Эмигранты

Ганя

— Успела! — радостно отчиталась перед водителями запыхавшаяся молодуха, вмиг плюхнувшись на перед­нее сидение. С этой минуты путь из Варшавы в Тернополь показался всем ее ближайшим соседям вдвое короче, ведь новая пассажирка не умолкала до самой границы: то ли по родной речи истосковалась, то ли по таким внимательным слушателям.

— А я все переживала, чтобы на этот автобус попасть. Ведь на самолете из Мадрида в Варшаву и отсюда на тернопольский автобус намного дешевле, чем лететь из Испании на Киев, а потом до Хмельницкого добираться. У вас же цены! А зарплаты? Мои дети вон дома строятся, так я уже знаю... Бизнесуют понемногу, и мы с мужем им помогаем — а из земли никак не вылезут. Кредит в банке не возьмешь, потому что за всю жизнь не выплатишь. Говорила им: оставайтесь в Испании! Не захотели. Оранжевая революция им головы вскружила: у нас, говорят, будет лучше, чем в Европе, и мы ведь будем дома! Ага, дома. Отвыкли за несколько лет от дома, вот теперь и мучаются. А мы в Мадриде кредит за квартиру — три процента всего — в апреле уже выплатим. Однокомнатная, правда, зато своя. С подземным паркингом, кухня — 15 метров, прихожая — хоть машиной разворачивайся. И все уже есть: стиральная машина, кухонный комбайн... Где я работаю? Посуду мою в «Макдональдсе». Ганя меня зовут. А муж на стройке. До работы ему, правда, 40 километров, но рано утром забирают автобусом, вечером привозят. Конечно, устает, но — привык. Столько лишений было, когда сюда приехали. Однажды на вилле целым колхозом жили — с десяток наших. Хозяева все удивлялись, что света мало расходуем. А у нас же ребята — умельцы: проводок скрутили, вот электричество мимо счетчика и идет. Главное — чтобы инспектор не застукал, потому что из страны сразу же вытурят. Я столько хозяев сменила, пока поняла, что выгоднее подъезды мыть и иметь две-три квартиры или офиса для уборки. Но ведь для этого рекомендации нужны, просто так не устроишься. А когда посудомойкой стала, так еще лучше: работа посменная, в свободный день можно и уборщицей где-то подработать. Да и с работы что-то принесешь. Нас, правда, иногда проверяют, но это так редко бывает — и я знаю, где спрятать: я же у нас на крупзаводе работала, меня можно каждый день рентгеном просвечивать — ничего не найдешь! Да и что там искать? Так, приправы, кетчупы. Они же к порциям всегда прилагаются — и обычно целехонькими идут в отходы. А я забираю. А что? Кому-то дашь, домой привезешь — все же какой-то презент. Но если бы я одна на мойке стояла. А так у меня напарница — испанка. Как увидела, что я делаю, даже побелела. «Запрещено брать, — говорит, — нужно выбрасывать!» Они там такие: нельзя — значит, нельзя, и все тут! Ну, я ее все-таки научила. А это отпуск у меня за полгода насобирался — 12 дней, вот я домой и решила наведаться: мама уже старенькая, никудышняя, да и по детям соскучилась. Я уже 12 лет как из дома: как только на пенсию вышла — по выслуге, так и подалась по миру, ведь дома не выживешь. А там и мужа забрала, и дети какое-то время были с нами. Мы через пять лет здесь машину купили. Но на ней ехать — хлопот не оберешься: не так бензин дорогой, как дорогие у нас таможенники и гаишники... Однажды на границе ее едва не конфисковали: контрабанду пришили. Нет, лучше самолетом: быстрее, дешевле и без нервов. Да и сколько там той дороги?!

В Тернополе говорливая спутница смело ступила в последождевую размокшую грязь родной земли. Ее у замызганной иномарки уже нетерпеливо ожидала родня.

Валя

— Ой, ты еще и с цветами?! Я уже плачу! Как только кого из наших увижу — реву!

И Валя сквозь слезы представила меня пожилому мужчине рядом:

— Это Светлана, моя одноклассница. А это Альфонсо, мой муж. Имя у него не очень благозвучное как для нас, но на самом деле он ничего.

Она почти не изменилась со времени нашей последней встречи — лет, пожалуй, семь назад. Тогда Валя обратилась ко мне за советом, куда идти учиться ее дочери. Ведь платить за учебу нечем: вот она и приехала из Каменца-Подольского, за 120 километров от Хмельницкого, автостопом — денег на автобус не было. Дочь уважаемых родителей, лидер по характеру, инженер по образованию и хорошая хозяйка, Валентина больше десятка лет своей жизни потратила на попытки наладить семейный быт. Но муж все-таки бросил ее с дочерью. А там сахарный завод, где работала Валентина, ушел с молотка — и осталась она в комнате общаги даже без средств к существованию. Бралась за любую работу, но без толку: тот хозяин прогорел, тот не заплатил, а тот требовал за трудоустройство платить «натурой». В село же, к матери, возвращаться не хотела: если в городе работы не нашла, то там за что жить?

— В Италию меня приятельница позвала — так, и не подруга вовсе, но я когда-то ей помогла, и она все порывалась меня отблагодарить, — Валентина с явной гордостью демонстрирует мне двухкомнатную квартиру в Хмельницком, традиционных 30 квадратов с «полным фаршем», то есть с хорошим ремонтом и меблированную, и рассказывает: — Пожила я у нее недельку-другую на конюшне (она с мужем за лошадьми ухаживает, там, при конюшне, и живет), да и прошу: «Найди мне работу, мне ведь деньги нужны!» А она: «Давай мы тебя замуж выдадим». И зовет однажды меня с плантации (я как раз нанялась помидоры полоть): «Иди сюда, жених приехал». Смотрю, стоят два пожилых мужчины: один пузатый, а второй так ничего. «Хоть бы не тот толстый жених», — переживаю. Оказалось, нет: это был свекор моей приятельницы, именно он и нашел мне 60-летнего вдовца (а мне тогда 44 года было) — Альфонсо. Он позже признался, что при виде меня с приятельницей тоже подумал: хоть бы это я оказалась Валентиной, к которой его сватают... Но у него двое детей (дочь замужем, а сын еще тогда был холостой; ох и долго у нас продолжалась «притирка»), а у меня одно желание — заработать денег на квартиру в Украине. Потому и пошла батрачить: как раз лето, рабочая сила нужна. Альфонсо меня разыскал и договорился с хозяином, что тот будет отпускать меня на выходные. Так и привыкала к нему — пока он не решился привезти меня домой. А в итальянском городке улица — что коридор в нашей общаге: дома плотно, двери настежь, и — жара же, духота! — все жители до первого ночи во дворе. Так что о том, что Альфонсо привез себе женщину, мгновенно узнала вся улица. На работу он не хотел меня пускать. А мне же квартиру для ребенка нужно! «Будет тебе квартира», — пообещал. У нас тогда квартиры были недорогие, а у них... Трехэтажные дома, современные, богатые — только мрамор на лестнице 12 тысяч евро стоит, — а это ведь обычные рабочие: и Альфонсо 20 лет на немецких стройках работал, и сын его там на дом зарабатывал (в Италии годами ходят в женихах, пока жених не выстроит дом, а невеста не обставит его: зачастую уже с двумя-тремя детьми вселяются «молодожены»). Короче говоря, к лету купил он мне однокомнатную квартиру в Хмельницком за 4500 долларов; да еще и дочери, Тане, помог эту двухкомнатную купить. Татьяна сейчас тоже в Италии с мужем и ребенком: нужно же что-то заработать. Да и я в магазине подрабатывала — за 500 евро в месяц. Тяжело! Все — вручную. В конце дня рук не чувствовала. Сейчас только прибираюсь у некоторых хозяев. Они мне уже доверяют, оставляют ключи. Вроде и неплохо, но... Труднее всего было доказывать, что мы не только что с дерева слезли. Там владелец магазина 50 к 150 в столбик слагает и ужасно удивляется, как это я мгновенно считаю. А что я инженер, так хоть не говори, ведь у них люди с высшим образованием — это ого-го какие господа! Когда здесь, в Украине, была революция, мы от телевизора не отходили. Такие надежды возлагали! А сейчас... Ничего не понимаем — что тут творится? А сердце болит... Что ни услышу об Украине — плачу.

Валентина с мужем провожают меня домой. Лифт застрял. Диспетчер молчит. Мы зовем — взываем — о помощи. Спустя 10 минут откликается диспетчер. Около полуночи нас вызволяет аварийная бригада.

Зоя

В последний раз я видела Зою лет десять назад, в июне. Точно помню, что в июне, потому что изумилась, встретив ее, загорелую до черноты: «На каких это морях ты уже побывала?» — «У меня одно море — базар», — невесело ответила всегда оптимистичная Зоя. «Но хоть что-то зарабатываешь?» — «Чтобы с голоду не умереть».

Муж бросил Зою с двумя сыновьями. В советское время она бы спокойно доработала до пенсии в своей никому, кроме советской власти, не нужной полиграфически-пропагандистской организации. И мятежные 90-е бросили эту хрупкую молодуху — вместе с миллионами таких же, как она, добропорядочных и добросовестных тружеников, — на выживание.

Я обрадовалась, услышав от коллеги, что «Зоя уехала в Португалию — любимый мужчина сделал вызов». И та же коллега сказала как бы мимоходом: «Звонит вчера Зоя, говорит: «Я поднимаюсь домой на лифте — и словно лечу над океаном: такая красота!» Я снова обрадовалась: наконец-то повезло женщине. Наконец-то.

Сейчас я слушаю Зоин рассказ о ее жизни в Португалии и грустно вздыхаю: неужели, если не везет, то это навсегда?

— Да какой там любимый мужчина: так, случайный базарный флирт. Но хорошо, хоть забрал меня в эту Португалию. Мы и жили вместе — пока он, напившись, едва не убил нас в автомобиле: тогда наконец-то появилась причина от него уйти. Не любят в Португалии наших мужиков: пьют. А баб любят — потому что работящие и красивые, особенно по сравнению с португалками. Правда, наши женщины тоже за разным туда приезжают: «русские» бордели с надписями «Секс без границ» там не редкость. Впрочем, мы там все — «русо»: только после оранжевой революции украинцев начали различать среди остальных славян; это было время такой гордости за Украину! Основное для заробитчан — легализироваться и найти работу. Я живу в курортном городке, возле океана: там «самая крутая» профессия — официантки. Вот и пошла проситься на работу в ресторан. Солгала, что мне 35 лет, боялась, что в 45 уже не возьмут. Со временем, когда легализовалась, никто не верил, что на самом деле я старше: говорю же, там такие женщины... А легализовалась я уже на другой работе, уборщицы в отеле, потому что владелец ресторана этой обузы не хотел: невыгодно. А мне еще как выгодно: ты уже не боишься, имеешь право на социальную помощь, льготы: за двух детей — доплата, за высшее образование — тоже, отпуск и отпускные — как положено. Правда, там зарплата тоже есть в конвертах, но часть все-таки — легально, и от нее все начисления. Португальцы — приятные люди, добрые, демократичные: владелец может общаться со мной, будто я ему ровня. Людей с высшим образованием среди них десяток-два на сотню, и это уже — патрон, его так уважают: поэтому поверить, что мы там с университетскими дипломами батрачим, им трудно. Ведь кто мы? Машины для работы. Заболеть боюсь: что-то заболит — таблетку выпью и дальше пашу. Летом, когда курортный сезон, практически без выходных, но эти дни оплачиваются. Я за первую зарплату три телевизора могла купить. А сейчас снимаю квартиру, помогаю детям, маме. Приехала вот на пару недель в отпуск в Украину — и впервые поймала себя на том, что сказала: «Ну вот, через несколько дней уже домой». Ничего у меня там нет, кроме работы, а вот же — домой.

Дома

На Хмельнитчине никто точно не знает, сколько земляков работает за границей. В прошлом году председатель комитета Верховной Рады Украины по иностранным делам пожелал это узнать, и в области попытались хотя бы примерно подсчитать. Но — только по селам: там все-таки знают, кто и куда уехал. Городские заробитчане остались непересчитанными. Даже ориентировочно. Хотя вполне реально сосчитать — через учреждения образования — хотя бы семьи заробитчан, у которых здесь есть дети дошкольного, школьного и студенческого возраста.

Сельское население составляет 48% от общего количества подолян. Трудоспособными считают 277 тысяч крестьян. Из них десять с половиной тысяч — как прикинули в сельсоветах — уехали на работу за границу; почти треть из них имеют высшее образование. У трех с половиной тысяч здесь остались дети.

Самое популярное место работы для подолян, особенно мужчин, — Россия. Женщины предпочитают Италию. Дальше в рейтинге — Португалия, Испания, Польша, Чехия, Греция, Германия, США, Великобритания, Франция, Израиль, Турция... Всего более 20 стран.

Еще пять тысяч подолян работают за границей время от времени. 17 тысяч трудятся в других городах и селах Украины. Более 20 тысяч ежедневно ездят на работу за пределы своих населенных пунктов.

Уже никого не пробирают стенания в средствах массовой информации по поводу распадающихся семей и детей, растущих сиротами при живых родителях. Миграция, цинично рассуждают политики, это неминуемое последствие глобализации, а против нее не попрешь.

Жаль, никто не подсчитал, сколько заробитчан возвращаются домой и на заработанное начинают собственный бизнес. Немного, пожалуй, есть. Но подавляющее большинство инвестирует заработанные за границей доллары и евро в учебу детей и покупку квартир или домов. Никто не интересуется, сколько их, этих, в прямом смысле, политых потом «зарубежных инвестиций» держат на плаву хмельницкие вузы и поднимают подольскую недвижимость. Один из банкиров поделился наблюдением, или, скорее, предположением: 63 миллиона гривен ежегодно.

Политики перед выборами вдруг озаботились соотечественниками за границей. Но по весьма эгоистическому поводу: им не помешали бы здесь их голоса. Статистики же могут спокойно вычитать эти людей из численности украинского населения. Большинство их уже не вернутся сюда никогда.