НАШ ПЕРВЫЙ РАЗУМ ДВЕ У ЧЕЛОВЕКА САМЫЕ БОЛЬШИЕ РАДОСТИ: В МОЛОДОСТИ ВЫЙТИ В ШИРОКИЙ МИР И НА СКЛОНЕ ЛЕТ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ

Поделиться
Я увидел и узнал Виктора Коломийца, своего одноклассника, талантливого математика, чья фамилия ст...

Я увидел и узнал Виктора Коломийца, своего одноклассника, талантливого математика, чья фамилия стояла в программах коллоквиумов и семинаров, проходивших в европейских столицах, когда он, наклонясь в низкой двери, выходил из дома Пелагеи Сковородихи в старинных Чернухах.

Обнялись. Разговорились. «Я только через годы понял совет, который дал мне секретарь приемной комиссии Киевского университета, пойти в историки или в философы, — признался мой школьный товарищ, — ведь я родом, корнями своими из Чернух, родины Григория Сковороды. Среди цифр и графиков всю жизнь толкало меня в сердце сковородинское: «Мир ловил меня, но не поймал», и вот я в усадьбе Сковороды, а вокруг, взгляни только, словно шумит, гуляет знаменитая чернухинская ярмарка...»

…ИЗ СЕГО ЗЕРНА: ЧЕРНУХИ, ПОЛТАВЩИНА

Село Чернухи ведет свое летосчисление с конца XVI века, но записано оно впервые не в летописях вольного края, а в подписанных плетями инвентарных книгах польских князей Вишневецких (магнат Иеремия Вишневецкий наставлял своего чернухинского посошенного Мясковского: «Мучьте их так, чтобы они понимали, что умирают!»).

А еще через столетие Чернухи пишутся уже сотенным казацким местечком. От чернухинских холмов и дальше на Волынь гнали казаки ляхов, и кто скажет, что не в этом краю родилась раздольная песня:

Ой, на горі, ой, на горі

Та й женці жнуть,

А попід горою, яром-долиною

Козаки йдуть...

Слова и плавная мелодия точно передают и чернухинский пейзаж: на горах с весны рожь седеет, по широкой долине вдоль реки Многи казацкий путь вьется...

Освободили родной край от врагов — и обосновалась в Чернухах казацкая сотня, от Лубенского полка, Киевского наместничества. Осел на земле дед Григория, поставил дубовый дом на выгоне, край берестовой рощи. Отец Грыця, вернувшись домой из Сечи, где прошел школу военной науки и письма, тоже взялся за соху.

И сегодня для школьной детворы исполинский орех, заглядывающий во двор усадьбы Пелагеи Сковородихи, рига, заставленная старым инвентарем с чумацкой телегой посредине, и зеленый шелк долины реки Многи — дивный мир открытий и мальчишеских радостей. А тогда...

…Шумит, волнуется на площади ярмарка. Особенно людная и пестрая в конце отяжелевшего от зрелых плодов августа. В такие дни Грыць вставал с отцом рано-ранехонько, едва птицы пением проклюнут ночь, надевали рубашки из белого холста и отправлялись со двора. Притихшая за ночь — ехали в Чернухи из Лубен, Лохвицы, Пирятина, бывало, и из Киева добирались, — ярмарка понемногу оживала, расцветала говорливыми рядами — и в каждом созданное умелыми руками добро. Дубовые бочки и колеса, шкуры на сапоги-вытяжки и пахучий деготь, плахты и рушники, расписные горшки и белые липовые ложки, арбузы и мед в сотах. Глаза разбегаются...

И вдруг мы с Виктором тоже широко раскрываем глаза, сбрасываем проекционные очки в прошлое, — и что же видим: мы в солнечном августовском дне последнего года нашего растерзанного века, в сегодняшней, мемориальной усадьбе родителей Сковороды Саввы и Пелагеи — и ведет нас спорышовым двором, мимо лилово-розовых мальвовых кустов, к приземистому дому под камышом, с маленькими окошками, к обнесенному лозой двору, в этот благословенный уголок начала XVIII века его хозяйка — научный сотрудник музея Сковороды Вера Гавриловна Марченко.

Круглолицая, проворная, молодая, она вызывает просто-таки восторг своей влюбленностью в Григория Сковороду, поразительным знанием сковородинских текстов и загадочной жизни своего знаменитого земляка. Закончив пятнадцать лет назад исторический факультет Полтавского педагогического института, выпускница Вера Марченко и не надеялась, что ей сразу повезет окунуться в мысль и слово Григория Сковороды, коснуться реальностей и мифов его биографии.

Она начала читать, точнее, разгадывать аллегории и символы произведений Сковороды, изучать современные переводы, познакомилась и по-настоящему подружилась с учителем истории Трофимом Сергеевичем Зубом, известным далеко за пределами Чернухинщины краеведом. Она перечитывала также книги и статьи о Сковороде, развязывала сложные узелки его биографии и, обогащенная знанием, уже спорила с авторами (в подаренной мне книге увидел напротив ряда абзацев написанное ее рукой: «Возражение»).

Вера Марченко не может согласиться, когда и так ко многому загадочному, невыясненному в жизни Сковороды добавляются новые, по ее убеждению, мифы-выдумки. Около десяти лет назад в Харсиках (село через речечку Сарматка от Чернух) нашлись энтузиасты, уверившие (прежде всего себя!), что видели в церковной книге запись, убедившую их в том, что двор Саввы и Пелагеи был расположен именно на территории Харсиков — и никаких тебе сомнений. Следовательно, нужно там отыскать место, где маленький Грыць босиком сделал первые шаги по траве, и поставить памятную плиту с неопровержимой надписью: «На этом подворье была усадьба семьи Сковороды — Саввы Леонтьевича и Пелагеи, в которой родился 3 декабря 1722 года исполин ума человеческого, философ и поэт Григорий Саввич Сковорода».

Дальше — больше. Харсикское правление принимает решение о переименовании артели «Маяк» в колхоз имени Григория Сковороды. В Харсики приезжают известные в Украине люди (следует отметить, искренние поклонники и последователи Сковороды): писатели, художники, ученые — и на торжествах по случаю 270-летия со дня рождения народного философа и поэта приветственным словом освящают новый, харсикский дом Григория Сковороды, открывают гипсовый памятник мыслителю. Словом, мероприятие широкое и шумное: вечный путешественник вернулся на свою настоящую родину...

И все же отнесемся к харсикской «прописке» Сковороды без иронии — с пониманием. Дело в том, что харсикский след в биографии философа возникал неоднократно в течение века. В небольшой книге Николая Булды «Мудрець з Чорнухинського краю», выгодно отличающейся от других изданий о Сковороде богатством фактических данных, есть несколько харсикских привязок к месторождению будущего философа и поэта. В 1922 году (тогда широко отмечался 200-летний юбилей народного мыслителя) лохвичанин Г.Тысяченко пишет: «В самих Чернухах ныне существует неуверенность, у них ли родился Г.С.Сковорода, или же в бывшем предместье Чернух, нынешнем с. Харсики, где и сейчас живут люди с фамилией Сковорода». В 1927 году Галина Орливна записала свидетельства жителя Харсиков Ларивона Сковороды: «...с Харсиками очевидная связь: имя Сковорода чаще всего встречается именно здесь, в Харсикской церкви, говорят, есть подпись самого Григория Сковороды при закладке какой-то старой, снесенной церкви. А впрочем, кто его знает...»

Подобные свидетельства можно нанизывать на ось поисков и дальше, но сама жизнь разрешила биографический спор: разбился гипсовый памятник, заросла сорняками плита на месте «харсикской» усадьбы Саввы и Пелагеи, развалился колхоз имени Григория Сковороды, а новосозданное объединение восстановило старое название «Маяк»...

…Ибо в это время, такими же веснами и зимами, только более 260 лет назад, подрастает, становится на ноги, расправляет крылья смышленый мальчик Грыцько Сковорода из Чернух. Грыць уже успешно одолел три класса — грамматику, чистописание, псалтырь — в церковно-приходской школе при казацкой сотне. Знание грамоты для казака было таким же необходимым требованием, как и владение саблей. Савва Сковорода гордился сыном: кто лучше Григория поет в хоре на клиросе, кто может вместе с захожим кобзарем рассказать, не сбиваясь, думу о казачьих походах, о батьке Хмеле, о котором через много лет и сам напишет взволнованно и проникновенно: «Будь славен вовек, о муже избранне, вольности отче, герою Богдане...»

Но в годы его юности широкие казачьи вольности уже стали туманным, далеким воспоминанием. В том же 1722 году, когда родился Григорий Сковорода, император Петр I, поправ остатки казачьей автономии, издал указ о создании Малороссийской коллегии — когти двуглавого орла еще глубже вонзились в тело казачьей Украины. Небольшие казачьи наделы быстро исчезали, растворялись в широко раздариваемых царским правительством землях над Многой грузинским князьям Асихмовановым, лубенскому сотнику Шостаку, майору Степану Милорадовичу, а со временем «в вечное и наследственное владение» графу Безбородько. Угроза закрепощения нависла и над семьей Сковороды, их клочок поля мог легко скрыться из виду в пахотных землях власть имущих. И юноша выбрал иную ниву — писательскую, книжную — и со временем иными семенами засевал ее во все времена года — знанием, мудростью.

…Когда юноша Григорий уходил из родительского дом, направлялся в Киев, на далекий Подол, где стояла Киево-Могилянская академия, чувствовал, что не скоро возвратится на отчий порог, не придет делить с родным братом соленую полоску земли, тянущуюся под гору (старший Степан Сковорода ушел из Чернух раньше), а свободно и радостно шагнул в большой мир.

Жил на свете долго, насмотрелся всего — доброго и злого. Не задерживался там, где не приживалась, не укоренялась «верба его души». Не задержался в певческой капелле царицы Елизаветы, куда его забрали из Киево-Могилянской академии. Сразу понял, что начищенный до блеска паркет дворцовых палат — не то «зерцало», в котором можно увидеть отражение человеческой души.

Европу пешком исходил, книг ученых перечитал немало, с умными людьми встречи запомнил! Но только в милой его сердцу Украине, в ее полях и рощах, среди простых людей чувствовал себя по- настоящему дома. Естественно, не следует думать, что всегда легко было шагать ему долгими дорогами с припорошенными саквами за плечами, что никогда его сопилка не исходила грустью и слезами, что не пытались те, кто купался в роскоши, сгибался под тяжестью чинов и орденов, сломать его свободный дух, поймать в золотые сети зависимости и покорности.

Уговаривали его и монахи Киево-Печерской лавры: «Довольно, Григорий, сын Саввы, шататься тебе по свету. Пора пристать к берегу обетованному. Таланты твои известны, святая лавра отворит пред тобою врата, как перед чадом излюбленным своим и станешь ты столпом церкви и украшением обители». В ответ вскинул на плечо торбу, покрепче зажал палку в руке, молвил на прощанье: «Ах, преподобные! Столпотворение собою приумножать не хочу и не буду, довольно и вас здесь, столпов неотесанных...»

Ушел. Навсегда — из мира сладких соблазнов и грешных страстей. Жил, как задумал, как учил. Не предавал ни Свободу, которую любил превыше всего, ни Природу, которая нужное сделала простым, а сложное для понимания ненужным, не предавал свой «жребий с голяками», не стал ни придворным философом, ни высоким чином, ни столпом церкви...

Стал Человеком, Народным учителем, Небесным мужем.

И вот через полвека жизненных странствий пришло время возвращаться домой — к своему природному естеству, к вечному Божьему пристанищу.

…В СЕЙ КОЛОС: ПАН-ИВАНОВКА, ХАРЬКОВЩИНА

К дому своему последнему в селе Пан-Ивановке, что на Харьковщине, Григорий Сковорода, уже отягощенный годами, обогащенный мудростью, собрался с утра, на восходе солнца. В сельском имении Михаила Ковалинского Хотетово, что на Орловщине, грустно прощался со своим старым, лучшим другом, искал для своего многолетнего собеседника с глазу на глаз и в письмах самое заветное слово. Словно чувствовал, больше они не увидятся...

Время, пора, Григорий, возвращаться из долгих жизненных странствий домой. В родительский дом, — но, выходит, не в Чернухи, не к отчему порогу. Это так и не так. И раньше Сковорода не раз бывал в Пан-Ивановке, его искренне уважал хозяин усадьбы Андрей Иванович Коваливский. Да и кто бы из тогдашних украинцев-хозяев — то ли помещичьего имения, то ли крестьянского дома, то ли лесной пасеки — не считал бы честью принять, приветить странствующего мудреца, «старчика Григория».

Но он избрал своим последним жизненным адресом Пан-Ивановку, ведь именно она более всего напоминала ему осиротевшие Чернухи (родители Савва и Пелагея Сковороды давно уже упокоились на тенистом кладбище, старший брат Степан промышлял в далеком Петербурге). Пишут, что Харьковщину, Слободскую Украину Сковорода любил более всего, ибо стала она родиной его басен и диалогов, но и это не может быть убедительным аргументом в пользу Пан-Ивановки. Ведь землю своего детства, родную Чернухинщину любил он все же наиболее нежно: признался в неугасающей всю жизнь любви песней из «Саду божественних пісень». Вслушайтесь в эти строки и почувствуете чернухинское весеннее буйство:

Ах поля, поля зелены,

Поля, цветами распещренны!

Ах долины, яры,

Круглы могилы, бугры!

Ах вы, вод потоки чисты!

Ах вы, берега трависты!

Ах ваши волоса, вы, кудрявые леса!

Жайворонок меж полями,

Соловейко меж садами…

В каждой строке песни зримо видишь, ароматно ощущаешь вишневые сады на чернухинском косогоре, зеленую шаль лесов над Ковалями, шелковые луга в низовье под Харсиками, белоснежные лилии, купающиеся в прозрачных водах Многи...

Но так же можно увидеть в этих строках и дивные пейзажи харьковской Пан-Ивановки с ее сонливыми, погруженными в мечты прудами, тополиными левадами, высокими, в цветах и шмелях, склонами, наконец, с тенистым, в душистом липовом цвету парком вокруг пан-ивановской усадьбы... Невольно вспоминаешь слова из его песни: «А я с хлеба куском умру на месте таком...»

Вот и выходит, что поседевший Григорий Саввич шел из Хотетово в Пан-Ивановку, а возвращался с долгих жизненных дорог в милые сердцу и памяти Чернухи, в отчий дом...

…Последние версты перед Пан-Ивановкой дорога потянулась по ржаной стерне, а дальше спряталась в лесу, утонула в бурой листве. На крыльце приземистого, затененного деревьями дома над прудом Григорий никого не увидел, никто его не встретил. Он осторожно отворил дверь, ступил привычно на нескрипящую половицу в коридоре и прошел в свою комнату, единственным окном выходящую в сад. Но его шаги все же услышали, и вот в двери комнаты появился хозяин дома Андрей Иванович Коваливский и с радостной улыбкой пригласил Сковороду в гостиную, к обеденному столу. Домашние сразу же заметили внутреннюю перемену гостя — и не решились докучать Григорию Саввичу обычными при встречах расспросами.

Под вечер, едва над прудом закурился туман, Сковорода набросил на плечи свитку, спустился с крыльца в сад. У старого могучего дуба с густыми ветвями, казалось, на полнеба, остановился, задумался. Здесь, под его прохладной сенью, он находил единственно верные слова для философских диалогов и трактатов. Но пришло время прощаться. Наискосок, под раскидистой липой Григорий Сковорода начал копать, очертив на земле лопатой прямоугольник. На вопрос садовника, оказавшегося рядом с ним: «Что это вы делаете, Григорий Саввич?», ответил кротко: «Готовлю последнее прибежище. Пришло мое время».

Глинистое дно выстелил дубовой листвой, привезенной для него из Чернух. В дом вернулся уже когда стемнело. В гостиную, где хозяева и гости собирались для вечерней беседы, не зашел. Зажег огарок свечи в своей комнате и прилег на диван. Никогда и ни в чем не хитрил Григорий Сковорода ни пред собою, ни пред людьми. И сейчас, в эти минуты, он так же прямо, ясно глядел в темноту ночи за окном, которая, он это знает, уже не сменится рассветом.

Под утро — третьи петухи пропели — пошел первый снег. В едва просветлевшей синеве окна замелькали мохнатые снежинки. Они бились об окно и бессильно сползали по стеклу. Но даже если бы им удалось залететь в комнату, то, неслышно падая на полотняную рубашку, просветлевшее лицо Григория Сковороды, они уже не растаяли бы...

…Когда я пересказал свои записи о последнем земном дне «старчика Григория» научному сотруднику музея в Сковородиновке Дмитрию Михайловичу Дудко, он улыбнулся и с пониманием сказал: «Григория Сковороду и по жизни, и после сопровождала легенда, его имя всегда было в ореоле мифа, даже в его загадочном псевдониме — Даниил Мейнгард. Так вот и появилась легенда о последних днях философа в Пан-Ивановке — и она закрепилась в рассказах-экскурсиях, которые много лет водил по заповеднику простой сковородиновский колхозник Ефим Дерега. Пусть живет такая красивая легенда, она тоже имеет право на существование».

Я и сам вспоминаю, когда впервые, в шестидесятых годах, наведался из Харькова, через станцию Максимовка, в Сковородиновку, то сразу же был очарован рассказом Ефима Семеновича Дереги, уже пожилого, но крепкого еще человека, с седыми усами и живыми, искристыми глазами. В рассказе добровольного экскурсовода густо переплелись народные предания и литературные влияния, прежде всего описание последних дней философа И.Срезневским, сделанное в начале ХІХ века. Особенно запал мне в душу лирический штрих легенды: Сковорода устилает свой вечный приют листвой чернухинского дуба.

И вот теперь, из гремящего, разрушительного двадцатого века, здесь, в зеленой Сковородиновке, словно попадаешь в довженковский фильм с его чарами, символикой и переливами кинематографической ленты. Уже на пороге дома Коваливских, где сейчас мемориальный музей, я оказываюсь в атмосфере трогательного события: девочки в яркой одежде преподносят чудесные цветы, подают хлеб-соль человеку, чья почтительно склоненная голова свидетельствовала: он растроган, взволнован и признателен. Так оно и было: в Сковородиновке, на Золочевщине хорошо знают своего земляка, первого ректора Переяслав-Хмельницкого педагогического института имени Григория Сковороды, академика педагогики, неутомимого пропагандиста жизни и учения Сковороды, профессора Ивана Петровича Стогния.

Чем может отблагодарить профессор за уважение и любовь земляков-золочевцев? Естественно, словом и книгами. Несколько пачек книг передал Иван Петрович музею, и среди них бесценные материалы «сковородинских чтений», которые Иван Стогний вместе с Институтом философии каждые два года проводит в Переяслав-Хмельницком. С не меньшей благодарностью рассматривал Иван Петрович Стогний любовно выполненное и врученное ему председателем Золочевской районной рады Николаем Чепурко и сковородиновским сельским головой Валерием Манженко удостоверение почетного гражданина села Сковородиновка.

И во всех последующих встречах переплелись миф, поэзия и сегодняшний день и, прежде всего, в музее. Мемориальный музей Г.Сковороды держится на любви и печали трех людей: сельского головы Валерия Манженко, директора музея Наталии Мыцай и ученого Дмитрия Дудко. У каждого из них был свой путь к музею, но это был путь именно к Сковороде, а не обычное, как мы раньше говорили, трудоустройство.

Дмитрий Дудко — выпускник истфака Харьковского университета. Научный интерес — археология, скифско-сарматская религия, праславянское язычество. И вот уже пятнадцать лет он живет, дышит Сковородой, молится на свой идеал. В нашем разговоре, в неспешной прогулке по сковородинскому заповеднику, где на каждом шагу «благословенні ви, сліди, не змиті вічності дощами, мандрівника Сковороди з припорошілими саквами...» (Максим Рыльский), Дмитрий не пересказывает один из пяти вариантов легенды о том, как «старчик Григорий» готовил себе могилу, а уверенно подводит к месту, где было первое погребение Сковороды, — там, где теперь полумесяцем растут цветы, у могучей липы, от которой осталась только память.

Почему первое? Потому что и после смерти тайна не оставляла бессмертного Сковороду. Потомкам помещика Андрея Коваливского, сначала сыну Петру, а со временем новой хозяйке Пан- Ивановки все мерещилось, что Григорий Сковорода не исчез с грешной земли, а ходит в сумерках по аллеям парка, загадочно улыбается, словно желает заговорить с каждым встречным. И нервная дама приказывает перенести — а случилось это через двадцать лет, уже в новом веке, в 1814 году — останки философа и великого мистика подальше с глаз — и перехоронили Сковороду на горе, за глубоким и крутым оврагом, чтобы не мог перебраться, и бестелесный, в помещичью усадьбу.

Но непокоренный дух Сковороды постоянно напоминал о себе словом и мыслью. Через сто лет после смерти мыслителя, в 1894, Научное филологическое общество Харьковского университета поставило на его могиле чугунную ограду и возложило мраморную плиту с надписью: «Мир ловил меня, но не поймал». Я еще застал, сфотографировал ту сковородинскую могилу. В 1972 году, на 250- летний юбилей со дня рождения Григория Сковороды, место погребения любовно обустроили, привезли издалека большой камень, водрузили на могилу и повторили в граните известную сковородинскую эпитафию.

И сегодня это выглядит монументально, но, признаться, как-то немного по-сиротски. Взгляд задерживается на камне, его гранях и изгибах, а руку положить не на что: ограду убрали, цветы на камне открыты всем ветрам, — так и кажется, что вот-вот сдвинется камень, встанет Григорий Саввич, и ограду ему не нужно переступать, пойдет прямехонько через мостик в свой любимый парк, к зеленому пруду, к колодцу с родниковой водой. Пойдет к людям.

Сколько он в свое время выходил, передумал, написал на Слобожанщине. Сковорода был желанным гостем, а скорее членом известных слобожанских родов — Капнистов, Квиток, Каразиных, Захаржевских, Ковалинских, Тевяшовых, Земборских, «перелетной птицей» других известных в Украине культурных гнезд. По себе знаю, кто хоть раз встретился со Сковородой — в музее, на страницах его книг, на его тропе путника, тот обязательно вернется к мудрецу, нашему первому разуму. Сковорода навсегда «ловит» каждого нового знакомого.

Так было и с Валерием Манженко. Молодые супруги приехал и в Сковородиновку, чтобы жить и работать рядом с Григорием Сковородой. За эти годы было немало сделано для выживания и поддержки музея, но и разочарования не обошли стороной. Главная обида и боль, до сих пор не оставляющая Валерия Манженко, — это равнодушие, невнимание к памяти, наследию Сковороды, прежде всего, властей, а также, будем откровенными, и общества нашего в целом. Поэтому, когда односельчане своим выбором пригласили Валерия Павловича на пост сельского головы, он согласился. Потому что в душе осталась надежда: так он поможет музею больше и конкретнее.

Так и есть. Я не смог пройтись по залам музея (хорошо, что побывал здесь раньше), постоять в задумчивости в комнатке Григория Сковороды — в мемориальном доме как раз начался ремонт, свернута экспозиция. «Не повезло», — вздохнул бы кто-то. Я обрадовался: идет ремонт, следовательно, думают, заботятся о музее сельская рада (а председатель кто же!), Золочевская районная государственная администрация. В обновленный музей можно с радостью приехать и потом — только позвоните, пригласите... И все же самых дорогих, уникальных реликвий я коснулся взглядом и в этот раз: часов Сковороды с его дарственной надписью, скрипки, на которой играл сам поэт.

Уже выверенным, логичным был путь к Сковороде и Наталии Ивановны Мыцай, с одной духовной высоты поднявшейся на другую: работала директором общеобразовательной школы, а теперь возглавила литературно-мемориальный музей поэта. Конечно же, хлопот — и научных, и хозяйственных — не стало меньше. Наоборот. Ежегодно нужно тщательно готовить и проводить майские Сковородинские чтения, фольклорные праздники, посвященные светлой памяти народного мыслителя, и что не менее важно — постоянно заботиться о благоустройстве музея, повышении его государственного статуса.

Здесь необходимо сделать существенное отступление. Сегодня овеществленная память о народном просветителе носит следующее официальное название: Государственный литературно- мемориальный музей Григория Сковороды. То есть это такое же культурное учреждение, как и на родине Сковороды в Чернухах, и с такими же более чем скромными материальными и финансовыми возможностями. Но так было не всегда, о чем свидетельствует в своей работе известная харьковская исследовательница жизни и творчества Сковороды Анастасия Максимовна Ниженец, которой уже, к сожалению, нет среди нас.

30 июля 1918 года Совет Народных Комиссаров РСФСР принял постановление о возведении в Москве памятников выдающимся деятелям революции, науки и искусства. В пункте «Философы и ученые» значатся три фамилии — и первым среди них было имя украинского философа-просветителя: Г.С.Сковорода, М.В.Ломоносов, Д.И.Менделеев. Через четыре года, в 1922-м, во время празднования 200-летия со дня рождения Сковороды, решением украинского правительства село Пан-Ивановка было переименовано в Сковородиновку, а бывшее помещичье имение с большим парком вокруг объявлено заповедником. В последующих мероприятиях, связанных с увековечением памяти Григория Сковороды, уже уверенно фигурирует слово «заповедник». В 1926 году торжественно, на многолюдном митинге с участием представителей правительства, харьковских (тогда столичных) культурных учреждений в заповеднике открыт памятник философу, а сам заповедник был обнесен оградой с ажурной аркой у входа на святое место.

В трудный военный 1944 год Украина не забыла помянуть своего выдающегося сына в связи со 150-летием со дня смерти философа, а в Сковородиновском заповеднике в день памяти выступали поэты Павло Тычина и Максим Рыльский, у исполинского дуба в центре заповедника был поставлен гранитный постамент с надписью: «Здесь было любимое место народного украинского философа Григория Савича Сковороды». В 1960 году в комнате Сковороды, в бывшем имении Коваливских, усилиями Харьковского исторического музея и университета был создан мемориальный музей, где начали собирать ценные экспонаты времен Сковороды, его личные вещи.

Большая (а на самом деле — исполинская!) работа под руководством академика Петра Тимофеевича Тронько была проведена в 1972 году, во время празднования 250-летия со дня рождения Григория Сковороды по всей Украине и, конечно же, в Сковородиновке. Реставрирована старинная усадьба, восстановлена парковая зона, какой она была в восемнадцатом веке, на могилу Сковороды лег большой гранитный камень. И главное — в доме Коваливских создан и открыт Государственный литературно-мемориальный музей Григория Сковороды.

Но отметим, что при этом из официальных документов, государственных бумаг постепенно исчезает красивое и обязывающее слово «заповедник». Так разошлись пути культурологических учреждений-направлений: историко-культурные заповедники в Украине продолжали развиваться, получали статус «национальных», музеи Григория Сковороды оказались в состоянии застоя, а то и упадка. Счастливое исключение: музей Сковороды в Переяслав-Хмельницком, вошедший в состав Национального историко-этнографического заповедника «Переяслав», созданного силой духа и организаторской настойчивостью выдающегося архитектора музейного дела Михаила Ивановича Сикорского.

Какие это вызывает мысли, предложения? Если взглянуть на карту странствий Григория Сковороды, составленную Л.Махновцем, то в ее первом, украинском круге увидим главные сковородинские центры, где есть музеи или другие учреждения, посвященные памяти философа и поэта, — Киев, Переяслав-Хмельницкий, Каврай, Чернухи, Сковородиновка, Бабаи, Харьков. Эти памятные места и следовало бы объединить во Всеукраинский Национальный Сковородинский заповедник с главным координирующим центром, как по мне, в Переяслав-Хмельницком. Этот вполне реальный план может осуществиться, если руководителем (мое искреннее предложение!) будущего Национального Сковородинского заповедника утвердить академика педагогики (именно сковородинской), профессора Ивана Петровича Стогния. Ведь он так много сделал для увековечения памяти народного философа, для популяризации его взглядов и идей в Украине. Ему и следует, по моему мнению, завершить великое сковородинское дело к 280-летию со дня рождения Григория Сковороды, выдающегося юбилея, который мы будем праздновать всей Украиной, который будет отмечать весь мир.

В последний день пребывания в Сковородиновке мы собрались вместе — сельский голова Валерий Манженко, ученый Дмитрий Дудко, директор музея Наталья Мыцай и автор этих строк — в комнате музея, до которой еще не дошел ремонтный беспорядок, и можно было удобно устроиться вокруг стола. Попытались собрать, снопик к снопику, наши мысли, впечатления и завершить их полноколосной копной выводов и рассуждений. Я с интересом записал в блокнот суждения моих собеседников, ставшие, возможно, и для них своеобразным открытием, новым углом зрения.

Валерий Манженко: «Мы все виноваты перед Сковородой. Стремясь приблизить Сковороду к нашим сегодняшним конъюнктурным представлениям, мы, наоборот, отдаляем его от себя лакированной портретизацией и показным поклонением. Должны понять, что независимая Украина немыслима без Сковороды, равно как и без Тараса Шевченко. Бесконечно дискутируем вокруг национальной идеи, а если бы серьезно взглянули на Сковороду, на его творчество, то увидели бы, что основа нашей национальной идеи есть именно у Сковороды, она в его мысли, в его жизни и слове».

Дмитрий Дудко: «Следует самокритично признать, что Григория Сковороду, живого, мудрого, веселого человека, основательно «законсервировали» ученые, усложнив его и без того непростой язык, его аллегорическое восприятие окружающего мира. Необходимо освободить Сковороду от излишней академичности, искусственной непонятности, сделать так, чтобы он жил не только в научных библиотеках и оживал на философских чтениях, а, как и в свое время, заходил в каждый дом с мудрым словом, советом, поучением. Вспомним: китайский ученый и мудрец Конфуций жил более двух с половиной тысяч лет назад, но и сегодня он остается другом и советчиком каждого китайца. Сравнивая с Конфуцием, Сковорода, без преувеличения, наш современник, наш собеседник на каждый день...»

Наталия Мыцай: «Своими глазами вижу, как во время наших фольклорных праздников Григорий Сковорода приходит к крестьянам, ученикам, гостям живым человеком, — и я пытаюсь вывести Сковороду из музейной тишины в современный мир, подружить его с людьми, лишь бы они поглощали его мудрость, добавляли себе его душевной чистоты, украшали его «Сад божественних пісень». А сами видите: наша Сковородиновка и является прекрасным садом сковородинского духа».

Так вот, снопик к снопику, и завершился мой рассказ: ушел юноша Григорий из Чернух в незнакомый мир — и этот большой мир соблазнов и страстей не поймал его, а, наоборот, он, Сковорода, сын казака Саввы, поймал свое время и людей, и на склоне лет своих вернулся домой, в родную Украину. Вернулся, чтобы быть умом и сердцем рядом с нами.

Всегда быть рядом.

И все же — на шаг впереди.

***

…Переполненные впечатлениями возвращались мы с математиком Виктором Коломийцем из летней поездки к Сковороде в Чернухи. Выехать засветло не успели. На бархате неба уже кружились звезды — и Воз, всплыв над Ковалями, указывал дышлом на Мокиевку, через которую и лежал наш обратный путь. Мой добрый спутник по поездке, теперь я осмелился бы сказать, что и потомок Сковороды, вслух размышлял над тем, как написать «математический портрет» Сковороды, взяв в качестве главной «кисти» цифру 3, магию которой так любил Сковорода.

Свет фар выбеливал щебенчатую полосу дороги. Вдруг из тьмы, в десяти шагах впереди, на травянистой обочине появилась фигура в соломенной шляпе, с палкой в руке. Запоздалый прохожий возвращался домой, в Чернухи. Мы невольно оглянулись, но не успели понять, то ли мы увидели, то ли нам померещились знакомые черты лица, очертания фигуры.

Синеву неба перечеркнула звезда и погасла в росистых лугах.

Киев — Чернухи — Сковородиновка — Киев

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме