Академик Платон Костюк: «У меня есть собственное государство»

Он очень жесткий, целеустремленный, активно не приемлет все, что мешает делу. Но в то же время интеллигентный, мягкий и невероятно простой в общении. Перечисление всех его прежних и нынешних должностей и титулов, всемирно известных научных трудов занимает не одну страницу машинописного текста. Однако уже с первых минут общения словосочетания «мировая величина», «классик цитирования», «основатель отечественной школы нейрофизиологии» и многие другие начинают существовать как бы отдельно от сидящего напротив человека.

Жизнь складывалась очень удачно

…Небольшой уютный кабинет, в котором есть все необходимое для работы и ощущения гармонии мира. Повсюду научные книги, журналы, возле стола — цветы, а за креслом, во всю стену фотографии, запечатлевшие дорогих людей, памятные события. Комнату мягко заполняет музыка. Кажется, тогда звучал Крис де Бург.

Рассказывая о детстве, Платон Григорьевич в первую очередь вспоминает огромное количество книг и рояль, стоящий посреди комнаты. А еще дух науки, буквально витавший в стенах родительского дома.

Его отец Григорий Силович Костюк — известный психолог и педагог, основатель Института психологии в Киеве, автор множества трудов по психологии мышления. Мама Матрена Федоровна — ученый-химик. Платон Григорьевич вспоминает, что в детстве очень любил приходить к ней в лабораторию, рассматривать сложные приборы, колбы, пробирки, растворы. Такое сочетание — психология мышления и химия — во многом повлияло на выбор будущей профессии.

Окончание школы совпало с концом целого периода нашей истории, называемого «довоенный».

— Выпускной вечер был назначен на 24 июня 1941 года, а 22-го началась война. Через какое-то время я вместе с отцом был эвакуирован в Сталинград. Маме со старшим братом, к сожалению, не удалось уехать вместе с нами, и мы всю войну волновались, чтобы с ними ничего не произошло. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Так как я уже окончил школу, встал вопрос о получении высшего образования. В Сталинграде тогда можно было поступить либо в медицинский институт, либо в педагогический. Я подумал и поступил сразу в оба.

В 1942 году нам с отцом удалось перебраться в Кызыл-Орду. Там как раз находился в эвакуации объединенный Украинский университет, где из всех близких мне факультетов был только биологический. Поэтому я сдал недостающие экзамены и переквалифицировался в биолога.

Проучившись около года, пошел в армию, где вначале командовал отделением запасного стрелкового полка, а затем, учитывая неполное медицинское образование, был направлен на учебу в Харьковское военно-медицинское училище. После него, уже в 1945 году, стал фельдшером отдельного резервного батальона медицинского состава. В этом качестве и встретил в Восточной Пруссии победу.

После войны я завершил образование на биологическом факультете Киевского университета. А потом решил не бросать на полпути и профессию медика и вернулся в Киевский медицинский институт.

— Для ученого, как, наверное, ни для кого другого, огромную роль играют учителя, встретившиеся в начале жизненного пути. Вы учились у такого известного ученого, как академик Воронцов...

— То, что мне в жизни пришлось встретиться с Даниилом Семеновичем Воронцовым, наверное, сыграло решающую роль в определении моей будущей научной судьбы. Потому что Воронцов, ученик известного российского физиолога Введенского, продолжил дальше попытки проникнуть в глубину живой клетки, понять физико-химические механизмы, которые определяют ее жизненный процесс.

Воронцов был одним из первых, кто успешно внедрил у нас современные физические методы исследования этих процессов. Например, он построил первый осциллоскоп, приборы, усиливающие слабые электрические импульсы, возникающие в клетке во время ее активности. Когда я окончил университет, Воронцов пригласил меня на работу. Красный корпус университета был еще разрушен, и биофак находился там, где сейчас 52-я школа. На факультете была организована маленькая лаборатория, ставшая потом Институтом физиологии. Меня очень увлекло внедрение новейших методов регистрации электрических явлений в понимании функций живой клетки.

Потом Воронцов получил лабораторию здесь, в Институте физиологии им.А.Богомольца. К тому времени это была серьезная научная организация. Я тоже работал у него в лаборатории, а затем организовал свою собственную и продолжал, собственно, то направление, которое заложил мой учитель.

— На вашем «счету» семь изобретенных приборов для электрофизиологических исследований, причем первый, насколько я знаю, вы создали чуть ли не сразу после окончания университета.

— Когда восстановили красное здание университета, в нескольких комнатах на первом этаже расположился наш институт. Там мы вместе с коллегами впервые создали прибор, с помощью которого можно непосредственно регистрировать физические процессы, электрические токи, которые возникают в клетке. Вообще-то в мире такая техника уже функционировала, но в то время у нас еще не были налажены такие свободные связи с Западом, а в Союзе ничего подобного не существовало. Поэтому наш прибор очень быстро приобрел популярность, другие лаборатории и в Москве, и в Ленинграде начали использовать этот эффективный метод.

С его помощью я сделал довольно интересную работу по отведению электрических реакций от особых типов клеток (это делалось, конечно же, на животных). Доклад о ее результатах опубликовали зарубежные журналы, он получил известность и даже был включен в программу международного конгресса в Буэнос-Айресе. На моем выступлении присутствовал один из крупнейших мировых физиологов, работающих в этом направлении, Джон Экклс, лауреат Нобелевской премии. Он подошел ко мне и спросил, как удалось получить такие результаты, и когда я рассказал, что с помощью прибора, который я сам и собрал, то Экклс был невероятно удивлен. После этого он пригласил меня к себе в Австралию, и мой мировой статус, если так можно сказать, начал быстро повышаться.

— Вы сделали, без преувеличения, головокружительную карьеру: уже в 1957 г. защитили докторскую диссертацию, в 1958-м — стали заведующим отделом, в 1960-м — профессором, а в 1966 году возглавили Институт физиологии. Создается впечатление, что в вашей научной судьбе все было гладко, словно вас вела по жизни невидимая рука. Или были сложности?

— Были, конечно. Когда Экклс пригласил меня в Австралию работать, я подал все необходимые документы. Проходит один месяц, другой, а результатов никаких нет. Потом вдруг в университете раздается телефонный звонок из Австралии, что по тем временам было совершенно невероятным. Экклс спрашивает, почему я не еду. Я говорю, я все документы подал, но результатов пока нет. «Я сейчас даю телеграмму Хрущеву», — сказал он. Не знаю, отправлял он телеграмму или нет, но через три дня мне дали разрешение.

— «Прослушка» сработала?

— Наверное. Жизнь действительно складывалась очень удачно, я продвигался по ней без каких-то особых проблем. И родители, конечно, сыграли огромную роль. И семья у меня очень дружная. Это меня всегда поддерживало.

Большой теннис, горные лыжи
и чувство юмора

По словам ученика П.Костюка, известного нейрофизиолога академика Олега Крышталя, у Платона Григорьевича есть множество экстраординарных качеств. «Одно из них — надежность. Рядом с этим человеком спокойно и надежно. Когда я был еще молодым ученым, — вспоминает Олег Александрович, — мы поехали на международную конференцию в США. Уже возвращаясь, услышали предупреждение: на город надвигается ураган. Я спрашиваю: «Что будем делать?». «Наверное, — без тени беспокойства отвечает Платон Григорьевич, — придется взять с собой зонтик». Эта деталь демонстрирует позитивизм его мышления. В каждом явлении — жизненном или научном — мгновенно и, как мне кажется, подсознательно он вычленяет главное, которое на самом деле оказывается главным. Зеркало его души не врет ни в жизни, ни в науке».

В одном из своих интервью академик Костюк сказал, что к юмору относится хорошо, но себя остроумным человеком не считает. Но приведенный случай как раз демонстрирует и тонкое чувство юмора, которое, возможно, сам Платон Григорьевич не замечает. Собственно, его не может не быть. Как заметил Олег Крышталь, «юмор — одна из форм игры ума. Для того чтобы быть успешным в науке, нужно иметь живое воображение. Выдающиеся ученые, как правило, люди с юмором, потому что у них живой ум».

— Платон Григорьевич, какой вы в семье? Демократичный или придерживаетесь домостроевских взглядов?

— Нет, я достаточно демократичный. Семья у нас очень хорошая. Единственное огорчает, что не все продолжают линию, которая идет от моего отца. Две дочери занимались наукой, а вот внук ушел в бизнес. Правда, «резерв» пока есть. Второй внук недавно поступил на психологическое отделение. У меня еще есть внучка, которой всего четыре года.

— Люди увлеченные редко оставляют все дела на работе. Вам удается вечером отдохнуть?

— Я прихожу домой и немного отдохну, подремлю. Вечером же опять продолжаю работать: писать статьи, готовить доклады. Днем на это не хватает времени, тем более что я занят еще и административной работой. Как и на работе, дома постоянно звучит музыка, у нас огромная коллекция записей — и классики, и современной музыки. У нас есть дачный домик, можно туда уехать, отдохнуть на природе.

— Книги входят в понятие отдыха? Что вы любите читать?

— У нас огромная библиотека: вся классика — и наша, и российская, и зарубежная. Есть и современная литература. Я очень много, конечно, читаю, но больше все-таки научную литературу.

— Вы увлекались плаваньем, горными лыжами…

— Наш институт на Кавказе, у подножия Эльбруса, построил базу — чтобы изучать влияние высокогорья на функции организма. Туда постоянно ездили наши экспедиции. Это была удивительно дружная компания, мы там прекрасно проводили вечера, вместе обедали, потом пели песни. База находилась в нескольких сотнях метров от лыжных спусков, и я сразу же увлекся этим видом спорта. Это было довольно сложно, но я постепенно овладел горными лыжами, спускался и затем уже каждый год ездил туда, а потом и в Альпы. Это действительно доставляло мне огромное удовольствие.

— Вы как-то рассказывали, как вместе с президентом Национальной академии наук Борисом Патоном играли в теннис. А кого еще могли бы назвать среди своих друзей?

— Очень тесно мы дружили с Владимиром Вениаминовичем Фролькисом. Мы часто встречались, обсуждали многие проблемы, мировые, философские. Его уход из жизни стал для меня очень большой потерей. Сейчас поддерживаю дружеские отношения с академиком Юрием Кундиевым. Часто контактируем с академиком Трахтенбергом. Вообще, надо сказать, не хватает времени на общение. Вот когда уезжаем куда-нибудь — сейчас собираемся в Трускавец, тогда и находится время поговорить.

Понять, как рождается душа

— Вы один из немногих отечественных ученых, кто не только был академиком АН СССР, но и совершил настоящее научное открытие — в 1983 году. Работа была опубликована в авторитетном зарубежном журнале Nature и, насколько известно, актуальна и сегодня — по количеству ссылок на нее вас считают «классиком цитирования». Что это открытие дало с точки зрения понимания сущности живого?

— Оно дало понимание того физического механизма, при помощи которого функционирует организм. Когда клетка живет, то сигнал от ее поверхности передается внутрь.

И когда мы создали методику внутриклеточной перфузии, нам удалось впервые прямо измерить сигналы, которые передаются внутрь клетки. Оказывается, в этой передаче решающую роль играют ионы кальция. То есть кальций — одна из основ функционирования наших клеток. Затем, на протяжении всех последующих лет, мы подробно занимались этой внутриклеточной сигнализацией. У нас вышел целый ряд монографий на эту тему. Она и сейчас продолжает оставаться очень актуальной, потому что характер сигнализации, ее механизмы очень вариабельны у разных клеток, они меняются с возрастом. Кроме того, при разных болезнях в первую очередь нарушаются механизмы внутриклеточной сигнализации, что приводит к патологическим процессам.

— Изучив эти механизмы, можно понять, как возникает болезнь и научиться ее лечить?

— Да. Во многом это ключ к разгадке природы жизненного процесса и его нарушения.

— Несмотря на довольно глубокое изучение процессов, происходящих в нервных клетках и мозгу, до сих пор остается тайной возникновение сознания.

— Сознание это действительно самое загадочное, что есть в нашем мире. Мы знаем, что сознание является продуктом деятельности мозга, нервных клеток. Но вот как эта сложнейшая система нервных клеток образует психические процессы, внутренние образы, мысли, ощущения, как рождается то, что мы называем душой, — этот вопрос действительно, недоступен пока подробному анализу. Сознание, душу нельзя зарегистрировать существующими сегодня физическими или химическими методами.

Целый ряд исследователей считают, что душа — это не продукт деятельности нервной системы, а нечто, что попадает извне и только взаимодействует с мозгом. Я считаю, что психические процессы, сознание — результат какой-то сложнейшей интегративной деятельности миллиардов нервных клеток.

— Возможно, ответив на вопрос «Как рождается душа?», можно будет раскрыть и еще одну тайну — возникновения жизни на Земле.

— Основа жизни — генетический код, благодаря которому воспроизводятся все живые организмы, а структура этого генетического кода, основа, идет от самых простейших организмов, и мы пока ничего не можем сказать, как она появилась. Недавно был юбилей Главной астрономической обсерватории, и я в своем выступлении сказал, что такая вот проблема: жизнь на Земле возникла, но как, мы не можем сказать — может, вы подскажете? Они сказали: мы уверены, что жизнь пришла из космоса. И сама Вселенная, по нынешним представлениям, родилась в результате Большого взрыва. Но почему, как возник этот взрыв, что было до него — мы сказать не можем. Так что есть ряд таких краеугольных естественнонаучных вопросов, на которые человечество пока не может дать ответы.

— Сегодня очень много говорят о развитии сверхспособностей мозга. Некоторые ученые, в частности российский академик Наталья Бехтерева, утверждают, что добились в этом плане больших результатов. А можно ли на самом деле управлять нервными импульсами?

— Пока что это никому не удалось сделать. По крайней мере, серьезных научных работ в этом направлении еще не было.

— Настоящий бум переживает генная инженерия, клеточная биология. Выделенные не так давно стволовые клетки открывают поистине фантастические возможности, вплоть до полной реконструкции человека (замены поврежденных или состарившихся органов) и невероятного продления человеческой жизни.

— В шуме, поднятом прессой и некоторыми фирмами, очень много наносного, далекого от настоящей науки. Пока что до всего того, о чем вы говорите, еще очень далеко. А те работы, которые имеются, говорят о том, что к этим вопросам нужно подходить с большой осторожностью.

Главное — дело

Говоря о качествах академика Костюка, нельзя не упомянуть о его администраторских способностях. Действительно, институт благополучно выжил во время перестройки и перехода к рыночным отношениям, не утратил своего статуса и сегодня многими влиятельными международными организациями признан «Центром научного совершенства». Его лаборатории ничем не отличаются от ведущих зарубежных: ни по уровню оснащенности, ни по классу. И это в условиях, когда в стране ощущается острая нехватка средств на образование, науку, медицину.

Еще в советские времена Платон Григорьевич требовал от сотрудников работать на мировом уровне, публиковаться в зарубежных журналах. И когда открыли границы, сотрудники института оказались конкурентоспособными, им предоставляли гранты на исследования, благодаря чему удавалось выплачивать зарплату, оснащать лаборатории дорогостоящим оборудованием, обучать студентов и аспирантов, делать ремонт и проводить Интернет.

Рассказывает Олег Крышталь: «Научные результаты должны иметь непреходящую всемирную ценность. Между советской же наукой и мировой была примерно такая же разница, как между рублем и конвертируемыми валютами. Огромное большинство ученых варилось в собственном соку, многие работали хоть и самоотверженно, но в огромном большинстве случаев это было получение давно известных результатов либо деятельность, которая не приводила к получению новых результатов. И вот что сделал Платон Григорьевич для своей области науки — нейрофизиологии — он ее конвертировал. То есть поднял (по крайней мере, часть ее) на мировой уровень».

По словам другого ученика Костюка, заведующего отделом института, членкора НАНУ Николая Веселовского, «Платон Григорьевич всегда умел создать в отделе атмосферу, в которой интересно работать. Людям нравится приходить вечерами, в выходные — обсуждать научные проблемы, обмениваться мнениями, что-то делать. Нет необходимости «цепляться» за жизнь, угождать начальнику, плести интриги. Он не «давит», не диктует, что и как делать, создает сотрудникам условия для роста: если видит, что кто-то способен действовать самостоятельно, дает ему «зеленую» улицу. Коллизии, которые время от времени случаются в каждой организации, решаются тихо, мирно, без ссор и скандалов. Потому что главное — это дело. И если появлялись сотрудники, которые начинали мешать работе, будоражить отдел, то они всегда уходили».

— Платон Григорьевич, долгое время вы были в политике. Почему не захотели продолжить политическую карьеру, иметь возможность каким-то образом влиять на ситуацию в стране? Ведь есть и авторитет, и опыт, и возможности.

— Наука меня увлекает больше. Наука — самое большое достижение человечества. Политика тоже интересна, но она меня не увлекает. Я с удовольствием смотрю со стороны, как она делается. Когда я был председателем Верховного Совета, политика была строго регламентирована. Существовала линия, которой все должны были придерживаться. Кроме того, политика не была моим выбором. Когда мне предложили стать председателем Верховного Совета Украины, большого энтузиазма у меня это не вызвало, но и отказаться тоже было невозможно. Поэтому я просто старался выполнять возложенные на меня обязанности.

Правда, в конце моей деятельности на этом посту уже понемногу появлялись новые веяния в политике. Обсуждался вопрос о государственном языке, о том, что украинский язык должен быть государственным — тогда это вызвало невероятно бурную реакцию, столкновение возле трибун и так далее. Но мне удалось провести то, что я считал правильным, — потому что действительно украинский язык должен быть государственным. А политика, которая существует сейчас, интересна, на мой взгляд, лишь для стороннего наблюдателя: посмотреть по телевизору, посмеяться. Но личное участие в ней меня не увлекает.

— А никогда не хотелось создать такую же империю, как, к примеру, у Святослава Федорова, где можно проводить свою политику?

— Нет. У меня есть свое государство — это наука.

Платон Григорьевич Костюк родился 20 августа 1924 года. Заслуженный деятель науки и техники Украины, академик НАН и АМН Украины, академик Российской академии наук, ряда европейских академий.

Директор Института физиологии им. А. Богомольца. Заведует созданным им отделом общей физиологии нервной системы института, руководит учебной базовой кафедрой молекулярной физиологии и мембранной биофизики Киевского отделения Московского физико-технического института. Вместе с лауреатом Нобелевской премии Эрвином Негером (Германия) возглавляет международную кафедру ЮНЕСКО «Молекулярная и клеточная физиология», руководит основанным им Международным центром молекулярной физиологии НАНУ, член президиума НАН.

Автор более 600 научных статей, 11 монографий и четырех учебников.

Помимо нескольких государственных премий СССР и Украины (последняя — в прошлом году за цикл научных работ), является лауреатом и множества именных премий: им. И.Павлова, им. И.Сеченова, им. А.Богомольца, им. Луиджи Гальвани.

Герой Социалистического Труда. Награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, двумя орденами Ленина, орденом «За заслуги» третьей степени и «Орденом князя Ярослава Мудрого» пятой степени.

Создал отечественную школу исследователей в области нейрофизиологии, клеточной и молекулярной физиологии, биофизики, которая известна во многих странах мира. Подготовил более 100 докторов и кандидатов наук.

Академик Костюк читает лекции для студентов Киевского университета им. Тараса Шевченко, Национального технического университета, Национального университета «Киево-Могилянская академия», Киевского отделения Московского физико-технического института.