Лепестки на бетоне

Всматриваюсь в сделанные отцом сорок восемь лет назад фотографии, и как будто прокручивается цветная кинолента того незабываемого будапештского августа 1961 года, с запахом роз, с дуновением ветерка, с гулом взлетающих самолетов и ощущением чего-то неправдоподобного, фантастического.

— Вечером отец сказал такое, что у меня перехватило дыхание: «Завтра у меня съемка на аэродроме. Могу взять тебя с собой. Если, конечно, хочешь увидеть Юрия Гагарина». Я чуть не задохнулся от счастья — да разве найдется в нашем классе, нашей школе, да что там в школе, на всей планете человек, который отказался бы от такой возможности!

Ночью, конечно же, мне не спалось, а утро никак не хотело наступать. Я тщательно выгладил свой пионерский галстук, взял отцовский бинокль, по дороге купил роскошный букет цветов.

…На аэродроме уже собрались встречающие. Никогда я еще не видел столько цветов сразу, такого их великолепия и разнообразия. Все ждали, что вот-вот ТУ-104 зайдет на посадку, откроется дверца-люк, и мы увидим неповторимую гагаринскую улыбку. Но самолета все не было. Отец суетился, выбирая точку для съемки, но все получалось совсем не так, как подсказывал ему богатый журналистский опыт.

Юрий Алексеевич прилетел на скромном винтовом ИЛ-14, организаторы церемонии встречи лихорадочно забегали, к трапу устремился и мой отец, рядом со мной оглушительно ударили литавры военного оркестра, кто-то очень больно наступил мне на ногу. Я вытягивал шею, становился на цыпочки, чтобы ничего не пропустить. Первым на трап ступил Юрий Алексеевич, потом показалась женщина, держащая за руку маленькую девочку. Гагарин приветливо помахал правой рукой, оглянулся на жену и дочку, помог им спуститься и твердой военной походкой направился к группе встречающих по ковру из лепестков роз, которыми девушки в венгерских национальных костюмах усыпали путь от самолета.

Всех буквально завораживала гагаринская улыбка. Сегодня никто не может представить, что первым человеком в космосе мог быть кто-то другой.

Я со своим букетом чудом проскользнул сквозь плотное кольцо окружающих космонавта военных и штатских и неуклюже, как-то сбоку, стал совать цветы Юрию Алексеевичу, дергая его за локоть. Он повернулся ко мне, взял букет, а отец все щелкал и щелкал затвором фотокамеры.

— Ты чей? — спросил меня Гагарин.

— Папин, — буркнул я, а потом спохватился, — папа вас сейчас фотографирует для своей военной газеты.

Все вокруг почему-то засмеялись, а Гагарин меня не отпускал:

— В космонавты собираешься?

Мне очень хотелось сказать, что да, непременно, но ведь все в нашем классе знали, что я пойду в пограничники, и я вдруг выпалил: «В космические пограничники собираюсь».

Непривычное сочетание слов еще больше развеселило окружающих, но Гагарин на минуту задумался и серьезно заметил: «А ты думаешь, что понадобится такая профессия? Космос обязательно будет мирным, люди объединятся в своем стремлении туда». Гагарин выразительно показал рукой вверх, и все вокруг сразу посерьезнели, а отец виновато стал вытягивать меня из круга.

В тот же день вечером мы рассматривали сделанные отцом снимки. Их было много, целая гора на столе. Утром он отвез их в редакцию. Уже потом отец мне с досадой рассказывал, что в газету поставили всего два, остальные он раздарил.

А у нас дома осталась серия пробных отпечатков. Но, думаю, что сегодня читателям они будут так же интересны, как когда-то мне, пятикласснику.