НА ОСОБОМ УЧЕТЕ В ЦРУ ПЯТОГО МАРТА ИСПОЛНИЛОСЬ 90 ЛЕТ АКАДЕМИКУ, КОТОРОГО КАК БЫ И НЕ БЫЛО

Большинству сограждан имя это ровным счетом ничего не скажет. Все, о чём будет рассказано ниже, раньше считалось тайной. Даже государственной тайной. Как и то, что академик Владимир Григорьевич Сергеев жил и работал в Харькове, где возглавлял суперзакрытую фирму — почтовый ящик № 67 и имел там ни много ни мало 10 тысяч подчинённых с самыми модерными профессиями ХХ века.

Об изделиях №…

Ну а то, что делал Сергеев, и вовсе никак не называлось. А так — «изделие», «машина» либо ничего не говорящие аббревиатуры 8К64, 15А18 или 11К25...

Не ясно, вводило ли это в заблуждение ЦРУ, а вот собственных сограждан — точно. Многие до сих пор на вопрос «кто такой академик Сергеев?» пожимают плечами. Впрочем, неудивительно: об истинном назначении некоторых сергеевских разработок в многотысячной фирме порой знали лишь от силы пять человек. Для остальных придумывалась правдоподобная легенда. И только в кабинете, где теперь хозяйничает престолонаследник Сергеева, называли вещи своими именами. Поскольку был академик носителем всех секретов. Когда же названия произносились в другой обстановке, те, кто отвечал за режим, хватались за сердце.

О секретности

На территорию фирмы Сергеева из посторонних имели доступ только первый секретарь обкома и зав. оборонным отделом. Хозяев же района — секретаря райкома и предрайисполкома — охрана пускала не дальше актового зала («греческого» по-здешнему). Да и то в дни пролетарских праздников.

И вот однажды…

Для своих сотрудников Сергеев построил на окраине Харькова целый микрорайон — «Посёлок Жуковский» — с двумя школами, плавательным бассейном. Из центра туда проложили троллейбусный маршрут. И кондуктор вдруг объявляет:

— Следующая остановка — Ракетный институт.

И табличка такая же на улице, чёрным по белому. Вот когда КГБ кинулся со всех ног: да кто посмел?!

О том, как путали следы

Да, Сергеев и его фирма делали ракеты. Как боевое оружие. И ракеты — как средство познания космоса.

Но даже не пытайтесь составить по энциклопедиям и справочникам советских времен представление о том, чем и где занимался академик Сергеев. «С 1960 — в Комитете по радиоэлектронике при Совете Министров СССР» (УРЕ, т.10, стр. 124). Значит, москвич? Так почему же он «депутат Верховного Совета УССР 8—10 созывов» и «акад. АН УССР (с 1982)»? «Науч. труды относятся к области динамики систем управления» («История Академии наук Украинской ССР»). И за это высшие в той стране почести? Туманно…

Об этих наградах писалось подробнее: «дважды Герой Соц. Труда (1961, 1976), Ленинская премия (1957), Госпремия СССР (1967), Госпремия Украины (1979)». Но напрасно искать в газетах его имя в наградных указах. Они были закрытыми, не для печати.

Да что же, в конце концов, за загадочный академик? Вроде был и как бы его и не было?..

— А что ж вы хотите? — улыбается Сергеев. — Я ведь был на особом учёте в ЦРУ!

О мозгах ракеты

Впрочем, «делали ракеты» сказано не совсем точно. В разное время тайный объект шифровался по-разному: п/я 67, ОКБ-692, «Электроприбор». Но конструировали здесь для ракет одну и ту же важнейшую составляющую.

Фирма, которую он создавал по кирпичику, вернее, её остатки, именуется теперь «Хартрон». Её президент и генеральный конструктор Я.Айзенберг пояснил нам так:

— Если ракета — это существо, то ракетчики делают самого человека, двигателисты делают ему ноги, а мы делаем ему мозги. Система управления — это мозг! Всё, что происходит на ракете, всё делают системы управления. Вот ракета стоит в шахте — нужно открыть крышку. Это делает система управления. Ракету надо куда-то прицелить — система. Нужно подать команду на включение двигателя, нужно установить тягу двигателя. Потом нужно, чтобы она просто устойчиво летела. Автомобиль без управления тоже ведь свалится в кювет, а ракета летит куда более сложно.

Вот и был целых четверть века человек-невидимка Сергеев главным конструктором мозгов самых грозных и самых совершенных советских ракет. Одним из тех, о ком при жизни в газетах писали без фамилий, но с заглавных букв «Г» и «К».

О школе Сергеева

Пять лет назад я был в Харькове на его 85-летии. С режиссёром Борисом Савченко в тот день мы провели самые первые съёмки документального фильма о Сергееве «Звёздный капитан» для задуманного нами сериала «Космос в лицах».

В «греческом» зале поклониться достигнутой им жизненной вершине собрались его ученики, а позже — соратники, которых здесь величают Сергеевской первой сборной. Теперь это почтенного возраста люди с сединами, лысинами, лауреатскими медалями. Помнят. Не забывают. Да в одиночку всего, что достигнуто, Сергеев бы и не сделал.

В начале семидесятых правительство подключило работать в связке с фирмой Сергеева, кроме Янгеля, ещё пять главных ракетных конструкторов.

Первый вице-президент «Хартрона» Г.Лящев:

— Встал вопрос, что объехать все советы главных конструкторов, вникнуть до руды в каждый вопрос Сергеев уже просто физически не в состоянии. И тогда — это был август 72-го — им же была создана структура главных конструкторов по направлениям. Он вырастил целую школу руководителей. Все, надо сказать, были тогда достаточно молоды, это сейчас им за 60 перевалило. При генеральном конструкторе Сергееве это была первая сборная, на которой всё держалось.

Я.Айзенберг:

— Мы вообще, понимаете, склонны недооценивать роли великих организаторов. Мы считаем, что главный конструктор сам и чертит. Да ничего подобного! Атомную бомбу делал не Курчатов. Бомбу делали Харитон, Зельдович, Сахаров. Курчатов всё это организовал. Это же сотни научных институтов, огромное взаимодействие. Нужно быть гением организации! Умение организовать дело уникальное. Поэтому роль Сергеева в создании гигантской ракетной фирмы, если хотите, абсолютная. Отец-основатель! Это он подобрал из молодёжи всех этих людей, назначил, выдвинул. В своё время он поставил меня начальником теоретического отдела. И поверьте, это было непросто... с моей-то фамилией. А он пробил.

О встрече с судьбой

Войну, после учёбы в Московском институте связи, Сергеев начал с одним «кубарём» младшего лейтенанта в отделе связи 8-й армии. А её конец встретил гвардии капитаном. Но с 9 Мая война для него не окончилась:

— Закончил я Кенигсбергом. Я был комроты связи, замкомандира полка. Ехали в Чойбалсан, на границу Маньчжурии и Монголии, накапливались для вступления в Маньчжурию против японцев. В Тайшете остановка. Эшелон — тысяча душ! Нужно людей, лошадей кормить. А командир полка был «хорош». Я ему: «Вот тебе воды. Сиди, протрезвляйся». Пошел регистрировать эшелон, чтобы получить довольствие. Встретил командира роты, а тот: «Слушай, вот в этом домике нужно начинать». Сколько-то времени он там был — выходит. «А девочка там неплохая регистрирует... Перед обедом будет идти в соседний домик печать ставить». Ну, вышла. Маша она, Марья Васильевна. Походили мы втроём. Я говорю: «Коля...», а исподтишка показываю: исчезни. «Понял». А мы с ней остались разговаривать. Я не был женат. Теперь я ей говорю: «Слушай, я тебя уговорил замуж выйти за сорок минут». «Нет, — смеется, — ты меня два часа уговаривал». Потом, правда, я уехал с эшелоном в Порт-Артур. Переписывались полгода. Через ординарца получил от военсовета Порт-Артура бумагу, что она моя жена. Ординарцу деньги — он поехал и привез мне её туда. До сих пор живем. Пятьдесят восемь лет!

О том, как он победил

Вот ведь как судьбы складываются. В ракетном деле гвардии капитан запаса Сергеев оказался, по сути, случайно.

— Уезжал я из Порт-Артура со скандалом: на гражданку не отпускали. «Я служить в армии не собираюсь!». Едва демобилизовался в 47-м. А в Москве все наши институтские, всё моё поколение работает. «Ребята, куда устраиваться?». «В НИИ-885 зарплата получше. А в НИИ-20 лучше питание. Там зарплата поменьше, но карточки». «Э нет, карточки скоро отменят. Пойду-ка я в 885-й». И пошел. Так я и оказался у Николая Пилюгина, занимавшегося системами управления ракет.

Кассета продолжает крутиться, как бы откручивая назад прожитую жизнь.

— Ну, я какое-то время поработал, а Пилюгин меня позвал и говорит: «Иди организовывай лабораторию для разработки системы стабилизации авиационных локационных антенн самолетов». Вокруг меня ходят: «Что тебе надо — штат?». Ладно, сделал я лабораторию. Опять зовет: «Иди организуй лабораторию стабилизации центра массы ракеты». Организовал. Нормально пошло! Но когда сделали макеты и уже готовились поставить на модель, меня не пустили. Эти вот, теоретиками называются. Докладывают: точнее, чем радийная система, твои автономные системы стрелять не будут — и точка. А в то время автономные стреляли по дальности хорошо, а по боковому отклонению — плохо. Что делать?..

Сергеев словно наткнулся на глухую стену. А тем временем в Днепропетровске Михаил Кузьмич Янгель уже начал разрабатывать концептуально иную, чем королёвские с радиоуправлением, ракету на высококипящих компонентах топлива. И именно с более прогрессивной автономной системой управления, устанавливаемой на борту ракеты.

Драматургия затянувшегося спора в конце концов приведет Сергеева к Борису Коноплёву. Знал бы бывший гвардии капитан, как причудливо соединит их вскоре судьба...

— В курилке говорят: «Коноплёв — голова, посоветуйся, Володя, с ним». Пошел я к Борису Михайловичу. Он радист, как и Пилюгин. Но он мне сорок минут рассказывал, что радийная система никаких перспектив не имеет, и точнее, чем сейчас, стрелять не будет! А тогда они стреляли плюс-минус три километра. Пошёл я опять к тому человеку, который автономщик. Тот: «Да ни черта у вас не получится, перспективна радийная система». А? Парадокс: радист Коноплёв за автономную, а этот, автономщик, большой начальник, от которого зависит допуск к испытаниям, твердит: «Нет, радийная!». В конце концов уговорил я его. «Ладно. Бери свои приборы и ставь на модель. Но если включишь и не получится, чтоб духу твоего не было!» Поставили. И всё думаем: «Как же сейчас? Мало ли что там откажет?» Стрельнули. И получилось — отклонение семьсот метров! Три километра — и семьсот метров!

В тот год, от которого ведет отсчет космическая эра, труды и борения Сергеева по стабилизации центра массы — а это означало устойчивый полет ракет — будут отмечены самой престижной премией тогдашней страны — Ленинской. По одному, кстати, закрытому списку с Сергеем Королёвым, который и запустит самый первый спутник Земли.

О начале фирмы

Янгель понял: создание бортовой системы управления для его ракет столь сложная штука, что под неё требуется специальное конструкторское бюро.

Возглавить новое ОКБ в Харькове поручено было Б.Коноплёву. Тому самому, который перетягивал молодого инженера-фронтовика в «автономную» веру. Его мать, эсерка, в 1937-м попала под топор репрессий. Дабы избежать ареста, сыну «врага народа» пришлось бросить вуз и бежать из Москвы в Сибирь. Но и без диплома Коноплёв умудрится получить степень доктора наук.

В не очень приметной для глаза лесопарковой зоне Харькова всё и начнется. Торопились очень, секретный объект не строили, а отвели под него готовые помещения погранучилища. Многие научные авторитеты считали эту затею нереальной. Что и говорить, если сборочный цех первых ракетных приборов разместили там, где по выходным курсанты устраивали танцы — в фойе клуба...

О катастрофе

Работы по ракете 8К64 правительством объявлены первоочередными. Денно и нощно монтируются громоздкие, на радиолампах, приборы. Под личным контролем Хрущёва негласное соревнование: кто раньше успеет выйти на испытания — Королёв или Янгель? Чья ракета взлетит первой?..

Да, времени на новое оружие было отпущено в обрез. Разведка доносила: в США не первый год полным ходом идут разработки межконтинентальных баллистических ракет типа «Атлас». Они вот-вот поступят на вооружение. А в случае войны ядерному нападению подвергнутся сто городов страны.

— Испытания — это, по сути дела, был первый выход новой фирмы, — вспоминал Г.Лящев. — Всё накачивали, как говорится, давай, давай. Москва гнала: под седьмое ноября пустим, под Октябрьские праздники. И очередной съезд не за горами. Время победных рапортов… Ну и нарушали в гонке, естественно, все мыслимые и немыслимые правила игры.

В тот черный день 24 октября 1960 года на 41-й площадке космодрома Байконур — огромная человеческая трагедия. На натурных испытаниях межконтинентальной янгелевской ракеты Р-16 случился гигантский взрыв. Пренебрегая опасностью, торопясь, они словно шли навстречу своей смерти.

Чудом сохранился кусочек технической кинопленки. Эти несколько метров старого целлулоида, снятых во время взрыва, — братская могила десятков и десятков людей. Сгорели, отравлены ядовитыми газами...

Из харьковчан погибли сам Коноплёв, начальник приборного отдела Рубанов, испытатель Жигачев.

Сгорел и главнокомандующий ракетными войсками маршал Неделин. От него нашли лишь оплавленную Золотую Звезду и обгоревшие часы со стрелками, остановившимися в момент трагедии. В правительственном сообщении о его гибели откровенная ложь: «...в результате авиационной катастрофы».

О гибели остальных — боевого расчета, испытателей, руководителей ракетной промышленности — вообще ни слова. Их будут опознавать по ключам от квартир, по кольцам. Хоронить в разных городах — Днепропетровске, Харькове, Москве, Киеве. А если в одном, то на разных кладбищах. Чтобы, не приведи господи, какой-то умник не свел воедино все факты.

О переезде

Виновной в катастрофе признали систему управления.

Я.Айзенберг:

— Ну, конечно же, наша фирма была причастна. Было бы смешно говорить, что мы стоим здесь в белых халатах… Боялись: а вдруг в полёте что-то не сработает? Пусть оно лучше сработает на земле. И все ступени предохранения оказались снятыми.

После трагедии харьковская секретная фирма, едва родившись, осталась обезглавленной.

— Как я оказался здесь? Нет ничего проще, — это Сергеев в мой диктофон. — Шестого или пятого ноября устраивал новоселье. Получил трехкомнатную на проспекте Гагарина в Москве. А девятого пришел на работу. В лабораторию секретарь директора звонит: «Владимир Сергеевич... — такая дама была, понимаете, она из крестьян, но когда идет — королева! — вас в ЦК вызывают». Я говорю: «Марья Алексанна, как — хорошо отдохнула?» — «Я-то отдохнула, но вас в ЦК вызывают. И ЗИМ уже ждет». А ЗИМ — это все равно что «мерседес», то же самое тогда. Ну, пошутил и в цех пошел, работаю дальше. Смотрю — идет наша Марья по коридору. Понял, что не шутит девочка. И вот на этом ЗИМе меня возили три дня подряд то в ЦК, к заву оборонным отделом, то к министру Калмыкову. Я жестко заявил: «Не поеду!». А мне говорят: «Не поедешь? А если решение ЦК будет, тоже не поедешь?». «А зачем доводить до решения ЦК?». К вечеру опять: «Владимир Сергеич, ЗИМ стоит!». В Харькове желающие были и в Москве. А выбрали меня. Может, потому что я занимался стабилизацией центра массы ракеты?..

Жена тоже сопротивлялась переезду. Пока перед Сергеевым действительно не положили решение ЦК.

— Харьков — это годика на три. Считайте, вроде командировки...

А три года растянутся на всю оставшуюся жизнь...

О сомнениях

Ничего удивительного в его сомнениях не было. Ведь Сергеев — коренной москвич. На рабочей околице Замоскворечья в семье рабочего он и родился в далеком году начала Первой мировой. В захолустной Полтаве гимназист Александр Шаргей, известный науке больше как Юрий Кондратюк, начал уже свои космические тетради, где будут записаны теория космонавтики и его знаменитая теперь «лунная трасса». Впрочем, разве это имело хоть какое-нибудь отношение к вихрастому парнишке, который играл на пыльной траве в бабки да удил пескарей на Яузе? Но история уже вязала свои узлы...

В год, когда С.Королёв где-то рядом оканчивал прославленную Бауманку, парнишка с рабочей окраины подался после семилетки в ФЗУ. По семейной дорожке путь у него один — на электрозавод. А когда невысоко, всего на несколько десятков метров, взлетела самая первая советская ракета «ГИРД-9», «фабзаяц» уже слесарил на фабрике, неимоверно далекой от ракетной техники — № 1 «Москвошвей»...

— Я пятнадцать лет платил из Харькова за квартиру московскую! Все собирался вернуться. В конце концов пришел к Калмыкову и говорю: «Валерий Васильевич...» Калмыков — это, знаете, министр электронной промышленности. Он смотрит на меня: «Ты что — смеешься?!» А 15 лет после той страшной аварии — и пошло дело. Я говорю: «Вы же говорили: на три года». Улыбается: «Еще что я говорил? Иди работай!».

О ставке на молодёжь

После такой трагедии психологическое состояние в едва начавшейся фирме он застал без преувеличения тяжелое. Этот комплекс у собранных в КБ двадцатипятилетних головастых мальчишек и предстояло преодолеть повидавшему виды гвардии капитану Сергееву.

— Была фирма, состоящая из молодых и способных ребят, — утверждает Я.Айзенберг. — Считайте, я был тогда нормальным представителем того поколения разработчиков — три года стажа. У кого-то два, у кого-то четыре. Ведь межконтинентальная ракета — вершина человеческого, технического совершенства. А система управления состоит из мозга, из науки. Если мы чего-то боялись, то именно того, что московская фирма скажет: «Ладно, ребята, мы весь этот интеллект сделаем сами, дадим документацию. А вы как серийное КБ будете её повторять». Тогда из разработчиков мы превращались... В общем, у разбитого корыта. Ведь самое страшное, когда все начинают бояться. Трудно сделать что-то путное, если всего боишься. У меня такое впечатление, что этот комплекс из нашей фирмы выветрился спустя уже очень много лет. А ведь в общем-то ракет мы, как вы понимаете, не делали. По сути дела, Сергеев оказался единственным настоящим специалистом с современных на то время позиций и возглавил нашу фирму.

В Харьков приехал не просто специалист. Лауреат. И уже указ на первого Героя был, вот только Звезду ему вручат уже в Харькове. А он — как головой в омут.

О седине

Квартиру ему подыщут на Сумской. По случайности именно в том доме, что построен на месте хибарки, где ютилось когда-то проектное бюро Ю.Кондратюка. Но автор знаменитой космической книги, недавний зек, «вредитель» занимался здесь исключительно ветроэнергетикой и тщательно скрывал свое межпланетное авторство. Впрочем, и Сергеев не будет афишировать, зачем он приехал в Харьков.

— Я сразу влюбился в этих ребят. Мне эти люди стали... родными? Нет, слово не то. Жалости не было, понимаете? Сразу у меня не было в них сомнений. Какое-то уважение. После такой трагедии так рвутся работать, вроде не верят, будто что-то ещё может произойти. На работе я всегда с восьми. В десять вечера — домой.

Да, это было хуже, чем начинать с нуля. В ту зиму и в цехах, и в кабинетах начальства поставили раскладушки. Те, кто пережил войну, вспомнят круглосуточные бессонные вахты, когда в нечеловеческие сроки на Востоке из ничего создавались заводы для фронта. Правительство решило за катастрофу никого не карать, но межконтинентальная должна взлететь!

— Я два месяца жил в гостинице «Харьков». А семья — в Москве. Не помню, по каким причинам. А-а, квартиру ждал! Получил квартиру, приехали. Затащили вещи на лестницу, распаковали. Это было под обед. А вечером я уехал на полигон. И не был дома два месяца! А теперь скажу, как я вернулся, только не пишите. День рождения у жены. Я говорю генералу Соколову, председателю правительственной комиссии: «Слушай, Андрей Иванович, могу я слетать?». «Летай, летай». Билеты там, транспорт по всей трассе — всё было. Открываю дверь: «С днем рождения, Машенька!». Она говорит: «Завтра». Перепутал: я 28-го приехал, а у неё 29-го. И началось... Я к ней обняться, а она отступает: «Бросил и уехал?». Я опять к ней: «Маша, что происходит?» Она смотрит на меня и пятится. Пятилась-пятилась, в конце концов всё — угол, идти некуда. «Да что же это такое?!». У мужа, знаете, могут возникнуть подозрения... Наконец: «Володя, ты же совсем седой»... Я за два месяца сделался седым. Полностью! Вот что такое работа моя была в самом начале...

О тяжких моментах

Позже в его жизни будет множество стартов, новые и новые поколения боевых и космических ракет, но после страшной аварии, стоившей седины, успешный февральский запуск 1961 года ракеты Янгеля Р-16 памятен особо.

Это была победа. Победа над трагическими обстоятельствами. Победа над самим собой.

Харьковское ОКБ защитило право на жизнь.

Да, в истории этой долгой жизни было все — и награды, и выговоры за срыв сроков. Но после удач выговоры снимали, а в космосе и на боевом дежурстве новые, все более совершенные ракеты с сергеевскими системами оставались.

А.Гончар, главный конструктор систем управления космического комплекса «Энергия» — «Буран»:

— Меня поражало, как Владимир Григорьевич вел себя в ответственные моменты. Скажем, пуск идет — реальная опасность. Или неудачи. Или, скажем, на испытаниях, где происходит прожиг подушки. Он переживал. В таких ситуациях человек старается как-то шуткой снять напряжение. А он очень строгий был. Готовим как-то ракету к прожигу. В последний момент положено уйти из-под ракеты в бункер. А в бункере амбразура. Вокруг неё столпились и министр, и генералитет. Ну, я подошел и стал сзади. Сергеев был в первых рядах. Увидел меня, хватает за рукав, тащит к амбразуре. Но тут министр, и я в сторонке держусь. «Тебе видно?» А там березки были. «Видно, березки растут...». «Ты еще можешь шутить?!»

В.Уралов, главный конструктор систем управления грозной ракеты СС-18:

— Восемнадцатая — она чем характеризуется? Там минометный старт. То есть 200-тонная ракета стоит в шахте, внизу ПАД, пороховой аккумулятор давления. Он взрывается, и ракету выбрасывает вверх. Она поднимается на 57 метров над землёй, и на этой высоте необходимо запустить двигатели. Ну, нас тогда торопили к съездовским делам, и, значит, мы всё сработали по старым материалам. И разорвали связь земли с ракетой. Ситуация: двигатель наверху не запускается. Ракета ровнехонько опускается в шахту, и шахта взрывается вместе с ракетой. Что это за взрыв? Крыша, шахта которой закрыта, весит 150 тонн. Так она улетела за полтора километра! Страшно, что телеметристы, снимавшие все это, недалеко, в 20 метрах от пусковой установки. Там должно быть всего двое, а набилось около тридцати. Крыша пролетела над ними. А если б она, не дай бог... Там два килограмма защищенность на квадратный сантиметр. Конечно, это была бы братская могила. Вот что был тогда тот аварийный пуск.

Да, риск — это условие, компонент их непростой, очень мужской работы. Об авариях народу, конечно же, не сообщалось. Ему, народу, надлежало знать: в СССР в ракетно-космических делах полный ажур.

О «Сатане»

Венец сергеевского оборонного творчества — СС-18. Под этой оболочкой собраны все наработки от той самой первой янгелевской ракеты, конструкторские озарения, даже научные открытия, скажем, нового закона динамики. Непревзойденное и теперь в мире ракетное оружие. Ему доступна любая точка земного шара. СС-18 американцы с перепугу прозвали и вовсе безбожно — «Сатана».

— При этом мощность её бомбы была совершенно фантастической. По сравнению с ней Хиросима — ни-че-го, — по слогам повторяет Айзенберг. — Десятки хиросим! В одной. А их, боеголовок, десять! Их разводит система управления: каждую головку она направит в свою цель. Грубо говоря, одну — на Полтаву, одну — на Белгород, одну — на Сумы, ну и на Харьков. Либо все в одну точку.

Г.Борзенко, многолетний первый зам Сергеева:

— И 42 элемента прикрытия, в том числе одна станция активных помех. Прикрывает головные части. Короче говоря, они летят рядом, эти элементы прикрытия, чтобы радарам неизвестно было, где же настоящая головная часть, боеголовка.

О роли белошвеек в ракетной эпопее

Но в жизни не обходилось без юмора. Как в истории с проводками тоньше человеческого волоса.

Г.Борзенко:

— Были в приборах нашей разработки запоминающие устройства. Они представляли собой матрицы на магнитных ферритах. В комплект этих матриц входило в то время 8—10 тысяч ферритов, а в последних наших изделиях в этой «Сатане» — 84 тысячи ферритов. Вначале они у нас были двухмиллиметровые в диаметре, и прошивка осуществлялась вручную. А прошить надо было тремя проводами. Объявили набор рукодельниц, кто умел вышивать. Тогда провод был еще толстый, а в последующем стал микронным, внутренний диаметр кольца шесть десятых миллиметра. И надо было вшить туда три провода...

Местные острословы не преминули тут же начать упражняться:

— Ну да, наш же Дед в молодости трудился на «Москвошвее». Вот и приспособил белошвеек к ракетному делу!

О кляузе

— Нашелся «доброхот», капнул наверх: мол, я, Сергеев, отгрохал на даче хоромы. Дом двухэтажный, асфальта — четыре километра от шоссе. Тут же примчались комиссии ЦК КПСС и киевского ЦК. Потом они плевались. Обычный, одноэтажный, забор из гнилых досок. Дом — четыре на шесть — я построил собственными руками. Рамы и двери заказал, ну а толем покрыл сам. Похудел на 13 килограммов, бегал, как мальчишка. И провел четыре метра асфальта. «Позвонили б в ЦК, объяснились». «Ну да, так бы вы и поверили».

Прошлым летом, начиная фильм о Янгеле, мы с режиссёром Борисом Савченко перед съёмками в Днепропетровске сделали крюк и заехали проведать Деда Сергеева на даче под Харьковом. Особнячок со всеми нуворишскими прибамбасами, с арками, башенками, с голубым плавательным бассейном был, но за сетчатым заборчиком. Рядом с Сергеевым. А у дважды Героя и трижды лауреата, чтобы помыть руки, кран на подворье пришлось откручивать плоскогубцами.

О геронтократах ПБ

Уж чего-чего, а ответственности Сергеев не боялся никогда. «Я делаю оружие, и оно должно быть надёжным!» Это он не уставал внушать в ОКБ молодым. И в верхах — в министерстве, в ЦК, когда его дожимали, подгоняя со сроками.

На фирме со смехом вспоминают, как решили как-то разъяснить престарелым членам Политбюро, что же значат для ракеты системы управления. С математикой у тех плоховато, а на пусках они видят только внешнюю оболочку ракеты, а что в ней внутри и что вокруг, остается за кадром.

Да разве мог Сергеев по пальцам разъяснить тогдашним кремлёвским геронтократам, каким образом двухсоттонную громадину космической станции удерживает на орбите крохотная бортовая машина весом всего в 21 килограмм? Как усложнялись и усложнялись алгоритмы для точности стрельбы? Как создавались гибридные микросборки, плоские модули, многослойные печатные схемы?

Да и расскажешь ли, как в конечном итоге для «суперизделий» впервые была создана новая технология отработки программно-математического обеспечения? В «Электронном старте» полностью моделировался виртуальный полёт ракеты и реакция её систем на воздействие всевозможных возмущающих факторов. А в программы для этого требуется вводить сотни тысяч (!) команд на все случаи жизни. Вот и стало возможным не производить пробных запусков дорогостоящих ракет. Экономились миллионы.

О самостоятельности характера

Это только казалось, когда нам все рапортовали и рапортовали о звонких победах, что все эти засекреченные конструкторы дружно, в единении идут на штурм космоса. На самом же деле между главными конструкторами отнюдь не все было безоблачно. Королёв не жаловал Янгеля, Янгель — Королёва, Челомея — и тот, и другой, ну а Челомей — всех скопом. И у Сергеева, не скроем, был вечный оппонент — «королёвский штурман». Из недр его НИИ и вышел в главные сам Сергеев.

Г.Борзенко:

— Конечно, Пилюгин, когда рекомендовал его на ОКБ в Харькове, полагал, что Сергеев будет выполнять то, что Пилюгин скажет. Но характер у Владимира Григорьевича такой самостоятельный, и он даже круче повел себя, чем Коноплёв. Заявил о своей независимости. Не по подсказке будет делать, а так, как мы знали.

На «Хартроне» вспоминают — в один из запутанных моментов Щербицкий спросил:

— Чем мы можем помочь?

— Сам справлюсь, — ответил Сергеев.

В Харькове допытывались: почему он отказался?

— Да их только пусти — начнут во все вмешиваться.

Да, неудобен, неудобен он для начальства. И в Киеве, и в Москве.

О проекте века

Это был престижный заказ, вокруг которого закипели нешуточные страсти. Его назовут самым сложным проектом прошлого века. Задействован будет весь ум, весь интеллект огромной страны.

— Предвзятое отношение Москвы и в основном Пилюгина, — продолжает Г.Борзенко, — сказалось на одной из перспективных работ. Проектом века называли комплекс «Энергия» — «Буран». Николай Алексеевич сказал: «Сергееву я это не дам». И подключили КБ завода Шевченко. Под этот заказ завод выстроил себе три корпуса, микроэлектроника, чистота помещений и так далее. И… завалил разработку.

Главный конструктор систем управления «Энергии» — «Буран» А.Гончар:

— Только через три года после этого провала была подключена наша организация. Ведь постановление правительства о создании советского «Шаттла» (так он назывался между нами) вышло в 76-м. Мы с Сергеевым ездили к Глушко, он был тогда уже главным КБ-1 Королёва. Ну и заявили: «Работу эту принимаем». Хотя сроки к выходу на летные испытания были минимальные. За четыре года создать целую систему управления! Но заказ столь престижный, что решили рискнуть.

Дел у Сергеева станет совсем невпроворот. А ведь тогда он заканчивал уже седьмой десяток...

— Сколько нужно уметь, чтобы 1700 предприятий участвовало! — восклицает Лящев. — Весь интеллект мобилизовали — технический, технологический, программный. И создали это детище! Докладываю: никто в мире не умеет управлять такими массами. 2 тысячи 200 тонн стартовый вес! А «Хартрон» научился. Создали бортовые вычислительные машины, которые работали в условиях тех вибраций, нагрузок, температур. Это был многомашинный комплекс, умевший решать уравнения 360-го (!) порядка.

Об обиде

На склоне лет Сергеева глубоко и больно обидели. Он руководил всей разработкой, которая вот-вот должна была завершиться. И так мечтал запустить в небо и эту могучую, двухтысячетонную ракету. Но успешные запуски сперва «Энергии» с полезной нагрузкой, то есть имитацией космического корабля по весу, затем с настоящим «Бураном» произойдут, увы, без него.

Без всякого объяснения причин министр О.Бакланов положил перед ним готовое заявление «по собственному желанию» и авторучку: «Подписывай».

В конце 85-го случились какие-то очередные космические неполадки, и Сергеева решили просто-напросто подставить. Не поглядели ни на награды, ни на заслуги, ни на 25 лет, отданных без остатка построенной им по кирпичику уникальной ракетной фирме.

Истинные причины его соратник Г.Борзенко поясняет так:

— Руководство министерства было молодое. Владимир Григорьевич, пользуясь большим авторитетом и уважением, не всегда соглашался с мнением вышестоящего руководства. Проявлял строптивость. На коллегиях министерства последние лет десять до ухода появлялся очень редко, замов посылал. «Скажете, некогда. Работаю». «А мы, значит, в бирюльки играем?!».

Да, не с космодрома, а как все мы, грешные, дома по телевизору будет он смотреть этот запуск «Энергии» — «Бурана», в который вложил столько сил, нервов и интеллекта.

Г.Лящев:

— Если по большому счету, востребует мир такую махину только в третьем тысячелетии. Грубо говоря, мы опередили время, потребности. То есть сам комплекс создан, а осилить его что бывшему Советскому Союзу, что нынешнему государству нынче точно не по силам. А вот воспользоваться бы этим детищем, которое уже имело место быть, просто мировому сообществу... Вот это как раз то, что сейчас строят: проект «Альфа», 400 тонн. Вот что это за ракета. И она уже летала! Обидно, что все порезали, разворовали, уничтожили. И уж точно никогда не восстановят.

Да, он, Сергеев, начинал строить судьбы многих и многих. Бывшие молодые из «первой сборной» давно уже сами доктора наук, дважды и трижды лауреаты. И не его, Сергеева, вина, что в десятки раз сократились нынче объемы работ. Что «Хартрон» с его уникальным интеллектуальным и технологическим потенциалом вынужден выискивать новые и новые направления, чтобы выжить. Благо бы системы управления для атомных электростанций (они нужны Украине как воздух), но и детские игрушки, турникеты для метро...

Когда-то на космодромах перед ним тушевались генералы. А он, как и был, так и оставался в присвоенном еще на фронте, в августе сорок четвертого, звании — гвардии капитан.

С днём рождения, звёздный капитан!