МОЯ ЖИЗНЬ — ПОПЫТКА ДОКАЗАТЬ ЕЕ НУЖНОСТЬ

Почти в самом центре города живет в небольшой двухкомнатной квартире вместе с родителями Юрий Мариновский. В Черкассах он и родился в 1952 году. После средней школы поступил в Донецкое высшее военно-политическое училище. Вскоре при исполнении служебных обязанностей получил тяжелую травму позвоночника. Стал инвалидом армии 1-й группы, и пришлось начинать строить жизнь заново. Заочно окончил исторический факультет Полтавского пединститута. Новая профессия благословила его на подвижнический труд.

Публикации Мариновского стали появляться сначала в местной прессе, затем в центральной. В 1990 году вышла первая книга «Мотронинский монастырь. Исторический очерк». А спустя еще семь лет трудоемкие исследования увенчала «Черкаська минувшина. Книга 1. Православні монастирі на терені сучасної Черкаської області». Совсем недавно завершена работа над еще одной уникальной книгой о черкасских монастырях. Пока неизвестно, когда и как она выйдет в свет. Но автор счастлив, что книга создана, причем на очень жестких принципах исторической экологии. Подготовлен к изданию уже и исторический альманах, где впервые вводятся в научный оборот десятки документов. Это ли не событие для научного мира! И однозначно — очень хороший фундамент для исследовательской работы. Остановка за финансированием. Справиться самому пенсия не позволяет, а зарплаты и гонораров Ю.Мариновский не получал никогда, хотя он работает без выходных и не останавливается ни на день.

Будучи почти тридцать лет прикованным к постели, Мариновский осилил целый пласт белых пятен в истории края. В истекшем столетии такого труда, кажется, не взял на себя в Черкассах ни один краевед. За все эти годы в жизни и работе Мариновского мало что изменилось. Как и раньше, грозит перспектива досрочного забвения сенсационных открытий, которые без какой-то суммы денег мертвы и никому не доступны. Историк все еще надеется заинтересовать своим проектом государственные научные или же партийные и общественные организации. Кто-то должен понять, что это нужно не только ему.

Закрытой темой остаются его личные проблемы, которые он разделяет только с родителями. Посторонним бывает трудно доказать, что он меньше всего нуждается в жалости. Еще труднее превозмочь барьер, за которым восседают государственные чиновники. Речь не о заброшенности. В дом часто приходят друзья и знакомые, рядом родные. С Мариновским общаются работники госархивов Киева, Москвы и Петербурга, ему звонит патриарх. Но не чиновники. К ним всегда нужно идти самому. Тогда, конечно, выслушают или даже скромную помощь предложат. «Плохо, что невозможно и просто некому доказывать свою нужность, когда речь идет о творческой самореализации. Особенно, если ты инвалид», — говорит историк. К сожалению, это правда — еще никто и никогда в Черкассах не сказал Мариновскому, что он делает нужное дело, что с ним могли бы сотрудничать в его родном городе. В данный момент эту проблему он не считает своей личной, она значительно больше. Но чиновники выше организации соревнований на инвалидных колясках почти не поднимаются. Безусловно, в таких мероприятиях нет ничего плохого. Ужасно, если этим все и ограничивается.

Мариновского нельзя обвинить в иждивенческих настроениях, он добивается другого: общество должно знать, что инвалиды тоже готовы стать первыми среди равных и для этого много и тяжко трудиться. Ведь все зависит от человека и тех, кто рядом с ним, а не от группы инвалидности. Но постоянно бороться против наплевательского отношения к себе, на это — увы! — у людей с тяжелой инвалидностью нет ни сил, ни времени. Поэтому приходится мужественно, но без боя принимать каждодневные поражения от окружающего мира, не переставая при этом надеяться на что-то лучшее.

— Юрий Ефимович, вы действительно верите в актуальность исторической культуры и ее востребованность?

— Конечно, ведь с экранов и газетных полос часто доносится: наша история — ах! Наша культура! И даже изредка издаются маленькие брошюрки по краеведению. Невостребованность исключается, к прошлому своему люди обращаются всегда. Вопрос в том, как реализуется изучение истории. В Западной Европе самый маленький городок имеет многотомное издание своей истории. Досконально исследуют свое прошлое уже и в Западной Украине, в отличие от центральных областей. Черкасская область, видимо, одна из самых несчастных в этом плане.

Тревожит, что подход к исторической науке сугубо избирательный. Примером тому — тема голодомора, на которой тоже сумели сотворить конъюнктуру. Даже по Холодноярью документы не востребованы. Тем не менее серьезное изучение предмета начинается именно с формирования корпуса документов, издания тематических сборников. Я подал пример в «Черкаській минувшині», она базируется исключительно на архивных документах. Ее можно дополнять новыми, потому что я воспользовался сотнями документов, а их тысячи. Я абсолютно уверен, что у меня будут последователи.

— Довольны ли вы судьбою своей книги?

— Конечно, с ней постоянно работают студенты и преподаватели, она не лежит мертвым кладом в хранилищах библиотек. Православный Свято-Тихоновский богословский институт дал хорошую рецензию. Изданием пользуются в нескольких городах Украины и России. И это при тираже всего в тысячу экземпляров.

Мои взгляды могут отличаться от других. Проведенное исследование открыло для меня много истин. В частности то, что не следует перекладывать всю вину за уничтожение монастырей на большевиков и коммунистическую идеологию. Большевики лишь продолжили начинания Украинской Народной Республики, Директории, Гетьманата. Законы этих государств по отношению к монастырям и конфессиям не были либеральными. Черкасские монастыри после 1917 года грабили и жгли. Люди сполна ощутили на себе «дыхание свободы», пока не укрепилась власть в 1919 году. Большевики на Черкасщине проводили курс, взятый еще в 1903 году: собственность — забрать, конфессии — запретить. Это внедрялось поэтапно, чтобы не восстанавливать сразу всех против себя. Проблемы с монастырской собственностью и имуществом со временем усугубились расколом в православии.

— Однако с тех самых пор проблема единения церквей не стала проще…

— К объединению приходят не путем назначения его даты, а через преодоление определенных тенденций в сознании и традициях. Сейчас нужно притушить разногласия между верующими и конфессиями, устранить малейшую угрозу гражданской войны между ними. Антагонизм ведь не между верующими, для которых главное — соединиться с Богом, а между церквями. В своей новой книге о православных монастырях я не делаю выводов о дне сегодняшнем. Историческая истина обязывает дистанцироваться от настоящего в будущее.

— Существует определение историка как вспять обращенного пророка. Вам эти ощущения знакомы?

— История никому не дает права объявлять себя Господом Богом и осуждать, к примеру, тот или иной поступок Богдана Хмельницкого или Мазепы. Можно иметь свое мнение и право его выразить, но это не всегда имеет отношение к исторической науке. Как, например, утверждение, что большевики — плохие. Я согласен, они восстали против традиций, сложившегося уклада жизни. Но за ними пошли массы крестьян, поддержали социалистическую идею, а причина — большое размежевание в обществе. Надо признать этот факт и разобраться в истоках, а не говорить о хороших и плохих явлениях.

Когда в 1917 году объявили свободу, большевиков еще не было, но села и поместья пылали, их грабили. Никто ничего не спасал. Этот период страшной разрухи описан Владимиром Винниченко. А в это время в Киеве принимали хорошие решения, но их на местах игнорировали. Большевики этим и воспользовались. Они продолжили политику УНР, Гетьманата и Директории, только более жесткими методами. Документы гласят, что за неповиновение власти крестьян казнили. А село на село шло смертным боем за межу, когда объявили отмену собственности.

— А каким было отношение православной церкви того времени к другим конфессиям, когда она была в системе государственного правления?

— Другие конфессии существовали настолько, насколько им это позволяло российское законодательство. Православие как система веры в обществе было вытеснено и просто задавлено в 20-х годах. Сейчас вера к людям приходит по-новому.

Сегодня у нас разрастаются сектантские организации, которые обладают хорошими материальными ресурсами. В конечном счете секты видят результатом своего развития экономическую выгоду. Но рост сектантства идет за счет верующих официального православия. Противоречия в своей собственной среде суживают влияние православия. Правильнее будет дать оценку православному течению, когда процесс стабилизируется, то есть через много лет.

— Насколько вам повезло с открытиями в еще не вышедшей новой книге?

— Она тоже о православных монастырях Черкасщины, но после 1917 года, а заканчивается — восьмидесятыми, не касаясь становления и возрождения монастырей в 90-х годах. Это уже совершенно иная база. К тому же вместо единого православия существуют конфессиональные разъединения.

История наших монастырей после 1917 года — это история их уничтожения. Об этом свидетельствуют документы епархиальных ведомств и органов НКВД, ГПУ, спецотделов в исполкомах, отвечающих за их целенаправленное уничтожение. Моя книга и о реализации политики атеизма, проводимой не только большевиками, но и УНР, Директорией. Законодательство Гетьманата было аналогично законодательству Российской империи, а в руководстве УНР в большинстве были социалисты. Атеизм был составной частью их программы, предполагающей уничтожение собственности, в том числе и монастырской.

До 1917 года монастыри были не только культовыми центрами, где выполнялись службы, требы и куда приходили, чтобы отречься от мира. Здесь действовал четкий экономический механизм и обитатели сами себя кормили, одевали, вкладывали деньги и жили на проценты. Монастырь был связан тысячей нитей с регионом. Здесь когда-то давали работу сотням крестьян, закупали большое количество продуктов. Документы свидетельствуют, что в монастырях даже ходили ценные бумаги. Это была своего рода очень прогрессивная фирма. Монастырь был базовой структурой, православно-духовной и экономически независимой. Эта структура платила немалые налоги за землю, сделки, товар. Нельзя сказать, что монастырь существовал благодаря каким-то непомерным государственным льготам.

Так что все зависит от того, как воспринимать факты, а открытия — они на каждом шагу.

— Почему именно тема монастырей стала для вас главной?

— Лет двадцать назад местный краевед Николай Иванович Шмыгаль посоветовал мне эту тему, интересную и неисследованную, и я увлекся. А в 1985 году решалась судьба Мотронинского монастыря, когда его земли отчуждались под строительство атомной станции вместе с землями Мотронинского городища. Я тоже включился в борьбу. Была создана экспедиция «Холодный Яр», и удивительно, как нас тогда не разогнали. В этой экспедиции участвовали В.Брюховецкий, Н.Шмыгаль, А.Баштовой и многие другие — от школьников до профессуры.

Сейчас эта тема невероятно расширилась. Материалы для своих книг я собирал пятнадцать лет. Жаль, что многие документы остались незадействованными. А ведь ни я, ни кто-либо другой еще не работал с архивами СБУ, партархивами.

Мечтаю о времени, когда рождение подобных изданий будет интересовать многих. В том числе и тех, кто отвечает за эту работу, пребывая на государственной службе. Одному поднять такой пласт открытий невозможно.

— Могли бы вы назвать интересные и благодатные темы в истории Черкасщины для ваших последователей?

— В нашем крае еще никто не подходил к теме родословия с позиций исторической науки. Если бы этим занялось краеведческое общество! В идеале эту работу мог бы возглавить Черкасский университет. Тогда бы краеведение базировалось не на эклектике, а на выявлении, адаптации и публикации новых документов. Так происходит во всем мире.

А еще Черкасщина не имеет научно исследованной истории ни одной из своих церквей. Я подготовил в черновиках уже четыре книги о Каневском, Лысянском и других католических и греко-униатских монастырях и костелах, но их десятки. В каждом случае открываются абсолютно уникальные факты, которые крайне необходимо сохранить.

Реально также восстановить историю Черкасс по дням — с конца XVIII века по 1917 год, в том числе и на базе документов Государственной думы и Управы. То же самое можно сделать по Каневу и всему Левобережью. В результате мы могли бы иметь многотомное издание истории Черкасщины. Для этого есть целый клад документов в Черкасском, Киевском и других архивах. Я начал эту работу, но ее надо обязательно продолжать. Необходимо также заняться изданием соответствующего энциклопедического справочника. Это дало бы возможность идти путем системного изучения предмета.

Думаю, что краеведение способно повлиять и на решение современных проблем. Работая над темой монастырей, я специально вышел за рамки канонического исследования, чтобы оставить другим ниточки для продолжения работы. Так, если говорить о решении проблем православия, то скрупулезное изучение истории конфессий могло бы в этом существенно помочь.

Я убежден, что без истории Черкасщины не может быть и глобальной истории Украины. Прежде чем решать за всю державу, нужно знать историю каждой области. Только тогда будет ясна система и структура государственного общежития. А пока надо признать, что краеведение как наука привлекается лишь тогда, когда она соответствует интересам власти. Не спорю, власть сильнее истории. Но главное сейчас — реализовать свою собственную историю путем серьезной исследовательской работы, пусть даже и в провинции.