Стране, в которой служителей культа больше, чем ученых, будет очень тяжело в ВТО

Беда науки в том, что у нас не нужно особого ума, чтобы стать богатым…

Борис МАЛИЦКИЙ, профессор

Увеличить на полтора процента ВВП только благодаря самому факту вступления Украины в ВТО пообещал Виктор Ющенко. На чем основаны эти расчеты и каковы шансы для оправдания этих радужных надежд в то время, когда идет отток творческого потенциала из страны? — этот вопрос обозреватель еженедельника «Зеркало недели» задал директору Центра исследования научно-технического потенциала имени Г.Доброва профессору Борису МАЛИЦКОМУ.

«Мы ринулись в рынок, не учтя, что 3,5 млрд. людей на планете вошли в рыночную экономику, причем чуть раньше нас. И среди них такие мощные игроки, как Китай, Индия, Юго-Восточная Азия. Причем они вошли, в отличие от нас, с четкой стратегией, ориентируясь на новейшие технологические достижения. Они отправили своих молодых интеллектуалов на учебу в лучшие вузы мира, упорно развивают науку, полны воли реализовать задуманное. Рынок — это жесткая конкуренция, а чтобы не проиграть в этой борьбе, нужны надежные инструменты.

Наша страна выбрала другой путь, по сути, отказавшись от своей науки. У нас повсеместно растут церкви, но за время независимости не построен ни один НИИ. Думаю, Украине, в которой количество ученых уже меньше, чем количество служителей культа (особенно, если добавить сюда астрологов и всех тех, кто не работает на науку, а через газеты и ТВ влияет на сознание людей), будет сложно чувствовать себя уютно в ВТО», — считает Борис Антонович.

Мы не настолько богаты, чтобы в таких масштабах субсидировать науку передовых стран

К выводам ученого хотелось бы добавить несколько весьма впечатляющих цифр: около пяти тысяч ученых (почти десять процентов исследователей) уехало из нашей страны. Многие украинские исследователи значительную часть времени проводят за границей. Причем это самая активная публика. И статистикой учтены только те, кто сложился как ученый здесь. А очень многие уезжают еще со студенческой скамьи и в реестр наших потерь вообще не попадают.

Впрочем, сейчас ученым не нужно уезжать за границу, чтобы работать на иностранные государства. Наш потенциал в значительной степени используется для выполнения зарубежных научно-исследовательских заказов. Достаточно привести такой факт: НИИ Министерства промышленной политики финансируются из-за рубежа больше, чем внутри страны. Таким образом, отраслевая наука более, чем наполовину, работает на иностранные заказы. Киев ежегодно выполняет их почти на 600 млн. грн. Аналогичная ситуация с наукой в Харькове, Днепропетровске, Запорожье, Николаеве. То есть в украинских регионах, где есть наукоемкие отрасли экономики, наиболее высокотехнологическая часть науки работает не на них.

Талантливые молодые люди заканчивают передовые вузы и устраиваются на зарубежные фирмы продавать в Украине иностранную высокотехнологическую продукцию. И вместо того чтобы нацелить молодой мозг страны на создание украинской продукции, которая могла бы конкурировать на рынках, наши таланты фактически инвестируют рабочие места в США, Европе, России, Израиле…

По проценту отвлечения научного потенциала на работы за рубежом мы опережаем все страны мира. Даже в Евросоюзе, где предприняты серьезные попытки объединить научные исследования различных стран — членов ЕС — и для этого создана Седьмая рамочная программа, совместные разработки занимают лишь 15—20 процентов национального научного потенциала. Это значительно меньше нашего!

Все это не от хорошей жизни. Если бы наши ученые и технологи не пробились на западный рынок, они вынуждены были бы пойти торговать на базар или умирать с голоду, так как в стране фактически ликвидированы все виды инновационной деятельности. Так, если в США тратят в полтора раза больше средств на поддержку науки, чем на бюрократию и силовые структуры, то у нас — в десять раз меньше.

Можно сколько угодно ругать НАНУ, но на две трети реформирование академии зависит от того, насколько будет востребована наука у себя в стране, насколько госполитика сможет изменить структуру нашей экономики.

На рынке не спрашивают: кто изобрел, здесь важно — кто заказал

Результат такой недалекой политики дает о себе знать — с каждым годом уменьшается доля высокотехнологической составляющей в нашем экспорте. Пока основным источником наполнения нашего бюджета остается металлургия — самая малонаукоемная отрасль. Структура украинской экономики почти не требует науки. А это очень опасно — в такой ситуации она может быть фактически уничтожена и ее будет трудно восстановить даже в том случае, если очередное правительство захочет взяться за ее развитие. К примеру, ЕС принял решение увеличить до трех процентов финансирование науки до 2010 года (за счет бюджета и частного бизнеса). Но они не могут это реализовать, потому что европейская структура промышленности… недостаточно наукоемкая. Это яркий пример того, как важно вовремя менять структуру промышленности.

У нас экономика работает на добычу сырья и его продажу. Это создает определенный тип предпринимателей, которым не нужно ломать голову над тем, как с помощью научных усовершенст­вований опередить конкурентов, не нужно рисковать, внедрять. Достаточно организовать во многом коррумпированный доступ к сырью и все…

Вот мы копаем и продаем, копаем и снова продаем. А это не требует ни большого ума, ни высоких научных достижений. Как бы мы ни приукрашивали металлургию с помощью информатики и кибернетики, она останется технологией XVIII века. Поэтому государственной политикой должно стать изменение структуры нашей экономики. Не нужно уничтожать металлургию, необходимо использовать ее как локомотив для перехода на более высокие технологии.

К примеру, металлообработка у нас в стране начинает восстанавливаться. Конечно, это тоже не бог весть какая передовая отрасль по нынешним временам. Это XIX век. Но все-таки это следующая ступень промышленного развития. Ситуация в стране такова, что если ничего не делать, мы очень скоро достигнем предела роста валового продукта на душу населения. А с нашей нынешней экономической структурой нельзя выйти даже на 12 тыс. долл. в год на душу населения.

«Я не призываю развивать только космические ракеты, — объясняет свою точку зрения Б.Малицкий, — но то, что мы делаем, должно обладать некими качествами, которые выделяли бы его в мире и привлекали покупателя. Так, китайцы привлекли всех ценой. И если мы выйдем на рынок хоть с украинским утюгом, он должен обладать какими-то уникальными качествами, которые делали бы его конкурентоспособным. Однако пока наша техника продается только в Россию и некоторые другие страны СНГ. Вот почему нам так важно сохранять восточные рынки. Если их обрушим, это путь в беспросветную дикость — останемся на добыче сырья».

Спасет ли нас университетская наука?

Среди журналистов и политиков бытует мнение, что западная модель науки — это университетская модель. Ссылаются при этом на опыт США. Но это не более чем миф. Вот цифры: объем научных исследований, которые проводятся американскими университетами, составляет всего… 11 процентов общего объема исследований в этой стране. В то же время 89 процентов таких работ выполняется вне университетов. Для сравнения: в Украине в университетах выполняется 13 процентов. Выходит, что мы ближе к той модели, которую собираемся развивать, чем американцы! Что же мы копья ломаем?

Да, у них есть университеты, в которых на тысячу студентов… пять тысяч профессоров и научных работников. Понятно, что в таких условиях можно делать науку — почти все выпускники остаются работать в этом вузе. И если раньше у профессора занятия наукой было хобби, то сейчас у него отдушиной является преподавательская деятельность. Поэтому утверждать, что наука в университетах приведет к рывку, это очередное заблуждение…

И еще на одно важное обстоятельство, все сильнее мешающее нашей науке, — обратил внимание украинский исследователь, — наука не должна быть провластной. Если она станет таковой, это тупик. Вспомним лысенковскую «науку». Думаю, это хороший урок. И наша академия не раз «горела», пытаясь прислониться к власти.

Можно ли говорить об объективности наших государственных программ? С одной стороны, в них вроде бы принимают участие академические ученые. Однако очень часто это точка зрения лишь части ученых, сотрудничающих с представителями власти одного цвета. Но если власть переходит к представителям другой партии, экономика получает другие импульсы. В результате она мечется от одной крайности к другой.

Нельзя формулировать взгляд на экономические преобразования исключительно с точки зрения того или иного правительства. Есть вопросы, в которых академия должна выступать инициатором, а не ждать, пока появится та или иная программа. Я не склонен критиковать программу, предложенную нынешним правительством, но в самом названии — «Для народа, а не для политиков» — уже кроется популизм. Нам, конечно, нужен украинский прорыв, но в очередной раз не на словах, а конкретный, просчитанный со знанием дела, на чем мы его можем сделать. Провластная ориентация — губительна для науки. И то, что сейчас возрождается эта старая тенденция, ни к чему хорошему нас не приведет.

Куда ведет нас неолиберализм?

Еще один вопрос, который я не мог не задать ученому: мы идем за мировым движением неолиберализации экономики, а исследований о том, какой должна быть государственная политика в условиях неолиберализации, у нас нет.

«Серьезные исследования нео­либерализма, — считает Борис Антонович, — у нас не проводятся. И зря, потому что, начиная с 70-х годов, когда начала побеждать неолиберальная экономическая идея, многие государства предоставили полную экономическую свободу для накопления капитала и перестали вмешиваться в экономику. Мол, само все наладится…

Но давайте посмотрим, как изменилась экономика мира, когда начали внедрять новую модель. Так, удельный ВВП на душу населения за это время в мире уменьшился. Не радует и то, что при таком пути развития экономики все больше тратится средств на роскошь. Порой это приводит к анекдотическим перекосам. Известно, что мир задыхается от нехватки углеводородов, но по прекрасным дорогам тех же США ездят внедорожники. Ради статуса и моды сжигается огромное количество бензина.

Отмечается факт увеличения разрыва в уровне жизни как между отдельными странами, так и населением в одной стране. Как только в мире начали внедрять неолиберальную модель, доля, получаемая 20 процентами беднейшего населения, начала сокращаться. Бедные начали становиться еще беднее, а богатые еще богаче.

Однако существует критическое пороговое значение, ниже которого этот разрыв не вызывает протеста масс и в обществе существует относительная гармония. Она возможна при соотношении между самыми богатыми и самыми бедными 1:4. Критическое соотношение — один к десяти. В США уже достигли этого показателя и чувствуется напряжение. Правительство США прикладывает немалые усилия, чтобы контрасты бедности и богатства не бросались в глаза. Вместе с тем сама теория неолиберализма подвергается сейчас все большей критике со стороны видных ученых-экономистов, в том числе некоторых нобелевских лауреатов. Многие усилия, которые предпринимаются сейчас ООН и другими международными организациями в борьбе с бедностью и нарастающим в мире голодом, — это отражение признания на мировом уровне ошибочности неолиберальной доктрины экономического развития.

В Украине достигнуто соотношение один к пятнадцати, и оно продолжает и дальше расти. Мне даже не хочется комментировать этот факт…