НЕВРЕДНЫЙ ЗАКОН ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД, 23 АПРЕЛЯ 1991 Г., ВЕРХОВНАЯ РАДА УКРАИНЫ ПРИНЯЛА ЗАКОН «О СВОБОДЕ СОВЕСТИ И РЕЛИГИОЗНЫХ ОРГАНИЗАЦИЯХ»

Предыстория

В СССР никогда не существовало общесоюзного закона, который бы регулировал отношения между Церковью и Государством. «Базовым» в этой сфере считалось постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929г., запрещавшее религиозным объединениям все, что только можно было запретить: от оказания материальной поддержки верующим до хранения в храмах литературы и от организации рукодельных кружков до лечебной помощи единоверцам. Причем «Положение о религиозных объединениях в Украинской ССР», утвержденное Указом Президиума Верховного Совета УССР без малого через полвека, в ноябре 1976г., не только оставило в силе все сталинские запреты, но и добавило к ним два новых.

Кроме того, существовало большое количество различных инструкций, постановлений и актов, предельно урезывающих и без того минимальные религиозные права граждан. То, что после этого оставалось, растаптывалось «обычным» советским правом. Начальный импульс попыткам создания общесоюзного законодательства о религиозных организациях был задан усилением унитарных тенденций в управлении страной и необходимостью унифицировать целый ворох республиканских указов — то запрещающих самоистязания и самобичевания (Армения), то воспрещающих колядовать на всей территории Литвы, то устанавливающих порядок отпевания умерших от острозаразных болезней в России.

Естественно, дискуссии о параметрах нового законодательства велись в самом узком кругу функционеров, которым в будущем и надлежало претворять его в жизнь. Поэтому речь шла только о конкретизации правовых форм, введении еще более серьезных ограничений на деятельность религиозных организаций и ужесточении наказаний за их нарушение.

Неспешные уточнения и согласования были прерваны горбачевскими реформами. Страна стремительно преодолела путь от осторожных замечаний в либеральной московской прессе о нарушении «ленинских принципов свободы совести» до изобличения автора этих принципов в истреблении духовенства и ограблении Церкви. Епископские панагии становились обязательным атрибутом президиумов номенклатурных собраний, молитвенные собрания проходили в дворцах спорта, из подполья выходили греко-католики, пятидесятники, свидетели Иеговы, а многократно заклейменный «Правдой» Билли Грэм проповедовал в «Лужниках».

Относительно религии позднесоветское общество достигло консенсуса, недостижимого в вопросах общественно-политического устройства, экономического режима и межреспубликанских границ. Религиозные изменения полностью вписывались в констатирующую формулу реформ («Так жить нельзя!»), содержание, направления, масштабы, динамика и предельная социальная цена которых оставалась невыясненными.

При этом чем большей эрозии подвергались старые ценности, чем далее углублялся процесс дезинтеграции советского пространства, тем более привлекательными становились религия и религиозные ценности в глазах представителей элит и контрэлит, нацеленных на поиск (изменение) источников легитимации. С одной стороны, Церковь всегда воспринималась как сила очевидно оппозиционная. С другой — в общественном мнении брежневской поры достаточно глубоко укоренилось представление о связи духовенства, главным образом православного, с партийно-государственной бюрократией. Эти представления объективировались в сочном фольклоре, где герой — священник или епископ — обходит в социальной иерархии секретаря райкома или обкома, и в неистребимой народной уверенности, что все попы — коммунисты. Такое противоречивое восприятие Церкви разными общественными слоями парадоксальным образом создает ей широчайший базис социальной поддержки. Естественно, запреты, сковывавшие деятельность Церкви, к 1991 году рассыпаются полностью.

Законодателю оставалось зафиксировать в правовых формулах достигнутый уровень религиозных свобод. Союзный закон, принятый в октябре 1990г. после острых, но корректных дискуссий, вышел вполне либеральным. Во всяком случае, М.Горбачев, заявивший в своей прощальной речи о том, что религиозная свобода при нем стала реальностью, имел для этого достаточные основания.

История

Хотя в 32-х статьях проекта украинского закона «О свободе совести и религиозных объединениях», предложенных Верховной Раде, и содержалось 58 положений, отсутствовавших в законе союзном, он полностью сохранил его философию. Принятый 23 апреля 1991г. закон закрепил за религиозными организациями права, абсолютно немыслимые еще совсем недавно и совершенно естественные сегодня. Церковь получила статус юридического лица, права открывать школы, духовные учебные заведения, создавать предприятия, благотворительные учреждения, средства массовой информации, издавать литературу, импортировать и экспортировать богослужебные предметы и т.д. и т.п.

Ряд положений закона делал его одним из самых либеральных в бывшем СССР и даже во всей Центрально-Восточной Европе. Он не только провозглашал отделение Церкви от Государства и школы от церкви, но и равенство всех религиозных организаций перед законом; право на существование религиозной организации в силу самого факта ее создания, а также упрощенный порядок приобретения религиозной общиной статуса юридического лица. Закон не устанавливает испытательный срок для религиозных организаций и не знает отличий в статусе Церквей большинства и малочисленных религиозных организаций, в том числе новых и нетрадиционных для Украины; право на создание религиозных организаций признается за всеми, а не только за гражданами страны.

Разумеется, обсуждение законопроекта сопровождалось дискуссиями. Например, вокруг исключительного права Церкви на производство предметов культа, возможности предоставления школьных зданий для занятий воскресных школ или поочередного богослужения в одном храме двух и более общин. Однако о том, что вскоре Церковь окажется в центре самых жесточайших споров на всем постсоветском пространстве, речь даже не заходила. Никто из тогдашних депутатов не требовал особого статуса ни для одной из Церквей; никто не подвергал сомнению принцип отделения Церкви от государства и никто не призывал к созданию списка «нечистых» религий.

Прошло совсем немного времени, и в Украине, как и в других странах бывшего СССР, все отчетливее и громче стали заявлять о себе силы, полагавшие, что религиозной свободы в их обществах чересчур много и распределяется она слишком равномерно, а значит — несправедливо. Украина, доказывали они, не страна эмигрантов, где все получают равные возможности; она имеет 1000-летнюю христианскую историю, исключительную роль в которой сыграли православие и католичество восточного обряда, и их привилегированный статус следует закрепить законодательно.

При этом исторические Церкви ослаблены коммунистическим режимом и не могут конкурировать с отлично отмобилизованными и прекрасно финансированным зарубежными религиозными центрами. Все возрастающее присутствие на украинской территории зарубежных религиозных организаций способно радикально изменить конфессиональную карту страны и создает серьезную угрозу национально-религиозной идентичности. Таким образом, Государство обязано оказать историческим Церквам действенную поддержку, а зарубежная экспансия должна быть остановлена.

И, наконец, религиозная ситуация в Украине, доказывали оппоненты складывавшейся в стране системы государственно-церковных отношений, весьма специфична. Церковь пользуется, с одной стороны, большим, чем любые иные социальные институты, доверием населения. В то же время центры большинства религиозных организаций находятся за пределами Украины. Исходя из этого, Государство должно добиться большего контроля над религиозной жизнью, всемерно поддерживая Церкви, способствующие достижению его, Государства, интересов, и ограничивая влияние тех из них, которые этому препятствуют.

Эти, как и другие аргументы не остались без внимания постсоветских законодателей. Парламент Латвии определил, что уставы нетрадиционных религиозных организаций, впервые начинающих деятельность в стране, могут быть зарегистрированы не ранее, чем через три года после их представления.

Закон Литвы признал девять традиционно существующих религиозных общин и сообществ. Остальные общины могут обращаться за государственным признанием спустя не менее 25 лет после их первичной регистрации в Литве.

Эстонский закон «О церквах и общинах» лишил церкви, чьи духовные центры находятся за пределами страны, права на недвижимое имущество, а также движимое, имеющее культурную или художественную ценность.

В 1997г., после ожесточенной борьбы, ельцинского вето, ходатайств американского президента и Римского Папы, российская Дума приняла новую редакцию закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», уничтожившую равенство религиозных общин перед законом.

Два постановления Совета министров Белоруссии — «О ходе выполнения Закона Республики Беларусь «О свободе вероисповеданий и религиозных организаций» и «О порядке приглашения в Республику Беларусь иностранных священнослужителей и их деятельности на ее территории» — решительно покончили с «золотым веком» религиозной свободы в белорусской истории.

Украинский закон, однако, претерпел минимальные изменения. Лишь однажды, 23 декабря 1993г., в него были внесены два существенных изменения. Первое, к ст.17, предписывало, что в случае, если на культовое здание, находящееся в государственной собственности, претендуют две и более общин верующих, то государственный орган может устанавливать порядок поочередного пользования зданием даже при отсутствии на это согласия обеих сторон.

Второе дополнение касалось пребывания в Украине зарубежных священнослужителей и миссионеров. Отныне они могли заниматься религиозной деятельностью лишь в тех организациях, по приглашению которых прибыли в страну, и только по согласованию с государственным органом, осуществившим регистрацию соответствующей украинской религиозной организации.

Первая поправка вызвала бурную реакцию православных — в большинстве случаев они отказывались от поочередного использования храмов с греко-католиками. Вторая — зарубежных религиозных центров и институтов, отслеживающих положение с религиозными свободами в мире.

Однако в целом международные оценки этого положения в Украине выглядят вполне приличными. Первый ежегодный доклад государственного департамента США, подготовленный во исполнение Международного акта о религиозной свободе 1998 г., отмечает, что украинские власти на практике в целом уважают религиозные свободы — исключение составляют лишь некоторые нетрадиционные религии, ощущающие трудности с регистрацией, покупкой имущества или арендой недвижимости. Сообщается, что примеры, когда религиозным организациям постоянно бы отказывали в регистрации, неизвестны. Однако подчеркивается, что священнослужители и миссионеры из-за рубежа нередко испытывают трудности в исполнении своих обязанностей. Упоминается также о давлении, оказываемом православными церквами в центральном, восточном, южном регионе и греко-католической — в западном на местные власти с целью блокирования активности конкурентов и процесса легализации новых религий.

Мы, разумеется, знаем и религиозные организации, которым систематически отказывают в регистрации, и о случаях дискриминации в связи с религиозными убеждениями, и о произволе местных властей по отношению к религиозным меньшинствам, и т.д и т.п. Но все же религиозная свобода в Украине, в отличие от многих иных свобод, — реальность. И во втором ежегодном докладе госдепа США о религиозной свободе ее даже упоминают среди 32 стран, где ситуация в этой области за отчетный период (сентябрь 1999 г. — сентябрь 2000 г.) улучшилась.

Почему Украина, явно не претендующая на роль «первого ученика» в школе демократии для посткоммунистического пространства, выглядит относительно неплохо именно в сфере религиозных свобод? Думается, основных факторов тут четыре. Прежде всего, это конфессиональный ландшафт страны, где в конкурентном режиме сосуществуют как минимум три центра религиозной силы, не позволяя кому-либо одному безраздельно господствовать, дискриминировать меньшинства и перекраивать под себя с помощью политических союзников законодательство о свободе совести.

Во-вторых, это слабость украинского национализма и отсутствие в нем жесткой конфессиональной идентификации, что серьезно подрывает возможности установления религиозной монополии.

В-третьих, это украинский тип (типы) религиозной культуры, которому трудно отказать в достаточном уровне толерантности к иноверцам.

А в-четвертых, заметим, что деятельность религиозных организаций в постсоветской Украине еще никогда серьезно не угрожала позициям власти — в той степени, в какой ей, скажем, угрожала та же свобода слова.

Перспективы

Все это, а также некоторые особенности развития законодательного процесса в Украине и позволило закону «О свободе совести и религиозных организациях» добраться до своего десятилетнего юбилея с минимальными потерями. Сегодня он выглядит как трактор, сработанный советским ВПК, — старый, но работает порой получше новых, да и заменить нечем.

Безусловно, в отдельных своих положениях он декларативен и не «прописывает» целые сегменты государственно-церковных и межконфессиональных правоотношений. Обратитесь к юристу любого духовного центра — и он навскидку перечислит с десяток позиций закона, требующих, по его мнению, существенных изменений и дополнений. Но вот, например, на одном из «круглых столов», организованных Центром А.Разумкова и Фондом им. К.Аденауэра, представители крупнейших церквей и религиозных объединений не смогли достичь согласия ни в одном принципиальном вопросе относительно возможных изменений закона. Практически любое предлагаемое нововведение, желательное для одной церкви, выглядит неприемлемым для другой. Попытки создания новых законопроектов приводят к незначительному или существенному ухудшению первоначального. Причем становится все более очевидным, что развитие религиозных свобод и религиозных прав человека упирается во всю законодательную систему страны, эффективность каждой из ветвей власти и шире — в состояние целого социума — в неизмеримо большей степени, чем в недостатки собственно рассматриваемого закона.

Каким представляется будущее закона-юбиляра? Серьезный подход к этому вопросу подразумевает прежде ответ на вопрос о том, какую систему государственно-церковных отношений выбирает для себя Украина.

То, что Конституция провозглашает отделение Церкви от Государства и школы от Церкви, еще не дает нам отчетливого представления об этой системе. Такое отделение декларирует основные законы государств с очень и очень отличными моделями отношений в этой сфере (США и Словения, Россия и Франция, Япония и Белоруссия и т.д.).

В позапрошлом году 49 депутатов Верховной Рады обратились в Конституционный суд относительно легитимности существования государственного комитета по делам религии в условиях отделения Церкви от государства. Суд отказал парламентариям в открытии конституционного рассмотрения вопроса, резонно заметив, что международные правовые акты не определяют, с помощью какого именно ведомства государство станет обеспечивать на своей территории религиозные свободы.

Но вот что депутатам, озабоченным государственно-церковными отношениями, действительно очень следовало бы спросить у Конституционного суда, так это его понимание принципа отделения Церкви от Государства. У нас он все еще понимается по-ленински. На самом деле европейское отделение означает только то, что Государство не возлагает на Церковь исполнение государственных обязанностей и не принуждает державной десницей держать своих граждан в послушании той или иной Церкви. Режим отделения предполагает, что государственные должности может занимать чиновник любого вероисповедания (впрочем, не так давно президентом Македонии, имеющей государственную православную церковь, был избран методист) и что духовенство не станет содержаться на деньги налогоплательщиков.

Чего не означает принцип отделения в его европейском, неантагонистическом понимании, так это вытеснения Церкви из социальной сферы, лишение ее государственной поддержки в осуществлении миссии духовного преобразования, исправления общественной нравственности, в культурной, памятнико- и природоохранной сфере, в благотворительной деятельности и опеке над наименее защищенными категориями населения.

Очевидно, когда государство Украина окончательно осознает, что главным содержанием ее церковной политики должна стать всесторонняя помощь Церкви «состояться» в этих сферах ее бытия, все это будет переведено на правовой язык.

То, что Государство заключает серию договоренностей или комплексный договор о поддержке деятельности Церкви (Церквей) к которым принадлежит большинство верующих страны, в социальной сфере, это только отвечает интересам тех, на кого направлена эта деятельность, но также разгосударствливает социум и способствует становлению гражданского общества.

То, что такие соглашения реально можно заключить лишь с несколькими религиозными организациями, нормально, и это не является дискриминацией всех остальных. Не была бы такой дискриминацией и помощь государства в сохранении материальных памятников, которые находятся в собственности (пользовании) не всех, а только нескольких Церквей. И если относительно «видимых» шедевров государство свою ответственность все-таки ощущает, то касательно духовных и культурных составляющих украинской традиции, к которым следовало бы отнести богословскую науку, школы иконописи или церковного пения, такого осознания нет.

И вообще, едва только заходит речь о сохранении национально-религиозной идентичности, разговор плавно переходит в плоскость усиления репрессий против иностранных миссионеров, «деструктивных», «тоталитарных» и всяких других культов.

Словом, религиозные свободы и государственно-церковные отношения — это незавершенная страница «украинского проекта», и дописать ее в отрыве от других его страниц невозможно.

* * *

22 марта 1991 года, во время обсуждения проекта закона «О свободе совести…» в первом чтении, депутат М.Косив заявил буквально следующее: «…Считаю, что этот законопроект в первом чтении можно принять, он никому никакого вреда не нанесет». «Закон вреда не нанесет» — это уже нечто новое», — обиделся председательствующий Л.Кравчук. — Он же принимается для того, чтобы была польза!»

Десять лет украинского законотворчества засвидетельствовали между тем, что невредный закон — это уже немало.