Каково оно — царствовать? Античные иллюстрации

Не о власти как таковой пойдет речь, не о количественных ее характеристиках — больше власти, меньше власти, — а о качественных.

Согласно Аристотелю, нет ничего проще и естественнее царской власти, ведь она принадлежит каждому представителю худшей половины человечества (за исключением одиноких). Власть отца над членами семьи, утверждает Стагирит, в качественном измерении является подобием царской власти. «Родитель властвует над детьми в силу своей любви к ним и вследствие того, что он старше их, а такой вид власти и есть именно царская власть (...) Царь по природе должен отличаться от подданных, но быть одного с ними рода». (Ярчайшим примером справедливости последней формулы является Царь наш Небесный, по Божественной своей природе существенно отличающийся от нас, грешных, тем не менее тождественный нам в подобии Сына Человеческого.)

Александр Македонский, хотя и был учеником Аристотеля, оказался слишком падким на внешние атрибуты, подчеркивающие царскую власть над подданными. Когда после победы над Дарием под Иссой победитель вошел во вражеской лагерь и «увидел всякую посуду — кувшины, тазы, флаконы, причем все мастерски выполненные из чистого золота, когда услышал душистые ароматы, когда, наконец, зашел в главный шатер, поражавший своими размерами и высотой, замечательными кроватями, столами, столовыми приборами, — царь взглянул на своих друзей и сказал: «Вот это я понимаю, вот это значит царствовать» (Плутарх). От блеска персидского золота все мудрствования Аристотелевой «Политики» полетели кувырком...

Интересно сравнить это впечатление македонского варвара (именно так называл македонцев Демосфен) с реакцией эллинского царя, также одержавшего победу над персами — причем, по авторитетному свидетельст­ву Геродота, «самую блестящую победу из всех, о которых я знаю».

Спартанский царь Павсаний, победоносно войдя в ставку персидского царя под Платеями и «увидев золотые и серебряные кровати с красивыми матрацами, золотые и серебряные столики и все необходимые для [персидского] обеда вещи, удивился этой роскоши и ради смеха приказал своим слугам приготовить лаконский обед. Обед был приготовлен, и различие между обедами было разительно. Тогда Павсаний засмеялся и пригласил эллинских стратегов, и вскоре они собрались. Павсаний, указывая на обеды, сказал: «Уважаемые эллины, я пригласил вас сюда, желая показать вам, насколько глуп был Мидиец (Ксерокс. — Е.З.), который, имея возможность жить, как вы здесь видите, прибыл сюда, чтобы отобрать у нас то, что мы имеем, у нас, живущих так бедно».

Жить так бедно Александр не хотел. Вместе с царствованием по-персидски заведена была и любовь по-персидски. Обычай проскинесиса (падать ниц перед царем) очень понравился Великому. Большинство мгновенно приспособилось, меньшинство — убили. Клита, который при сражении спас жизнь Александра, спасенный василевс убил собственноручно; племянника Аристотеля философа Каллисфена, который «единственный откровенно высказывал то, что в душе возмущало всех лучших и старших по возрасту македонян», сгноили в тюрьме. Вот это понятно, вот это означает царствовать...

Гай Юлий Цезарь, которого Плутарх сравнивает с Александром, понимал сущность царской власти точно по Аристотелю. Неограниченная (количественно) власть пожизненного диктатора удовлетворяла римлян, уставших от беспорядков гражданских войн, но не удовлетворяла самого диктатора. Даже при наличии всех внешних атрибутов народной любви. Как отмечает Плутарх, почести, «которыми [Цезаря] беспрерывно осыпали, желая превзойти друг друга в лести, вышли за рамки какой-либо пристойности». Тем не менее не официальных почестей жаждал римский властитель, а искренней народной любви к родному царю.

Ее же у граждан республики и близко не было: именно слово «царь» для них было ненавистно. Не помогло даже вбрасывание в общественное сознание информации, будто, согласно книгам сивиллы, победа над Парфией станет возможной лишь под предводительством римского царя.

Наглядным свидетельством антимонархических настроений квиритов стал случай во время луперкалий, праздника в честь бога Фавна.

До настоящих вакханалий этому празднеству было далеко, тем не менее, бесчинств хватало и здесь. Консул Антоний, набегавшись голым по городу и вволю нахлестав встречных лохматой козлиной шкурой, что было предусмотрено программой праздника и радушно воспринималось его участниками (поскольку способствовало плодородию), появился на форуме и совершенно неожиданно «подбежал к Цезарю, преподнеся ему корону, увитую лавровым венком. Прозвучали аплодисменты, но слабенькие, к тому же заранее подготовленные. И когда Цезарь оттолкнул корону, весь народ дружно зааплодировал с одобрительными восклицаниями». Учитывая возможность погрешности в эксперименте, Антоний вторично повторил свое театральное действо. Результат оказался таким же. «Так настроение народа подвергли испытанию», — делает вывод Плутарх. С того времени Цезарь, обозленный неудачей, уже не мог избавиться от губительной страсти.

* * *

Желание властвовать над людьми на основании только своей любви и вследствие того, что он старше их (по должности), иначе говоря — желания самого высокого чиновника государства быть царем, должно учитывать менталитет народа и его традиции. Скажем, в традициях российского властвования власть берет на себя функцию отцовст­ва («царь-батюшка»), а народ — ее малых и неразумных детей. По точному высказыванию царя Петра I в славной «Истории государства Российского» графа А.Толстого:

«Мне вас жалко,

Вы сгинете вконец;

Но у меня есть палка,

И я вам всем отец!..»

Следовательно, такая детская любовь россиян к своему царю естественна и искренна. Хоть сегодня к ВВП, хоть раньше — к ИВС.

Нашим высоким особам такое не светит никогда. Другая традиция.