде всего, завоеванию давно лелеемых Дарданелл.

Либералы, социалисты, бизнесмены, генералы, аристократы — все строили тайные планы свержения царизма. Однако беспорядки в Петрограде, которые за четыре дня разрушили прежний режим, мало обязаны своим возникновением организованной оппозиции. Петроград находился далеко от житниц юга, и его население на протяжении всего 1916 г. и 1917 г. страдало от нехватки продовольствия и неуправляемого роста цен. В течение этого времени забастовки и протесты — общим числом 1163 — стали образом жизни, включая и инспирированные Гельфандом. В течение той недели, пока царь отсутствовал в Петрограде, морозы достигли 35-градусной отметки, и революция вызрела с ошеломляющей скоростью. Она началась, когда долгая молчаливая хлебная очередь вдруг взорвалась, и люди стали вламываться в хлебные лавки. Рабочие, чьи фабрики остановились из-за недостатка угля, вышли на улицы.

Николай телеграфировал командующему Петроградским военным округом генералу С.Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». Собрав начальников участков и командиров частей, находившихся в Петрограде, Хабалов огласил текст телеграммы императора, дав указание стрелять в демонстрантов после трехкратного предупреждения. В один день было убито 169 человек и около тысячи ранено, но солдаты выполняли приказ с большой нерешительностью. Казаки — традиционный инструмент сдерживания толпы — были настроены к голодным людям сочувственно.

В конце февраля 1917 г. рабочие снова вышли на улицы, протестуя против войны и голода. Домохозяйки присоединились к демонстрантам, и вскоре забастовка стала всеобщей. Генерал Хабалов объявил о введении чрезвычайного положения, но не было клея, чтобы развесить приказы по городу. Взбунтовался призванный рассеять толпы петроградский гарнизон. Николай распустил Думу, но даже ее умеренные и либералы решили игнорировать царский указ. Неожиданно Дума и Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов объединились, чтобы сформировать Временное правительство. Самодержец находился в Могилеве и пытался вернуться в Петроград, но ему это не удалось: бастующие железнодорожные рабочие преградили путь царскому эшелону. 2 марта (15 марта) 1917 г. в 3 часа дня, находясь в поезде, Николай II подписал манифест об отречении со словами: «Господи, помоги России!» На следующий день великий князь Михаил отказался вступить на трон, и власть перешла без всякого сопротивления и с малым кровопролитием в руки Временного правительства сначала под руководством князя Львова, затем Александра Керенского. Так пала русская монархия, и Россия стала республикой.

Политики всех направлений были удивлены тем, что ломились в открытую дверь. Революционные партии не играли непосредственной роли в совершении этой революции. Они не ожидали ее.

Ни одно событие ХХ века не потрясло мир так, как русская революция 1917 г., но революции, как и войны, не возникают из ничего. Для нее было много причин, и важнейшие из них — продовольственный и энергетический кризис.

Возвращение в Петроград

В военном отношении Февральская революция могла обернуться золотым шансом для Германии и Турции. Явились ли события в Петрограде в действительности результатом заговора Парвуса — сообщника немцев и младотурок? Несомненно, Александр Лазаревич и германский генштаб, благодаря финансовым вливаниям и своим агентам, сыграли определенную роль в подстрекании русских к забастовкам и неповиновению, но не в такой степени. Ведь не было даже ясно, поможет ли свержение царя достигнуть им своей цели — окончательно дестабилизировать Россию и вывести ее из войны. Февральская революция покончила с царским режимом, но не с войной. Два ведущих министра — Александр Керенский и Павел Милюков — надеялись выправить ситуацию в государстве, активизировав военные действия. Политические либералы, они ценили традиционные российские связи с Британией и Францией и хотели заполучить Константинополь для укрепления престижа нового режима. Через две недели после падения монархии Керенский заверил союзников, что Россия будет сражаться «неуклонно и неутомимо» до полной победы.

В то время все политические партии, включая большевиков, относились к продолжению войны положительно. Избавившись от ненавистного самодержавия, русские патриоты мечтали победить своих врагов — немцев и турок. И только Ленин держался другого мнения. Гельфанд оказался единственным, кто догадывался, как он был удручен и растерян, находясь в Цюрихе, далеко от великих событий в России. Сторонники Ленина в Петрограде не понимали, чего он хотел от них и что им следует делать. В эйфории этих дней не было никаких симпатий и предпочтений большевикам. Надежда Крупская писала: «С первых же минут, как только пришла весть о Февральской революции, Ильич стал рваться в Россию. Англия и Франция ни за что бы не пропустили в Россию большевиков... Для Ильича это было ясно. Надо ехать нелегально, легальных путей нет. Но как? Сон пропал у Ильича с того момента, когда пришли вести о революции».

Александр Лазаревич предвидел реакцию большевистского теоретика. Не спрашивая согласия большевиков, Гельфанд заключил соглашение с германским генштабом о предоставлении в распоряжение Ленина и его ближайшего соратника Григория Зиновьева железнодорожного вагона для возвращения в Петроград. Заявление Временного правительства о продолжении войны вызвало тяжелое разочарование у немцев. Германское командование немедленно приняло решение способствовать переезду Ленина в Россию.

Когда Гельфанд передал предложение немцев Ленину, тот гневно отказался и пытался добиться подобного соглашения без посредничества Гельфанда, при участии швейцарского социалиста Фрица Платтена. Платтен заключил точное письменное соглашение с германским послом в Швейцарии. Ленин выдвинул условия: от 20 до 60 русским политэмигрантам, независимо от взглядов на войну, позволить выехать этим вагоном; вагон должен быть наделен экстратерриториальными правами: никакого контроля, ни паспортов, ни багажа. Едущие обязуются способствовать отъезду из России соответствующего числа австро-германских интернированных. Из Берна в германское министерство иностранных дел пришла телеграмма с пояснениями: «Ленин и Зиновьев считают, что таким образом они обезопасят себя от компромата в России». Германское правительство согласилось. Приличия были соблюдены. Ленин, Крупская, Зиновьев, Инесса Арманд, Радек и другие, всего 30 человек, «если не считать четырехлетнего сынишки бундовки — кудрявого Роберта», были помещены в пломбированный спецвагон в Цюрихе, следующий через Германию. По словам Надежды Константиновны, «немцы старались показать, что у них всего много, повар подавал исключительно сытные обеды, к которым наша эмигрантская братия не очень-то была привычна». На финских вейках они прибыли в Финляндию. «Было уже все свое, милое — плохонькие вагоны третьего класса, русские солдаты», — вспоминала Крупская. «Ужасно хорошо было... На перронах станций, мимо которых проезжали, стояли толпой солдаты. Усиевич высунулся в окно. «Да здравствует мировая революция!» — крикнул он. Недоуменно посмотрели на него солдаты».

3 (16 апр.) 1917 г. Ленин прибыл в Петроград, чтобы остановить участие России в войне.

Как прекрасен этот мир

Вначале нестабильность двоевластия не была столь очевидной. Умеренные в Совете — меньшевики и эсеры — и даже большевики, поддерживали Временное правительство.

Позиция большевиков резко изменилась в апреле 1917 г. Как и ожидал Гельфанд, Ленин объявил большевистскую фракцию единственной политической партией в России, требовавшей немедленного окончания войны. Тем не менее некоторые из его сторонников считали, что они должны поддерживать свою страну сейчас, когда в ней республиканское правительство в составе с левыми. По словам Ленина, они впали в ошибку. Сейчас не время вести международную войну, тем более в союзе с правительствами Британии и Франции, которые должны быть свергнуты. Вся Европа, заявил он, на грани социалистической революции. Потому большевикам следует разрушить Временное правительство и передать всю власть Советам. Это был неожиданный и решительный поворот событий.

Нота министра иностранных дел Милюкова от 18 апреля (1 мая) 1917 г. о стремлении Временного правительства продолжать войну «до победного конца» вызвала возмущение и новый взрыв. Народ несказанно устал от войны, и хотя русские армии оставались на полях сражений, их дух был сломлен. Революционная пропаганда окончательно поколебала остатки дисциплины в глубоко деморализованных войсках. Волна дезертиров хлынула из армии. Наступление на западном фронте провалилось, и русские армии в Галиции оказались в критической ситуации.

Исход обозначился и был неминуем — переворот слева или справа. Корниловский мятеж показал, что опасность исходит от правых, и влияние большевиков возросло.

Двумя месяцами позже большевики нанесли удар: Советы рабочих и солдатских депутатов, солдатские комитеты в действующей армии и тыловых гарнизонах, организованные Троцким, заняли стратегические объекты, арестовали Временное правительство и захватили власть.

Красная звезда взошла над Европой и обозначила конец участию России в войне. Мир был необходим большевикам для консолидации своей власти и укрепления режима, жизнеспособность которого была под вопросом. 26 окт. (8 ноября)1917 г. Ленин призвал рабочих и солдат повсюду добиваться немедленного перемирия, покончить с тайной дипломатией и заключить мир «без аннексий и без контрибуций». Декрет о земле подорвал восточный фронт, спровоцировав возвращение по домам солдат, озабоченных выгодной экспроприацией земли у бывших господ.

В ноябре 1917 г. большевистское правительство в одностороннем порядке заявило о прекращении боевых действий против Германии и Оттоманской империи. Перемирие между ленинской Россией и центральными державами было подписано в Брест-Литовске 2 (15) декабря 1917 г.

Германия сражалась теперь за победу и господство над всем континентом. Союзники воевали против Германии и ради собственных амбиций. Америка Вильсона сражалась как союзник Антанты под либеральными и демократическими лозунгами. Архитектор русской революции бросил новый вызов старой демократии во имя социалистического интернационализма. «Таймс» на заявление большевиков о «грядущей мировой революции» отвечала, что «лучшее средство против большевиков — пули». Германские, антантовские, вильсоновские и большевистские представления о мире существенно различались.

С 9 (22) декабря 1917 г. в Брест-Литовске между главой большевистской делегации Троцким и германским министром иностранных дел фон Кульманом продолжились переговоры о мире. Хотя министр говорил о восстановлении дружбы, условия мира, выдвинутые Германией, были чудовищными. Большевики столкнулись с тремя альтернативами: продолжать войну и неизбежно проиграть ее, потеряв при этом все, согласиться на условия мира и отдать половину европейской части России немцам, или следовать тому, что «Иудушка Троцкий» в ожидании революции в Германии называл «ни войны, ни мира». Лев Давидович заявлял, к примеру: «Мы не можем и не станем продолжать войну, развязанную царем и капиталистами». Накануне переговоров с немцами на митинге в Петрограде он возвестил: «мы не для того свергли царя и буржуазию, чтобы встать на колени перед кайзером и умолять его о мире. Мы призываем всех к священной войне против империализма во всех странах». Идеолог «перманентной революции» все еще надеялся на революционный взрыв в Европе. Ожидаемые катаклизмы так нигде и не произошли.

7 (20) февраля 1918 г. Троцкий направил очередное бескомпромиссное послание по телеграфу немцам: «Мы не подписываем мира с помещиками и капиталистами». В то же время он послал другое телеграфное сообщение, на этот раз соглашаясь принять германские условия. Германское командование, устав от риторики Троцкого, отдало приказ армии перейти в наступление. Немецкие войска оккупировали Прибалтику, значительную часть Белоруссии, вторглись на Украину и угрожали Петрограду. Французский посол немедленно предложил большевикам помощь, если они будут сражаться против Германии. Но сражаться, не имея армии, невозможно. Ленин предпочел капитуляцию.

Теперь Германия предложила более жесткие условия мира. Однако железная ленинская установка на мирную передышку победила, и большевики подписали их 2 марта 1918 г. Германские эшелоны покатились на запад, и это было именно то, чего лидеры Антанты так надеялись избежать.

Россия сполна испытала ярость союзников, которых она бросила. При поддержке Антанты белая армия немедленно атаковала республику Советов. Многочисленные нерусские народы бывшей империи, самостоятельно или по наущению немцев, один за другим потребовали автономии или независимости. Левоэсеровский мятеж расколол Россию изнутри. 6 июля 1918 г. Яков Блюмкин, по поручению партии левых эсеров, бойкотирующих Брестский мир, проник в германское посольство с поддельным письмом от ВЧК и застрелил посла Мирбаха. Анархия, гражданская война и террор охватили Россию. Максимилиан Волошин выразил это затмение грустными и трагическими словами: «один поверил в то, что он буржуй, другой себя сознал как пролетарий, и началась кровавая игра...»

Гельфанд все же хорошо послужил себе и своим друзьям в Константинополе и Берлине и не зря получал денежное вознаграждение в обмен на свои советы. Как он и рассчитывал, своевременная поддержка, оказанная лидеру большевиков, способствовала бесповоротному краху старой России и выходу ее из войны. Ленин категорически отказался разрешить человеку с такой дурной репутацией вернуться в Россию. Александр Лазаревич Гельфанд умер 12 декабря 1924 г. в Берлине, ненамного пережив своего выдающегося протеже.