КАК ЗЕРКАЛО УКРАИНСКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ

— А была ли Маруся Чурай?

— Но ведь есть же Лина Костенко!..

Их — «малороссийскую Сафо» ХVII века и выдающуюся поэтессу века ХХ — разделяет судьбоопределяющий для нас, украинцев, временной отсчет — триста лет. А соединяет незримая духовная нить, «певучая линия», некая межвременная трансагенция душ. 375-летие со дня рождения Маруси Чурай мы отмечали 25 января сего года (дата условная), Лина Васильевна Костенко родилась 19 марта 1930 года. Но возможно предположить, что обе они родились под одним знаком. Космические силы, космические энергии, которым подвержено все живое на Земле (недаром же мы возводим руки и обращаем взоры к Небу!), предопределили этому знаку живое воображение, любовь к природе и искусству, наслаждение музыкой. Рожденные под ним честны, но не подозревают нечестности в других. От чего и страдают...

Клио, муза истории, среди девяти богинь-покровительниц — самая жестокая и часто очень несправедливая. Что сохранила она для нас о жизни, песенном творчестве и трагической судьбе Марины Гордеевны Чураивны, легендарной Маруси Чурай? К сожалению, ничего, кроме преданий и около двух десятков песен, автором которых она считается. Рукописи и манускрипты не только горят, но и исчезают навсегда — определенный свет на личность Маруси Чурай могли бы пролить ратушные книги, материалы сотенных канцелярий, еще какие-то письменные свидетельства, но их поглотило беспощадное пламя грандиозного пожара, постигшего Полтаву, родину песенницы, летом 1658 года, через пять лет после ее скоропостижного исхода.

Личность Маруси Чурай не могла, конечно, не вызывать повышенного интереса исследователей старины. Одним из них был украинский историк, автор знаменитого четырехтомного «Малороссийского родословника» В.Модзалевский, полагавший, что наиболее известными песнями, б е з у с- л о в н о принадлежавшими Марусе Чурай, были «Віють вітри, віють буйні», «Ой, не ходи, Грицю», «Грицю, Грицю, до роботи», «Сидить голуб на березі», «Котилися вози з гори», «Засвистали козаченьки» и др. (Что касается последней, название которой трактуется и как «Засвіт встали козаченьки», то, во-первых, такого выразительного слова, как «засвіт», нет почему-то в словаре Б.Гринченко, в то же время в качестве иллюстрации к словарному ряду приводится известное «засвистали». Кроме того, получается определенная временная неувязка: когда же выходили казаки в поход — «засвіт» или «з полуночі»?)

Что Маруся Чурай — историческая личность, не вызывало сомнений и у ее земляка, писателя и журналиста А.Шкляревского (1837—1883), и у признанного знатока древней литературы и народного творчества, профессора Киевского университета П.Владимирова, и у известного российского библиографа Н.Голицына, считавших Марусю Чурай импровизаторкой украинских песен, одной из лучших певиц своего времени.

В целом вырисовывалась такая биографическая канва. Марина Гордеевна Чурай (фамилия истинно казацкая, от слова ч у р а — д ж у р а) родилась в семье урядника охочекомонного (добровольного конного) полка Гордия Чурая в 1625 году. Обладала даром поэтической импровизации, чудесным голосом, веселым и общительным нравом, была остра на язык. В 1652 году осуждена на смертную казнь за отравление своего возлюбленного Гриця Бобренка — за измену. Но Богдан Хмельницкий помиловал девушку в память о героической гибели ее отца, казненного в Варшаве, и ради чудесных песен, подаренных ею сечевикам и всему народу. «Ой, не ходи, Грицю, та й на вечорниці» — ее последняя, воистину лебединая песня.

Конечно же, сюжет о легендарной певице, вольно или невольно отравившей своего возлюбленного, стал вскоре «бродячим», преодолев даже кордоны тогдашней Российской империи. Он лег в основу произведений многих писателей, поэтов и драматургов — украинских и русских. В 1839 году издал историческую повесть «Маруся — малороссийская Сафо» популярнейший в свое время русский драматург, автор свыше 100 водевилей и пьес А.Шаховской (фольклорными материалами и личными записями с ним поделился, кстати, Г.Квитка-Основьяненко, имевший, по рассказам, и портрет легендарной песнетворки). В восьмидесятых годах прошлого столетия появилась историческая драма «Маруся Чурай — українська піснетворка» отечественного писателя и драматурга Г.Бораковского, творчество которого высоко ценил Иван Франко. В ряду тех, кого захватила эта трагическая тема, были украинские писатели и поэты А.Боровиковский, С.Руданский, М.Старицкий, В.Самийленко, причем каждый интерпретировал сюжет по-своему — то в ключе бытовой трагедии, то социально-бытовой драмы, то мелодрамы, изменяя, соответственно, основные коллизии, имена действующих лиц. Вот что писала автор одной из наиболее удачных интерпретаций, классик украинской литературы Ольга Кобылянская: «Болгарський письменник... Петко Тодоров, що відвідував мене в році 1903 особисто, звернув мою увагу на народні пісні, їх багатство і свіжість. Я застановилася над його висловленими передо мною думками й написала «В н е д і л ю р а н о з і л л я к о п а л а ...» Пишучи це оповідання, я цілком не знала «Не ходи, Грицю, на вечорниці» Старицького. Та зате слова пісні зробили своє. Леся Українка хтіла мою цю повість зладити на сцену... Між іншим, казала, що моє оповідання стоїть далеко вище своєю цінністю літературною й артистичною. Ходила особисто до Лисенка і просила про скомпонування музики до оповідання...» Выйдя в 1909 году, повесть имела большой успех, была переведена на многие языки, получила сценическое, а потом и экранное воплощение.

В советские времена к образу талантливой казачки обращались И.Микитенко, Л.Забашта, И.Хоменко. Значительным событием в культурной жизни Украины стал выход в 1974 году книги «Дівчина з легенди. Маруся Чурай» (составление, подготовка текстов и послесловие, довольно основательное, Леонида Кауфмана). В предисловии к изданию Михайло Стельмах писал: «... ця дівчина була народжена для любові, але не зазнала її радощів і всі свої надії, все своє любляче серце по краплині сточила в неперевершені рядки, що й зараз бентежно озиваються в наших серцях і вражають нас глибиною і щирістю висловленого в них почуття, довершеністю форми, чарівністю мелодій:

Ішов милий горонькою,

Мила — під горою,

Зацвів милий роженькою,

Мила — калиною».

Но самой грандиозный успех имел ставший эпохальным событием в украинской литературе исторический роман в стихах Лины Костенко «Маруся Чурай», вышедший в 1979 году в издательстве «Радянський письменник». Исчез он с книжных прилавков молниеносно. И даже повторный выпуск в издательстве «Дніпро» в серии «Романы и повести» (где выходила только проза!) невиданным для поэзии тиражом в сто тысяч экземпляров не смог удовлетворить читательского спроса. В один миг рухнули недоброжелательные, подчас — злорадные сентенции об упадке, кризисе украинского художественного слова — поэтического, в частности. Автор фундаментального исследования о творчестве Лины Костенко доктор филологии Вячеслав Брюховецкий, президент Национального университета «Києво-Могилянська академія», писал:

«... Якось морозного січневого вечора 1980 року мені зателефонував Михайло Доленго, відомий учений-ботанік, прекрасний поет...

— Ви вже прочитали «Марусю Чурай»?

— Прочитав.

— Тепер не страшно й помирати, — сказав вісімдесятичотирьохлітній поет... — Прилучився до вічності. Я стільки років чекав на твір в сучасній українській літературі, про який напевне міг би сказати, що це стане класикою».

Роман Лины Костенко — поэтический шедевр, аналогов которому немного найдется и в мировой литературе. Ее художественная интуиция, прогностически-философский склад ума вызвали из небытия целую эпоху в жизни нашего народа, на экранах нашей памяти, «притупленої віками» и нескончаемыми запретами, возникли вдруг живые картины бытия, уже давно, казалось, канувшего в Лету, — героического и низменного, великого и ничтожного, вечного и преходящего, устойчивого и зыбкого, заразительно веселого и невыносимо грустного. Она, как и ее великая посестра, создает из словесного ряда целую вселенную ощущений. Поэтесса явила миру книгу, «яка при загальній непрозірності поетичної бистрини вражає ясністю досконалості, поєднанням здорового народного світовідчуття з класичною культурою письма» (В.Базилевський).

Этот роман был как удар топора в глухом и неухоженном бору: все загудело и зашумело, словно очнувшись от тяжелого сна.

Возрождая к жизни «тени забытых предков», Лина Костенко с исключительным тактом «трансплантировала» их в непростой исторический контекст XVII века — бурные социально- политические перипетии времен национально-освободительной войны под началом Богдана Хмельницкого. С явными инвективами в нашу современность:

Хто за Богдана, хто за короля.

А він — за тих, которії не проти.

Роман Лины Костенко — не историческое исследование. Однако именно он — своей художественной силой — утвердил в нашем сознании твердую убежденность в исторической реальности «дівчини з легенди». А, собственно, какие могли быть сомнения? Ведь за каждой народной песней стоит ее автор — думаю, чаще женщина, чем мужчина, поскольку именно у женщины «певучая линия» проявляется чаще и ярче (колыбельных мужчины уж точно не распевали). Уместно напомнить, что и в наше время главные хранительницы и знатоки народной песни, особенно обрядовой, — женщины...

Благодаря Лине Костенко расхожий образ «малороссийской Сафо», сочинительницы любовных песен, трансформировался в народного певца-трибуна:

Ця дівчина не просто так, Маруся.

Це — голос наш. Це — пісня. Це — душа.

Коли в похід виходила батава, –

її піснями плакала Полтава.

Що нам було потрібно на війні?

Шаблі, знамена і її пісні.

Звитяги наші, муки і руїни

безсмертні будуть у її словах.

Вона ж була як голос України,

Що клекотів у наших корогвах!

Мы понимаем, что тема Маруси Чурай — это тема Украины. Эта тема, ведущая в творчестве поэтессы, с особенной силой прозвучала в вышедшем в прошлом году историческом романе «Берестечко», этом современном «Слове о полку Игореве». Написанная еще в 1966—67 годах и посвященная одной из самых страшных трагедий украинской нации — поражении под Берестечком, книга потрясает апокалипсическим видением «вже остаточної поразки»: «Чи ж біля Божого престолу біда народ наш доганя?!»

Розп’ято нас між Заходом і Сходом.

Що не орел — печінку нам довбе.

Зласкався, доле, над моїм народом,

щоб він не дався знівечить себе!

Бо хто б там що про волю не курникав,

Свою темноту називавши сном,

бува народ маленький, а — великий.

А ми давно розбовтані багном.

И как продолжение:

Всі люблять Польщу в гонорі і в славі.

Всяк московит Московію трубить.

Лиш нам чомусь відмовлено у праві

свою вітчизну над усе любить.

Гражданская поэзия — не галантный политес. Жесткость диагноза, который ставит Лина Костенко своему народу и его истории, зиждется на той любви, единственно которую называем материнской. Сарказм и горечь слетают с ее уст, никогда не была она столь яростно искрометной. Но несмотря на более чем минорный тон, она не приемлет «злагоди» современных пессимистов и оптимистов: первые считают, что все плохо, а вторые, что будет еще хуже («Було всього, а буде ще всьогіше»).

«Кожній нації є за що посипати собі голову попелом. Тільки не треба тим попелом запорошувати очі наступних поколінь. Ніхто з нас, нині живущих, не може нести відповідальності за давні неспокутувані гріхи. Але кожен з нас зобов’язаний їх не повторити і не примножити», — это строки из публицистической книги Лины Костенко «Гуманітарна аура нації, або Дефект головного дзеркала» (Издательский дом «КМ Academia»). В ее основе — блестящая лекция, с которой Лина Васильевна выступила в начале этого учебного года перед студентами Национального университета «Києво-Могилянська академія». Прочитать бы ее нашим государственникам! Да захотят ли слушать? И поймут ли? Еще одну грань своего таланта продемонстрировала писательница — аналитичность и фундаментальность мышления, знание жизни, пытливый ум, критический подход, основанный, как теперь говорят, на конструктиве. Стоит привести одну цитату, актуальность которой особенно важна в связи с предстоящим всеукраинским собранием работников культуры!

«Чого варті... постійні заклинання культури економікою — це вже лейтмотив з вищих ешелонів влади, — мовляв, відродимо економіку, тоді й почнеться духовне відродження. І розквіт культури, й літератури, й мистецтва. Так ніколи не було, це абсолютна неправда, і доказ тому — вся історія світової культури. В епоху Відродження і війни були, й лихоліття, і скульптуру Мікеланджело чернь скидала на брук. Іспанія часів Сервантеса теж була в занепаді...

... Там теж були високі податки, інфляція, емісія, процвітало те, що ми тепер називаємо корупцією. Двір купався в розкошах, держава загрузала в боргах. Усі ті гранди і кабальєро були як наші депутати... І при цьому був «розквіт духовного життя»...

А разве наш Тарас Григорьевич создавал свои бессмертные произведения наездами в писательские дома творчества в Пицунде и благословенном Ирпене, в путешествиях по «бананово- лимонным Сингапурам»? Да и та же Лина Костенко, лишенная права слова на шестнадцать лет, разве не творила свое «Берестечко», «відкидаючи попередні варіанти як відгорілі ступені ракет»?

Очевидно, дело в другом. И в первую очередь — в духовном коллапсе нашего общества, в котором не национальная идея не срабатывает, а все мы — от Президента до журналиста и школьного учителя — не срабатываем на национальную идею. Роковая раздвоенность, двуличная эпоха!

Беспредельную тяжесть в дни безвременья взяла Лина Костенко на свои женские плечи (так и вспоминаются слова И.Франко о Лесе Украинке, а паче народная мудрость: «Був один козак, та й той — дівка»). Ей приходится стоять «над схваткой» ничтожного с малым. Она не поддалась массовому гипнозу, когда некоторые «витии» восполняли вакуум своего творческого бессилия мертвым голосом мегафонов. Борясь против безумия своего времени, она возвышает голос в защиту мудрости. Мудрости своего народа. В своем одиночестве, в котором ее иногда упрекают, она смелее и сильнее рати «правдоборцев», о которых можно сказать словами сброшенного с «корабля современности» Максима Горького: «Из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения». Ее трудно представить в звании «поэта-академика».

Поэзия разомкнула уста ее душе и мысли. Любая строка отшлифована у нее с тончайшим чувством ритма и мелодики. Чистота слога, звонкие и прозрачные метафоры, интеллектуальное напряжение, великолепная кучность мысли — все это создает неподражаемую поэтическую мозаику, истинную «неповторність».

Осінній день, осінній день, осінній!

О синій день, о синій день, о синій!

Осанна осені, о сум! Осанна.

Невже це осінь, осінь, о! — та сама.

Останні айстри горілиць зайшлися болем.

Ген килим, витканий із птиць, летить над полем.

Багдадський злодій літо вкрав, багдадський злодій.

І плаче коник серед трав — нема мелодій...

Возможно ли перевести этот маленький шедевр на другой язык, сохранив аромат оригинала? Видимо, и поэтому зарубежный читатель так и не открыл для себя настоящую Лину Костенко.

«Она уже не поэт, она — сама поэзия» — говорил Сент-Бев о величайшей французской поэтессе, к сожалению, у нас малоизвестной, — Марселине Деборд-Вальмор. То же мы можем сказать и о Лине Костенко.

Поэзия Лины Костенко поразительно афористична. Из крылатых слов, ей принадлежащих, можно было бы создать великолепную книгу мудрости («Народ шукає в геніях себе», «Нелегко, кажуть, жити на дві хати. А ще нелегше жить на дві душі», «Земля велика, радості нема», «Така любов буває раз в ніколи», «Шукайте цензора в собі», «Ще не було епохи для поетів, але були поети для епох», «Бо хто в путі надовго зупинявся, на того шаром осідає пил», «Благословенна кожна мить життя на цих всесвітніх косовицях смерті»).

Достойно было бы в достойной державе в юбилейные дни преподнести поэтессе вместе с букетами цветов и полное собрание ее сочинений. Но у нас, как известно, культура зависит от экономики...

... Говорят, что в украинской ментальности преобладает женское начало. Если это так, то, в конечном итоге, земля наша — благословенна. И обе ее дочери, явившись нам в смутное время, вселяют в нас веру, надежду, любовь. И мудрость.