ЧТО ПОСЕЕШЬ?..

Мы были ровесницами. Жили по соседству. Наши сыновья ходили в один детский садик, в одну группу. Естественно, мы дружили. И, конечно же, почти все наши разговоры сводились к восторгам по поводу собственных чад.

— Представляете, — ахала Галина, — разговаривает Вова с бабушкой по телефону. «Ты придешь ко мне в гости?» — интересуется моя мама. «Да», — обещает Вовик. «А когда?» Он отвечает ей: «Всегда!»

Галка жила «исключительно ради Вовочки». С мужем она почти сразу же разошлась и считала себя виноватой в том, что лишила сына отца: «Теперь я Вовке — мама-папа». Работала Галя машинисткой-надомницей. Никакой «халтурой» не гнушалась. Гнула спину днем и ночью. И если Вовочка гулял во дворе, после каждой отпечатанной страницы непременно выглядывала во двор — не спускала глаз со «своего птенчика».

Мы с мужем тоже были фанатичными родителями. Как только у нас появился Андрюша, отказались принимать гостей по вечерам (ребенку надо рано ложиться спать). Отказались от прежде обожаемого ночного телевидения (ребенку нужна тишина), от поездок на юг (детям до пяти лет не рекомендуется менять климат), и вообще с тех пор ни разу не отдыхали без сына. Естественно, каждая заработанная копейка предназначалась в первую очередь ему.

А вот Маша была непутевой. Своего Костика она родила, точно не зная, от кого именно. Еще и посмеивалась: «Да кто ж его знает, — может, Васин, а может, Никиты Петровича». Василий был вообще не киевлянин — промелькнул и исчез в неизвестном направлении. А Никита Петрович хоть и любил Машу, но с семьей расставаться не собирался.

Словом, подбросила Маша Костика своей маме, а сама принялась «устраивать личную жизнь». Бывало, дома появлялась под утро. Тормошила сонного Костика, осыпала его конфетами. И тут же убегала на работу. Хмельная, веселая, красивая. «Как принцесса!» — очарованно лепетал малыш.

И была наша Мария невероятной фантазеркой. Когда Костя подрос и стал интересоваться своим папой, повела его на… городское кладбище, к надгробному памятнику в виде пропеллера. Рассказала трогательную историю о погибшем на боевом посту летчике-полярнике. Потом они часто ухаживали за этой — до тех пор заброшенной — могилой. А еще позже Маша выложила перед сыном пачку писем (своего же сочинения), переписанных и присланных из Заполярья (даты на всех конвертах были стерты «от времени») по Машкиной же просьбе каким-то командировочным.

Словом, и в детском саду, и в школе все знали, что у Костиных родителей были нежные возвышенные чувства и очень романтические отношения. Жаль, недолго. Погиб папа рано.

…Время разбросало нас по свету. Машу с Костей занесло аж в Подмосковье. А Галину с Володей на неблизкие, хоть и киевские — Ветряные Горы. В общем, видеться мы перестали.

И вот как-то еду в автобусе, а напротив, не мигая, уставилась в окно седая угрюмая женщина. Что-то бормочет и угрожающе жестикулирует. Я, собственно, поэтому и обратила на нее внимание. И вдруг в ее облике мелькнуло что-то очень знакомое, даже родное:

— Галя?!

Ее взгляд прояснился и радостно вспыхнул — узнала. Мы вышли на ближайшей остановке, присели на скамейку:

— Ну, как ты, как твой Вовочка?

Она опять погасла:

— Не говори о нем. Если у меня и есть смертельный враг, так это мой собственный сын.

Я не стала расспрашивать. Уж кто-кто, а я-то ее понимала. У самой с сыном, к сожалению, часто возникают конфликты. Ну, конечно, не в такой степени. Но тоже очень больно. Смотрю на вновь окаменевшее Галино лицо и быстро перевожу разговор на другое:

— Ты уже на пенсии?

— Ага, — вздыхает подруга моей молодости. Со званием — заслуженная нищенка. — И горько жалуется: — Надо было так пахать? Разве это кто-то оценил? Может, сын? Как бы не так! Ну что я сделала не так? Где же я ошиблась?

Мне приходится снова менять тему разговора:

— О Маше что-нибудь знаешь?

Кивает:

—Конечно.

Оказывается, они даже переписываются. Где-то с год. После того как Костя побывал здесь в командировке и, представьте, навестил Галину: «Тебя-то разыскать не смогли», — оправдывается она. А я объясняю, что, выйдя замуж, поменяла фамилию. И возвращаю ее к разговору о Косте: что он рассказывал, какой он?

— Красивый и… хороший. Добрый. О маме говорил взахлеб, мол, его на ноги поставила, и какие бы ни были трудные времена, умудряется оставаться оптимисткой. До сих пор из квартиры не выйдет (даже вынести мусор), не приведя себя в порядок. Она для него была и осталась принцессой. Я даже не выдержала, спросила: «Ты, Костя, действительно так восхищаешься мамой? И веришь в сказку про отца?» Зла была на Володю, вот и зацепила Костю. А он только усмехнулся: «Я давно все узнал, тетя Галя. От бабушки. Это была наша тайна… от мамы. Мы ее старались не тревожить. Она ведь о нас всегда заботилась. И по-своему очень любила. Другие мамы чуть что — кричали на своих детей. При всех ребятах. И даже при девчонках. А мама, если и делала мне замечание, то только дома, наедине. А чаще просто говорила: «Если даже ты меня не жалеешь, то чего ожидать от чужих?» Вот вы, к примеру, выбегали во двор в рваном засаленном халате, а моя мама появлялась там только при полном параде — и все мальчишки разевали рты. А я гордился. И еще я очень благодарен маме за ту красивую сказку о папе. Разве лучше было бы, если бы она поносила его? А так… Я в школу ходил не в ушанке, а в «летчицком» шлеме, не с портфелем, а с «папиным» планшетом. Где она их доставала? И, в отличие от некоторых сверстников, никогда не слышал в свой адрес обидного слова «байстрюк». Словом, умница мама!»

«А ведь и вправду умница, какого сына воспитала», — закончила рассказ Галина.

Я с ней согласилась. Мы обменялись адресами, попрощались. Она села в автобус, а я изменила маршрут: почему-то очень захотелось увидеться со своим сыном.