О двойственной сущности национализма

Минувшее столетие можно смело назвать веком национализма. Именно в XX веке выяснилось, что национализм отлично сочетается с любыми другими ведущими современными идеологиями как справа (тогда получается фашизм и нацизм), так и слева (как во многих национально-освободительных движениях марксистского толка в Африке и Азии). Интересно, что никто из крупных мыслителей XIX века не предвидел будущего расцвета и взлета национализма в веке грядущем, рассматривая националистические идеи как пережиток прошлого и кратковременное следствие подавляемых порывов народов к независимости. Они были убеждены: вызванный притеснениями национализм отомрет вместе с ними. Что ж, если такое в принципе и возможно, то пока человечество с этой задачей явно не справилось: большинство суверенных государств, представленных ныне в ООН, руководствуются в своих действиях сильнейшими национальными чувствами отнюдь не реже, чем их предшественники в Лиге Наций. Практически любой современный серьезный конфликт в той или иной степени завязан на национализме.

Философский взгляд на проблему

Один из крупнейших философов XX века cэр Исайя Берлин в своем знаменитом эссе «Национализм: вчерашнее упущение и сегодняшняя сила» подчеркивал, что идеологию национализма следует отличать от национального чувства, связанного с естественным стремлением людей принадлежать к определенной группе общества. Семья, клан, племя, сословие, социальный класс, религиозная организация, политическая партия и, наконец, нация и государство были историческими формами, в которых эта основополагающая потребность воплощалась и описывалась со времен Аристотеля.

Люди издавна проявляли и горячий патриотизм, и чувство гордости за своих предков, и ксенофобию — враждебное и подозрительное отношение к чужакам. Тем не менее ни в Древнем мире, ни в христианском Средневековье мы не находим ничего похожего на развитую и осознанную доктрину национализма, опираясь на которую политики и идеологи провозглашали бы лозунги, а правители принимали решения. Национализм — это нечто более определенное, идеологически весомое и подчас опасное, нежели простое чувство национальной принадлежности. В основе национализма лежит идея нации как верховного авторитета, замещающего собой все прочие возможные источники и гаранты высших ценностей, включая церковь, верховную власть, закон, свободу и права человека.

С первых своих шагов в XVIII веке национализм принимал самые разные обличья. Но во всех своих разновидностях, по мнению Берлина, он сохраняет четыре главные характеристики.

Прежде всего это убеждение, что всякий человек принадлежит к определенной группе людей, чей образ жизни отличается от остальных, не входящих в нее. При этом свойства и характерные черты каждого члена группы определяются свойствами и характерными чертами данной группы как целого и не могут быть до конца поняты никем вне группы. Свойства и характерные черты группы, в свою очередь, определяются общей территорией, обычаями, законами, воспоминаниями, верованиями, языком, художественным и религиозным самовыражением, общественными установлениями и принятым в ней образом жизни, к которым в некоторых случаях прибавляют наследственность, узы кровного родства и расовые характеристики. Все эти факторы формируют склад любого конкретного представителя данной группы, его цели и ценности.

Во-вторых, национализм — это представление, что общество по образу жизни напоминает биологический организм и что потребности этого организма и есть главные цели общества, и ничего выше их нет. При столкновении с другими ценностями, не выводимыми из индивидуальных потребностей этого уникального организма, первенство всегда должно принадлежать ценностям нации, иначе ей грозит упадок и гибель. Т.е. нация является формой, в которой наиболее полно реализована природа человека, а любые другие формы человеческого сообщества, например, добровольный союз индивидов, который можно по желанию распустить, преобразовать или покинуть, невозможны и неприемлемы.

В-третьих, националистический подход подразумевает, что самый убедительный довод в пользу определенных веры, политики, цели, способа жизни состоит в том, что эти цели, вера, политика, образ жизни — наши. Иными словами, этим правилам необходимо следовать не потому, что они ведут к благу, счастью, справедливости или свободе, а потому, что это ценности моей нации.

Ну и, наконец, в-четвертых, для пророков национализма высокие требования нации к индивиду обоснованы тем, что ее существование, ее цели, сама ее история только и придают жизнь, смысл существованию и действиям этого индивида. Не имеется никаких ценностей выше ценностей нации, так же как не существует никаких универсальных ценностей, присущих всем людям, независимо от их принадлежности к определенной нации.

При этом никогда нельзя быть до конца уверенным, хвалит ли националист свою нацию потому, что она ему родная, либо потому, что уверен в ее объективной идеальности. Границы между двумя этими подходами обычно размыты, и оба прямиком ведут к коллективному самоупоению.

Немецкое начало и повсеместное продолжение

Кажется очевидным, что националистические настроения в обществе возникают, когда задета и попрана его национальная гордость. Однако взаимные обиды и унижения наносились обществами друг другу испокон веков, и отнюдь не всегда приводили к национальному отклику. По убеждению Берлина, для того чтобы в обществе возникла идея национального самоутверждения, в его коллективном сознании (или хотя бы в сознании наиболее тонко чувствующих членов этого общества) должен существовать образ (или хотя бы прообраз) себя как нации, объединенной определенными общими признаками — языком, этническим происхождением, общей историей, реальной или даже придуманной... Только при этом условии в обществе рождается порыв к новой идеологии, способной, с одной стороны, мобилизовать людей для отпора внешним силам, несущим разрушение прежних верований и жизненных укладов, а с другой — указать членам общества новый путь, новый центр для самоотождествления. Метафорически национализм представляет собой гремучую смесь из двух сильных чувств: боли от неизлечимых ран, нанесенных сознанию народа, кто бы ни был их виновником, и ощущения образа нации как сообщества всех принадлежащих к ней живых, ушедших и еще не рожденных...

Именно таким явился миру первый отмеченный в истории немецкий национализм XVIII века. Сопротивление французскому засилью во всех областях жизни началось в германских землях с такой казалось бы отдаленной от политики сферы, как эстетика и литературная критика. Немецкие литераторы остро чувствовали себя оставшимися не у дел в результате вестернизаторских реформ Фридриха Великого. Оказавшись отрезанными от какой бы то ни было реальной власти и неспособными найти свое место в бюрократической системе, они болезненно ощущали несовместимость своего глубинно-христианского, моралистического мировоззрения с научными взглядами французского Просвещения, основанными на идеях единственного и непреложного естественного права, прогресса и универсализма. Наиболее одаренные и независимые из них ответили на подрыв своего мира нарастающим идейным бунтом.

Недовольство правилами и установлениями современного им общества, пронизанного ложью и лицемерием, выразилось в культурном феномене, вошедшем в историю под названием одной из знаменитых пьес того времени «Буря и натиск». Главным мотивом этого движения было воспевание и утверждение свободы самовыражения творческой воли. На место вневременных объективных истин и неизменных образцов пришло понятие творческого гения, который всегда прав, просто потому что гений. Вместо классических образцов стали цениться жизненная сила, подвижность, изменчивость, разнообразие — все, что в истории культуры именуется романтизмом.

Кульминацией «Бури и натиска» явилась концепция национализма, основоположником которой считается поэт и философ Йоганн Годфрид Гердер. Ему впервые удалось ясно и живописно сформулировать идею принадлежности. Гердер был убежден, что люди испытывают потребность принадлежать к той или иной группе в такой же степени, в какой они нуждаются в пище, воде, гарантии безопасности и свободе передвижения, и если люди теряют такой центр для самоидентификации, они чувствуют себя одинокими, отчужденными, униженными и несчастными. Он воспевал ностальгию как благороднейшее страдание и верил, что человек имеет право называться человеком, только если у него есть на земле место, которое он ощущает домом, и где живут другие люди, подобные ему.

Идеи Гердера и его единомышленников нашли отклик во многих сердцах. Оказалось, что идея национализма способна умерять боль от ран, нанесенных коллективному сознанию народа как иноземными, так и отечественными эксплуататорами и бездушной бюрократией. Следует подчеркнуть, что национализм Гердера лишен агрессивности, основан исключительно на культурном самоопределении, отрицает превосходство одной нации над другой и не оперирует понятиями «крови», национальности или расы. Основоположник современного национализма считал преступниками великих полководцев, таких как Цезарь или Карл Великий, потому что они подавляли самобытные культуры. Он не успел увидеть последствия завоеваний Наполеона, но поскольку те подорвали господство Священной Римской империи, то, вполне возможно, что мыслитель мог бы их «простить». Однако целая плеяда немецких последователей Гердера откликнулась на наполеоновский триумф взрывом агрессивного шовинизма.

Зародившись на германской почве, национализм в дальнейшем возникал повсюду, где складывалась ситуация, напоминающая воздействие модернизации на немецкое общество XVIII века. Вслед за Германией двинулась Италия, Польша, Россия, затем Балканы, страны Балтики, Ирландия, Третья республика во Франции... В XX веке дошла очередь до республик и диктатур в странах Азии и Африки, националистических протестов религиозных и этнических групп в Бельгии, Канаде, Испании, Великобритании, на Кипре и Корсике и невесть где еще, вплоть до потрясений новейшего времени, начало которым положил крах социализма в Советском Союзе и странах Восточной Европы.

С самых первых шагов на исторической арене национализм продемонстрировал свою двойственную сущность: как целителя, так и разрушителя. Начавшаяся с поэзии и защиты самобытного и разнообразного, идея национализма развилась в итоге в политическую доктрину, естественной составляющей которой является убеждение, что для реализации целей и задач нашей нации должны быть устранены любые помехи, и здесь хороши все меры, включая насилие по отношению к другим нациям.

«И все-таки я верю...»

Как известно, большевистская революция в России была антинационалистической по характеру и оставалась таковой даже после вторжения сил Антанты. Однако вскоре советской власти пришлось идти на уступки национальным чувствам, прежде всего во время Второй мировой войны, само название которой, изобретенное и введенное для внутреннего потребления — Великая Отчественная, — более чем красноречиво.

Казалось, что Сталин ценой миллионов человеческих жизней подавил проявления национального сознания и спас российский Вавилон от отжившего свой век, по мнению марксистов, стремления к удовлетворению амбиций отдельных наций. На самом деле Сталин лишь загнал национализм в гроб, а не уничтожил его. Как только надгробный камень был сдвинут, национализм поднялся из могилы и мстит за себя. Философ сравнивал раненый дух нации с наклонной веткой: когда она освобождается, то выпрямляется с такой же силой, с какой ее держали в согнутом состоянии.

Несмотря на личный опыт эмиграции (его семья бежала из большевистской России в Британию), Берлин считал всемирное гражданство нелепостью, и был убежден, что люди не могут развиваться без принадлежности к определенной культуре. Он подчеркивал, что даже те, кто этому сопротивляется, все равно принадлежат к определенной культурной традиции. И если вдруг возникнет всемирное унифицированное общество, в котором люди не являются продуктом некой культуры, не чувствуют близости к своим соотечественникам, не имеют родного языка, то возникнет угроза исчезновения всего того, что делает человека человеком. Вместе с тем философ верил, что разнообразие и плюрализм не разрушают нашего общечеловеческого единства. Скорее насильственное единообразие является продуктом бедного воображения, пошлости, а в крайних случаях — формой рабства. Однако человечество не продвигается вперед размеренным шагом, и национальные кризисы в разных обществах не совпадают по времени.

...В другой своей знаменитой статье «Европейское единство и превратности его судьбы» Исайя Берлин отмечал, что после чудовищных заблуждений недавнего времени в Европе наблюдаются признаки выздоровления и возврата к общим представлениям о добре и зле. Эти общие ценности воссоединяют нынешних европейцев с гуманистической цивилизацией, корни которой уходят в греческую, еврейскую и христианскую традиции и которая подверглась испытанию бунтарским романтизмом, включая и такую его форму, как агрессивный национализм. Современные европейские ценности все больше тяготеют к прежним универсальным нормам, отличающим цивилизованных людей (сколь угодно скучных) от варваров (сколь угодно ярких и одаренных). Мыслитель считал этот факт главной надеждой и залогом того, что человечество медленно и непрямо, но все же движется к международному порядку, при котором разные народы и культуры мирно уживаются в одном общем нравственном мире.