Не совсем юбилейные заметки. К 400-летию со дня смерти князя Василия-Константина Острожского

13 февраля (23-го по новому стилю) 2008 года исполняется 400 лет со дня смерти князя Василия-Константина Острожского — одной из величайших фигур нашей истории эпохи раннего модерна. Причем речь идет о сонме национальных деятелей, где в одном ряду «воцарились» архиепископ и писатель Мелетий Смотрицкий, митрополиты Ипатий Потий и Петр Могила, гетманы Петр Сагайдачный и Богдан Хмельницкий и др. К сожалению, Украинское государство не планирует широко отмечать этот юбилей (по крайней мере о каких-либо мероприятиях, даже в научной среде, до сих не слышно), в то время как в соседней Беларуси будут проходить торжества в Бресте и Турове, состоятся молебны, крестные ходы, будут воздвигнуты памятные кресты «знаменитому просветителю и защитнику православия».

Думаю, такое невнимание (или же очередная «забывчивость») украинской науки и общественности к своему славному прошлому довольно симптоматично. Обидно, но приходится констатировать, что фигура князя В.-К.Острожского не заслужила в нашей науке какой-то значительной монографии: есть только небольшая книга Ивана Огиенко, изданная в 1958 г. в Канаде (переиздание: Митр. Іларіон. Князь Костянтин Острозький і його культурна праця. — Луцьк, 1992). Относясь с большим уважением к творческому наследию И.Огиенко, должен признать, что его книга давно устарела. Для сравнения: в Польше за последних десять лет вышли две монографии о князе и о роде Острожских, принадлежащие талантливому историку Томашу Кемпе из Торуня. В Москве в 2002 году защищена диссертация Леонида Соболева, посвященная раннему, наименее исследованному периоду биографии князя (название работы: «Князь К.-В.Острожский как лидер «русского народа» Речи Посполитой»). Получается, что за исключением нескольких маргинальных публикаций украинской науке сегодня нечего сказать об одном из могущественнейших украинских магнатов, который в течение полувека существенным образом влиял на политическую и религиозно-культурную ситуацию в Восточной Европе.

Заангажированность князя в борьбе с унией (особенно после Брестских соборов 1596 года), его участие в передуниатских и соборных событиях, представлявших наибольший интерес для историков, словно заслонили всю его долгую жизнь и создали метафизический образ самого богатого магната Руси, защитника и лидера православия, просветителя и мецената (в последнее время из него сделали еще и большого «патриота» Украины). Но образ этот далеко не исчерпывающий, поскольку не раскрывает ни всей масштабности его личности, ни ее противоречий, связанных с духом времени.

Неисследованность жизни и деятельности князя В.-К.Острожского касается и элементарных фактов биографии: до недавнего времени даже исследователи не знали точной даты его рождения. Благодаря усилиям Л.Соболева, а также киевского историка Игоря Тесленко, эта дата теперь известна. Согласно записи в Литовском метрическом свидетельстве, князь родился 2 февраля 1526 года (в 1541 г. мать князя доказывала в судебном порядке, что ее сыну на праздник Громниц должно было исполниться 15 лет). Помню, какой шум (научный и не только) поднялся в Украине по поводу пересмотра даты рождения Петра Могилы, причем речь шла о новой попытке прочтения древних источников (один из участников дискуссии получил даже творческую премию). Удивительно, но установление даты рождения князя Василия-Константина Острожского осталось незамеченным! Единственное, что утешает, — упомянутая дата попала на страницы вездесущей «Википедии» и через Интернет стала доступной широкому кругу читателей.

Попробую кратко очертить жизнеописание князя, выйдя за рамки упомянутых выше стереотипов. Первые впечатления относятся к началу его карьеры, когда малолетний сын знаменитого великого гетмана литовского и полководца князя Константина Ивановича Острожского оказался (после смерти отца в 1530 г.) в положении «бедного» магната. Малолетний княжич воспитывался под опекой матери, княгини Александры, а его имения — наследство отца — находились под управлением сводного брата Ильи. В 1531 г. в судебном порядке было пересмотрено завещание отца, и начались конфликты на почве наследства. Еще одно неблагоприятное обстоятельство: в 1539 году умер князь Илья, который незадолго до смерти женился на Беате Костелецкой и отписал ей значительную часть владений Острожских.

Стремление молодого князя восстановить положение рода (прежде всего на Волыни) вызывало уважение к нему магнатов Литвы, в частности могущественных Радзивиллов. Князь наладил кон­такты с главой рода князем Никола­ем Радзивиллом Черным, а Криштоф Радзивилл Пёрунь стал его зятем. С конъюнктурной точки зрения, выбор был безошибочным, поскольку именно Радзивил­лы помогли создать новую империю Острожских. Не замедлили появиться и карьерные достижения. Так, в начале 50-х годов Острожский получает место в великокняжеском совете, в 1550-м стано­вится маршалком Волынской земли. В конце 50-х занимает высокое положение среди аристократии Великого княжества Литовского, укрепляет его благодаря выгодному браку с представительницей могущественного рода Тарновских (у жены Софии Тарнов­ской были большие имения в Малой Польше).

В 1559 году князь становится киевским воеводой. Таким образом, под его начало попадают почти все Правобережье и Волынь, то есть он буквально автоматически становится самым влиятельным правителем украинских земель. Упрочивая свое положение, князь Острожский занимается развитием и защитой своих имений, основывает новые города и крепости (например, город Константинов).

Сегодня надо более детально изучить исторические постановления Люблинского сейма 1569 года, на котором образовывалось новое государство. На сейме князь представлял высшую знать Великого княжества Литовского, поддерживая линию главы рода Радзивиллов, князя Николая Рыжего, стремившегося любым способом сохранить независимость. Как известно, эта политика потерпела поражение, вследствие чего князь Острожский постепенно выходит из-под влияния Радзивиллов и превращается в самостоятельного политика.

После раздела наследства Тарновских Острожский стал владельцем огромных имений (возможно, самых крупных во всей Короне), достигающих Кракова. В 1574 году он объединил наконец все ост­рожские имения и превратился в самого крупного землевладельца и маг­ната Речи Посполитой. В эпоху двух бескоролевств он уже действует как государственный муж, политик и дипломат. В связи с татарскими набегами 1575—1578 гг. князь Острожский защищает южные границы государства.

Еще не родился историк, которому бы удалось подсчитать владения князя В.-К.Острожского на просторах Речи Посполитой. Они раскинулись в Волынском, Брацлавском, Киевском, Сандомирском, Краковском, Русском, Берестейском, Минском, Новогрудском, Витебском и Виленском воеводствах. Самыми крупными были, конечно, волынские имения. Благодаря усилиям украинских исследователей (это тот случай, когда нашей науке есть чем похвалиться), они сегодня почти полностью инвентаризированы. Как правило, берутся данные раздела имений между сыновьями Александром и Янушем в 1603 году или же список инвентаря в 1620 г., сделанный после их смерти. Так вот, разделу подлежало всего 620 населенных пунктов, в том числе 38 городов. Инвентарь 1620 года содержит описание 320 волынских поселений, в т.ч. 20 городов (Александровка, Барановка, Берездов, Дубровка, Дорогобуж, Жорнов, Звяголь, Козлин, Лабунь, имения в Луцке, Любар, Несолонь, Острог, Острополь, Полонне, Ривное, Сураж, Хлопотин, Черница). Причем почти всем городам (за исключением двух) князь собственноручно предоставил Магдебургское право. Всего имения князя в составе 15 волостей составляли одну треть территории Волынского воеводства. Впрочем, хозяйственная деятельность князя до сих пор как следует не изучена.

«Острожчина», то есть имения князя В.-К.Острожского на Волыни, была государством в государстве. Историки называют ее «империей», «острожским государством», «удельным княжеством», а ее владельца — настоящим монархом. О могуществе князя свидетельствуют и данные о численности его войска. Например, в 1595 году Василий-Константин Острожский угрожал королю, что сможет выставить на защиту иноверцев от 15 до 20 тысяч войска. По некоторым свидетельствам, на Брестский собор 1596 г. его сопровождало трехтысячное войско. Даже на сеймы в Варшаву он выезжал с пятитысячным отрядом.

Больше всего внимания украинские историки уделили культурно-образовательной и религиозной деятельности князя. В частности, считается исследованной история Острожской славяно-греко-латинской академии, основанной князем, а также научная, литературно-публицистическая и издательская деятельность Острожского центра, сыгравшего исключительную роль в украинском возрождении (по Михаилу Грушевскому, «первое украинское возрождение»). Тем не менее кажется, что до сих пор надлежащим образом не изучены религиозные аспекты деятельности Острога. Если мы осознаем кризисную ситуацию в православии, пути выхода из которой предлагал князь, то должны признать, что это были шаги светского, а не церковного мужа.

По моему мнению, историю Острожского возрождения надо переосмыслить с религиозной точки зрения, то есть выделить аспекты, связанные с деятельностью князя в пользу церкви. Острожскую программу реформирования характеризуют многочисленные важные аспекты: догматически-канонические, обрядово-литургийные, а также морально-этические (предыдущая историография почти без исключения применяла иную иерархию ценностей). Кроме подготовки кадров, Острожский кружок (вместе со Львовским братством) занимался изданием библейской и богослужебной литературы, что имело очень широкий резонанс. Жемчужиной, конечно же, является издание в 1581 году Острожской Библии (только сейчас, в связи с переизданием и переводом, на нее наконец обратили больше внимания).

Считаю, что Острожский кружок вместе со Львовским братством действовал как серьезный церковный институт (не случайно князь всячески поддерживал движение братчиков). Было учреждено немало религиозно-церковных новшеств, наконец, Василий Острожский и его окружение заботились о храмах и монас­тырях. Они стремились к очищению церкви от недостатков. Как следствие, это должно было влиять (и неминуемо влияло) на религиозность/набожность мирян. То есть, если у клира как неотъемлемой составляющей Церкви Христовой были проблемы с выполнением своих пер­вичных функций (есть основания утверждать, что упомянутые явления были не редки накануне Берестейской унии), то эти функции брали на себя миряне — вторая неотъемлемая составляющая тела Церкви Христовой. Только после этого становится понятно, почему после Брестского собора князь Острожский получил должность экзарха Киевской православной митрополии (очевидно, что не только из-за нехватки епископов, оставшихся верными православной вере).

Все же апологетам «ревнителя православия» придется смириться с новыми фактами, которые недавно актуализировал Т.Кемпа. Так, в 1599 г. князь вынашивал идею заключения новой религиозной унии, но на этот раз с протестантами! Во время известного съезда протестантов в Вильно он отстаивал наиболее радикальные пункты нового объединения (до сих пор было известно только о политическом блоке между православными и протестантами). К согласию не пришли по разным причинам, одна из них — лидеры православного монашества были очень неуступчивыми.

Несмотря на это, заслуги князя перед православной церковью действительно огромны. Брестский православный собор в октябре 1596 года выстоял перед нажимом католиков именно благодаря князю. Вследствие чего было сохранено украинско-белорусское православие, достигшее расцвета во времена Петра Могилы. Если мы сегодня позиционируем киево-русскую христианскую традицию как украинскую (по моему мнению, именно могилянская церковь может считаться украинской), то в этом и огромная заслуга князя Василия-Константина Острожского. Еще один факт: князь не уступал под нажимом католиков, которые после смерти Никифора Тура хотели посадить на Киево-Печерскую архимандрию Ипатия Потия, и содействовал утверждению Елисея Плетенецкого. Так началось «киевское» национально-религиозное возрождение (термин принадлежит М.Грушевскому).

Акцентирую внимание на еще одном весьма важном моменте: В.-К.Острожский демонст­рировал сотрудничество со всеми, даже с католиками и протестантами, в то время как его конфессиональный враг Ипатий Потий был непримирим к православным и протестантам. У нас довольно часто только униатов представляют как первооткрывателей европейских тенденций для украинской культуры. Думаю, эта пальма первенства принадлежит именно Острожскому, который своими взглядами и действиями демонстрировал и воплощал в жизнь политику религиозной модернизации, которая к тому времени утверждалась в Европе (Вестфальский мир 1648 года, завершивший первую общеевропейскую войну — Тридцатилетнюю, примирил воюющие стороны и утвердил сосуществование всех конфессий). Например, ведя переговоры с протестантами, князь не забывал при этом печатать в острожской типографии полемические произведения против них.

Думаю, что более тщательное исследование острожского наследия позволит четче сформулировать проблему этнической идентичности украинского сообщества той поры. С одной стороны, в раннемодерное время преобладала региональная, или социально-элитарная (корпоративная), идентичность. Но ведь именно тогда представители княжеских родов начали задумываться о своем происхождении и затем формировать генеалогические легенды (что же касается Острожских, то они свою родословную вели от Данилы Галицкого). Кроме того, именно во время противостояния католицизма и унии, а также в борьбе за равноправие украинско-польских религиозных отношений, генерировалась наша конфессионально-религиозная тождественность. Например, князь Василий-Константин писал сыну Янушу в сентябре 1606 г. о правах и древней религии народа, с «якого черпаємо славу і пам’ять предків, волю в сумліннях…»

Говоря о деятельности князя, не надо забывать, что он совершил немало ошибок. Некоторые из них были просто роковые: так, именно Острожский содействовал переходу на луцкую кафедру Кирилла Терлецкого и работе на владимирской кафедре Ипатия Потия, оказавшихся инициаторами унии и, как следствие, вероисповедальными «отщепенцами». Часто пишут о личных обидах деятелей в период генезиса унии. Думаю, что неуступчивость, даже злость князя объясняются осознанием им упомянутых просчетов, что не могло не влиять на линию его поведения.

В последнее десятилетие князя называли старым и больным (или поч­ти выжившим из ума), а враги не могли дождаться его смерти (эта тема в начале XVII в. живо обсуждалась в переписке между Римом, польским королем и униатским митрополитом Ипатием Потием). Он действительно очень болел, не мог жить в острожской резиденции, тяжело пережил смерть сына Александра в 1603 году. Вскоре умер, не дожив нескольких недель до 82 лет. Современники не очень ошибались, когда писали, что Острожский умер на 81-м году жизни. Удивительно, но князь не оставил завещания, по крайней мере, историкам оно неизвестно (до определенной степени, ситуация неправдоподобная, ведь это не согласуется с практикой того времени, тем более когда речь идет о человеке такого ранга). Для сравнения: его заклятый враг луцко-острожский епископ Кирилл Терлецкий в разное время составил целых три завещания, тексты которых сохранились. Здесь существует какая-то тайна, так же, как тайной остается загадочная смерть сыновей князя — Александра и Януша (оба умерли в разное время, но в одном мес­те — в Люблине, в доме одного и того же человека). Как здесь поверить в случайность?

Кроме того, недостаточно изучено и даже не учтено эпистолярное наследие князя Острожского. По данным И.Теслен­ко, сейчас насчитывается около 200 писем князя, что для политика такого уровня очень мало. Проведение тщательного текстологического анализа наследия позволит сделать новые выводы относительно национального соз­нания князя, который, по-моему, был предтечей таких деятелей, как Меле­тий Смотрицкий (именно Смотрицкий в «Треносе» сразу же после смерти Острожского акцентировал внимание на национально-религиозной обособлен­ности русской церкви).

И в завершение — о последней досадной ситуации. Недавно в Москве издательство «Языки славянской культуры» завершило многотомную публикацию произведений кружка князя Андрея Курбского на Волыни. Причем речь идет об издании рукописного наследия (когда украинская наука будет в состоянии переиздать старопечатное наследие Острога — вопрос даже не ставлю). Нетрудно догадаться, что кроме научной цели проект российских ученых имеет еще и идеологическую: им очень не терпится доказать, что именно россиянин Курбский был предтечей нашего первого национального возрождения. Следовательно, заслуги князя Острожского отодвигаются в тень. На этой ноте в последний раз и посыплю соль на рану нашей науки, которая смогла создать центры исследования казачества, могилянского времени и тому подобное, забыв об Острожском возрождении. Надеюсь только на то, что прозреют, скорее, не чиновники от науки, а украинские олигархи, которые увидят в князьях Острожских истоки их современного положения и по примеру российских «братьев», в свое время выделивших деньги на кинофильм «Бандитский Петербург», расщедрятся на научные исследования Острожчины.

Все иллюстрации из энциклопедического издания «Острозька академія XVI—XVII ст.», Острог, 1997.