НАУКА В КОНТЕКСТЕ ОБЩЕСТВА

1. О вреде старого сала под своим одеялом

Александр Демченко - представитель новой генерации украинских ученых, основатель нового направления в молекулярной биофизике, руководитель научного отдела в Институте биохимии имени Палладина НАН Украины. Работал в университетах Германии, Франции, США. Член нескольких иностранных академий и научных обществ. Представитель Украины в Международном союзе по чистой и прикладной биофизике, основатель и президент Украинско-американского научного клуба.

Развернувшаяся на страницах «ЗН» полемика о судьбе национальной науки не может не волновать ученых. Константин Сытник, Павел Кислый, Игорь Науменко и другие высказали много интересных взглядов и предложений. Но почему предмет дискуссии видится таким узким? Ведь наука - часть общества. И если мы не доберемся до рассмотрения целостной системы «наука - общество», то неизбежно сойдем на позиции группового эгоизма. Все участники дискуссии сходились в одном: наука полностью или частично должна финансироваться из государственного бюджета. Аргументы, которые звучали или прослеживались в контексте обсуждения, сводились к следующему: «Так всегда было», «Так везде есть» и «А как же иначе?»

Но ведь общество стало другим. И понятие «бюджет» в общественном сознании уже выглядит иначе. Теперь это деньги налогоплательщиков - рабочих коллективов и обычных граждан. Их катастрофически не хватает и на другие нужды. И возникает кардинальный вопрос: удовлетворяет ли наша наука сегодня запросы общества? Как это неутешительно звучит, но следует признать: ни один из запросов общества, связанных с наукой, наши ученые удовлетворить сегодня не могут.

В предлагаемой читателю статье содержится анализ фактов, вскрывающих причины тяжелого состояния в науке. По моему мнению, главная из этих причин состоит в очень неэффективной и очень затратной системе организации науки, унаследованной от времен тоталитарной системы и отягощенной последующим периодом развала. И это заставляет меня прийти к очень важному выводу: без кардинального реформирования всей системы организации науки и государственного управления ею наша наука выжить не сможет.

Н аша молодая держава

познает мир и мир познает нас. Наука, культура, спорт - это те виды человеческой деятельности, которые в первую очередь призваны обеспечить наше вхождение в семью цивилизованных стран. Как важно сейчас утвердить в себе и показать миру творческий гений нашего народа. Наша наука и в составе СССР имела большие творческие взлеты. Но сейчас они многими воспринимаются как фальш. Причина в том, что ведь использовались те же методы и приемы коммунистической пропаганды и для возвеличивания компартийной номенклатуры, и для номенклатуры научной. Поэтому наука лишилась очень важного - доверия людей. У руля науки остались те же люди. Плохую службу нашему президенту НАНУ служит поставленный ему номенклатурный памятник - предмет всеобщих насмешек. Произошла социальная революция, отход от идеологических догм, образование независимого государства. Казалось бы, уже сейчас наука должна начать выдвигать действительные, а не мнимые авторитеты. Но, к сожалению, этого нет.

Разрешите пример. Знает или не знает научная общественность Украины, что на конгрессе Международного общества по оптическим технологиям (SPIE) в Калифорнии лучшей в мире работой по лазерам медико-биологического применения признана разработка сотрудницы Института физики НАНУ Ольги Пржонской? Четыре тысячи участников конгресса аплодировали нашей соотечественнице на церемонии вручения этой единственной награды конгресса и премии SPIE, которая окупила поездку в далекую Калифорнию. Но то, что скажу дальше, уже совсем выглядит как новогодняя сказка. Годом раньше такую же высокую награду за выдающиеся исследования по фотохимии производных витамина Д получила Ирина Теренецкая, не только наша соотечественница, но и сотрудница того же Института физики. Зарубежные коллеги не могли и подозревать, в каких сложнейших условиях работали эти героические женщины вместе со своими сотрудниками и со всем коллективом института. Когда в неотапливаемой лаборатории руки терпнут от холода, когда в самый ответственный момент опыта отключают электроэнергию.

Но третьего чуда, по-видимому, не будет. Институт близок к полному закрытию, нет даже средств на поддержание помещений. Лишиться научного коллектива, в котором были открыты экситоны в молекулярных кристаллах, где работали ученые нобелевского уровня Александр Давыдов и Антонина Прихотько, где такие выдающиеся научные силы сегодня, - это какой-то абсурд. Как мы оправдаемся перед нашим народом, перед иностранными коллегами, что мы скажем потомкам? То, что на фундаментальную науку не хватило денег, что они все тратятся на создание нужных и ненужных паровых котлов и сварочных аппаратов? Очень трудно поверить, но ведь нет механизма того, как научному коллективу не с фиктивными и мнимыми, а с реальными и весомыми достижениями перед мировой наукой отстоять свое право на жизнь, не говоря уже о престиже в державе и мире. И не порочна ли система, которая не позволяет это сделать?

Р еальная независимость

нашей страны и уровень жизни ее граждан кардинально зависит от нашего места на рынке мировых технологий. Всем известен огромный технологический крен нашей науки. Отсюда ожидание - ученые накормят всю страну. Тем более, появились и условия. Если нет потребителя технологий внутри страны - находи его в любой точке планеты! Но нет, что-то тут не выходит, институты и лаборатории прикладного профиля такие же бедные, как и фундаментального, и с такой же силой цепляются за оскудевший бюджет. Почему?

Частичное объяснение состоит в прекращении оборонных заказов. Но что же остальная, «мирная» прикладная наука? Неужели ее широко оглашаемые достижения - фальш?

Хотелось бы услышать мнение по этому вопросу специалистов. Возможно, здесь есть комплекс проблем: психологическая неподготовленность к выходу в мир широкий, трудности в информационном, правовом и финансовом обеспечении. Но если такие проблемы есть, почему они не решаются? И можно ли садить на «наркотическую иглу» бюджета коллективы, продукция которых не была востребована никем в течение многих лет?

Б ывают ситуации, когда

в сложной и неизвестной обстановке человеку трудно принять верное решение. Тут к нему на помощь должно прийти государство, распоряжения и рекомендации которого должны быть научно обоснованы.

Наша наука не выдержала испытания Чернобылем. Помню, через несколько дней после аварии, не располагая никакой информацией, я бросился в библиотеку Академии наук. И уже через несколько часов поиска и чтения литературы я знал, что должен делать я и моя семья, что рекомендовать другим людям. Так почему же этого не сделали тогда люди, принимавшие решения, или их научные консультанты? Даже через 10 лет после аварии многие вопросы, связанные с Чернобылем, остаются без ответа. Например, почему рекомендация применять препараты йода появилась не в первые часы после аварии, а через много дней, когда радиоактивный йод в среде уже распался?

Но самое удивительное было потом, когда начались научные исследования последствий Чернобыля. Долго, неуклюже, полузакрыто они пробивали себе дорогу. Колоссальный объем информации невосполнимо утерян. Недостатки в организации нашей науки повторились снова в истории с детским облысением в Черновцах. Нас Чернобыль ничему не научил.

Казалось бы, для того чтобы привлекать научных консультантов в кризисных ситуациях, нужно по крайней мере их знать. Во многих странах мира издаются справочники об ученых этой страны с указанием узкой специализации и даже цитированием основных печатных трудов. Мы же никак не изживем старое понятие из тоталитарной системы: каждым вопросом монопольно занимается одна организация, там ищи и специалистов. Но как показали и Чернобыль, и Черновцы, такой подход совершенно не срабатывает тогда, когда проблема требует совместных действий ученых различных специальностей, а «ведущей» организации нет. Ждем новых катастроф?

В наш бурный век ана-

лиз перспектив и конкретные рекомендации в сфере экономики и общественной жизни нужны и гражданам, и общественным объединениям, и государственным структурам. Интересно, а почему общественные партии и движения заказывают исследования не на кафедрах обществоведения вузов и даже не в институтах НАНУ, а в общественных институциях? Почему такая низкая репутация академической науки?

Одна из причин этого - пока еще низкий уровень профессиональной культуры заказчика. Желательный анализ или прогноз воспринимается как верный, а нежелательный - как неправильный или даже порочный. К сожалению, не все понимают, что наука не должна быть ни в одну ни в другую сторону партийной. Ее цель - поиск истины.

Другая причина - существующий стереотип государственных научных организаций как компартийных, коррумпированных и застойных. Этот стереотип должны ломать сами ученые не разворотом носа по новому ветру, а ростом профессионализма. Сейчас происходит быстрый рост уровня общественных наук. Особенно заметны, с моей точки зрения, успехи конкретной социологии. Еще несколько лет назад этой науки у нас просто не существовало, а сегодня наши социологические прогнозы - на уровне лучших в Европе.

Трудно поверить - но периодические тяжелые удары по своему престижу наша наука получает - от кого б вы думали? От руководства НАНУ. Факт первый. Вспомните «исторический» запрет Народного Руха президиумом Академии наук. А ведь в то время были ученые, обоснованно предсказывавшие большое будущее этому движению, был уже опыт польской «Солидарности», народных фронтов в странах Балтии. Зачем было демонстрировать и политическое, и профессиональное невежество, игнорировать выводы специалистов?

Факт второй относится к истории выдвижения президиумом и аппаратом НАНУ Л.Кравчука на повторный срок на прошедших выборах Президента Украины. Что же заставило руководство высшего научного органа страны вмешиваться в политический процесс самым неумным и неудачным образом, игнорируя саму общественную науку?

Третий факт связан с последними выступлениями в прессе вице-президента НАНУ П.Толочко, дискредитирующими и даже отрицающими украинскую национальную идею. Он известен как ученый-археолог, автор книг о древнем Киеве, редактор многотомной «Истории Украины», и такие выступления свидетельствуют о коренной ломке научных концепций, которые он исповедовал ранее. Произошли они в результате появления новых фактов, новых археологических раскопок? Многие считают, что здесь мотивы далекие от научных. Почему бы не подойти к предмету дискуссии по-научному, организовать семинар специалистов, выслушать аргументы «за» и «против». Но нелепость ситуации в том, что все рычаги управления гуманитарной наукой сосредоточены в руках одного человека - того же П.Толочко, и установление истины зависит от его личной воли.

Отличительной особенностью наших общественных наук всегда была их большая уязвимость, зависимость от политической конъюнктуры. Не так много изменилось сегодня. Такая ситуация не может удовлетворить главного заказчика на научную продукцию - народ Украины.

А теперь попытаемся от-

ветить на вопрос: как и почему так случилось, что наша наука не может удовлетворить запросы общества? Ответов много. Я попытаюсь выделить самые главные.

Наука в Украине ведомственно разобщена. Организация, финансирование и, как правило, движение кадров, осуществляются по ведомственной вертикали.

Вопреки укоренившемуся представлению, НАНУ не является самым большим в кадровом выражении ведомством науки. В ее учреждениях работает 12 тыс. ученых с ученой степенью доктора или кандидата наук (данные за 1994 год, сейчас эта величина на 2 - 3 тыс.меньше). В вузах же работает около 22 тыс. специалистов с ученой степенью. Около 16 тыс. ученых трудятся в отраслевых академиях наук и НИИ, принадлежащих различным министерствам и ведомствам. Административно-командная система создала довольно четкий водораздел между ведомствами.

Ведомственная разделенность приводит к очень низкой эффективности использования научно-технической базы. Ведь в реальности нет механизма совместного межведомственного использования научного оборудования, кроме никого и никак не обязывающих «договоров о сотрудничестве». Особенно при этом страдают ученые вузов и маломощных отраслевых НИИ, с завистью поглядывая на относительно мощное, хоть и устаревающее, научное оборудование институтов НАНУ. Весь мир идет в направлении создания национальных сервисных лабораторий и научных парков. У нас же каждый старается жевать свое сало под одеялом.

Такая система не может быть эффективна в плане научного или прикладного результата. Представьте себе, что в ведомство А пришел ученый из ведомства В и говорит: «Перед вами стоит проблема, я берусь ее решить». А ему и говорят: «У нас есть, кому решать». Через некоторое время к ним обращается ученый из ведомства С и говорит: «Вы потратили массу денег, и то, что вы сделали, никому не нужно». А ему в ответ: «Это наша ведомственная тайна». Но вот с работой случайно ознакомился ученый из ведомства D. На вопрос: «Зачем вы планируете работу дальше, ведь вы ничего не достигли?» он получает вполне спокойный ответ: «Наши деньги, куда хотим, туда и тратим».

А расплачиваемся мы с вами нашим обнищанием. Почему бы не пригласить ученых из ведомств А, В, С и D, объявить открытый конкурс и предложить каждому из них защитить свой проект? У нас до сих пор для этого нет государственного механизма. Мы жуем старое прогорклое сало под дырявым одеялом.

Структура научных направлений находится в разительном противоречии с мировым опытом и потребностями державы.

Современными науковедами доказывается, что общественный прогресс на грани тысячелетий в наибольшей степени определяется успехами медико-биологических и социальных наук и уже в наименьшей степени - наук инженерных. В структуре науки США медико-биологические науки занимают 54 - 57% как по объему финансирования, так и по количеству занятых научных кадров, и эта доля неуклонно растет. Остальные фонды примерно поровну распределяются между остальными естественными, инженерными и гуманитарными науками.

Для сравнения: доля медико-биологических наук в бюджете НАНУ составляет всего лишь 14% (!) Около 12% по уровню финансирования у нас занимают социальные и гуманитарные науки, 8% - науки о Земле. На таком же мизерном уровне - другие природоведческие науки. Твердое большинство занимают инженерные науки и науки, обслуживающие военно-промышленный комплекс (ВПК). Отсюда вывод: мы не имеем Национальной академии наук, под ее вывеской по сути существует научный придаток ВПК. Происшедшее в последние годы катастрофическое сокращение бюджетных расходов на фундаментальную науку в значительной мере объясняется тем, что, лишившись финансирования по договорам с ВПК, значительная часть научных коллективов «присосалась» к бюджету.

К счастью, структура вузовской науки в значительно меньшей степени пострадала под влиянием ВПК. Она определялась потребностью преподавания фундаментальных дисциплин. Но как расплата - бедность университетских лабораторий.

Командно-административная организация науки находится в конфликте с творческим характером труда ученого.

Труд ученого - такой же вид творческой деятельности, как и труд художника или композитора. Но есть и большое отличие. Как правило, у ученого он связан с большими материальными затратами. Это материалы и оборудование, зарплата сотрудников, компьютерные программы и многое другое. Эти затраты должны быть сделаны, когда не только результат не ясен, но и сами исследования не начинались. Кому и по какому принципу платить? Не может же государство платить каждому, кто пожелает удовлетворять собственную любознательность за его счет. В промышленности вы можете установить параметры создаваемого изделия, составить техническое задание, смету, сроки исполнения. Тут же всего этого нет. Результат научного поиска непредсказуем, очень часто он отрицательный. Творческий поиск невозможен без творческих ошибок. Как тут быть?

Э та кардинальная про-

блема управления наукой в разные времена и в разных странах решалась по-разному. Что должно быть оптимальным: творческие возможности ученых или удобства административного руководства ними? Цивилизованный мир пошел по первому пути. Российская империя и далее СССР избрали второй. Для этого пути характерно игнорирование творческого характера труда ученых и сведение их статуса до статуса государственных служащих.

Ведь самой удобной для чиновника является система, в которой ученый становится таким же чиновником. В свое время Российская академия наук была создана Петром I для обслуживания его феодальной империи. Академики в ней «служили» - ежедневно являлись на службу и отсиживали определенное время. Исключение составляли только иногородние члены: они служили по переписке (так сказать, выполняли домашние задания) и поэтому назывались членами-корреспондентами. Этот принцип сохранился в АН СССР и ее филиале АН УССР, но с новыми нюансами: деятельность академии стала регламентироваться и финансироваться в соответствии с пятилетними планами. Планы спускались и до сих пор спускаются до каждого научного коллектива, до каждого ученого.

К чему все это приводит? Талант и бездарность, труженик и бездельник получают одинаковые условия для работы, одинаково же и оценивается их труд. Если для труженика и таланта возникший кризис в науке - трагедия, то для бездельника и бездарности - оправдание отсутствия успехов. Затруднено движение кадров, которое должно существовать не только по карьерным, но и по творческим мотивам. Умаляется значение или даже исключается дискуссия - важнейший элемент научного процесса. А в результате - большое количество серых работ, «научного мусора». Забывается даже то, что фундаментальное исследование - это такое, результаты которого ложатся в фундамент науки. Но из мусора фундамент науки не построишь.

Разрыв между наукой и образованием лишает мотивации, движущей силы и кадровой поддержки фундаментальную науку.

Каждый из вас, читатели, может легко сформулировать основную общественную задачу, стоящую перед фундаментальной наукой. Это подъем интеллектуального и культурного уровня народа. Как можно этого достичь без интегрирования науки в систему образования? Командно-административная система копала и выкопала пропасть между академической и вузовской наукой. Одни ученые (академические) совсем не читают лекций студентам, а другие (вузовские) читают столько, что света божьего не видят. Для этого у старой системы была своя мотивация: удобство бюрократического управления наукой, изоляция передовых ученых от учащейся молодежи. Зачем нам такие «традиции» нести в свободную, независимую Украину? Только затем, чтобы обеспечить безбедную старость тем ученым, которые не способны выйти за кафедру перед студентами?

Плановая система организации науки принципиально не совместима с работой на практический результат. Ее существование приводит к огромным финансовым потерям.

Что означает реально планирование в прикладной науке? Ученый (или чаще - руководитель научного коллектива) фактически заказывает работу сам себе, пробив свою тему в НАНУ, своем ведомстве или проведя ее как часть большой программы через Госкомитет по науке. Отчитывается он тоже перед самим собой (обеспечив для проформы пару липовых рецензий). На каких-то этапах может выясниться, что его разработка неконкурентоспособна, не находит заказчика или вообще не имеет рынка. Затрачены понапрасну огромные силы и средства. Но ученый не унывает: у него есть еще несколько лет до окончания темы, а потом можно тему и продлить.

Я не хочу приуменьшить наши достижения в создании новых технологий, которые были и есть. Вопрос состоит в эффективности, в соотношении результата к финансовым и кадровым затратам. Если вы посадите 100 ученых на бюджет или липовый хозрасчет, то, наверное, 10 из них просто со скуки кое-что важное да придумают. И найдется энергичный и грамотный хозяйственник, который одну из этих 10 разработок да и внедрит. Но сколько при этом денег уйдет в песок! Консерваторы пытаются сохранить все как есть. Но они забывают о том, что экономической основы для такого вопиющего «марнотратства» уже нет, больших государственных денег им уже не видать.

До недавнего времени существовал еще один источник финансирования - договорные работы через фонды на науку министерств и ведомств. Многие ратуют за его восстановление, ведь это так заманчиво: министерства заказывают ученым исследования, определяющие прогресс отрасли, а ученые эти исследования проводят и обеспечивают этот прогресс. Но на деле при условии монополии производителя и отсутствия мощных экономических рычагов технического прогресса, при отсутствии жесткой и равноправной конкуренции со стороны ученых это будет опять разбазариванием денег. Появятся фальсификации, липовые справки об экономэффекте, которые достаются за бутылку водки. Все это уже было.

Научная иммиграция подрывает силы нашей науки. Ее причины - не только экономические.

Веками наша нация существовала в условиях, вынуждающих к иммиграции ее лучших умов. Научные центры Москвы, Петербурга, Новосибирска - адреса тысяч украинских ученых. Приходится слышать: «Подумаешь, вместо Востока едут на Запад, какая разница?» Разница есть, и она большая.

Во-первых, если в Россию ехали, в основном, учиться, и научная карьера там следовала за окончанием образования, то на Запад мигрируют уже сформировавшиеся ученые - кандидаты и доктора наук. Подготовка такого ученого в США стоит порядка 200 тыс. долларов. Если верить цифре в 5000 ученых-иммигрантов, то это уже миллиард подаренных нашей страной долларов.

Во-вторых, уезжают ученые из наиболее передовых научных школ и работающие в наиболее быстро развивающихся научных направлениях (в частности, медико-биологических), что еще больше усугубляет диспропорции в развитии нашей науки.

В-третьих, процесс иммиграции пока необратим. Если в родственной мне лаборатории в Венгрии, с которой я около 10 лет сотрудничаю, на Западе поработало 7 человек и все, кроме одного, вернулись, то из моей лаборатории уехало 6, и не вернулся никто. Международная миграция ученых очень полезна. Все это - работа в новых условиях, с новыми партнерами, обмен и реализация новых идей, является неоценимым опытом. Но при условии, если миграция обратима.

Давайте перестанем делать вид, что причины иммиграции ученых только экономические. Прожить в США с семьей за 2 тыс. долларов в месяц тоже не легко - просто там другая структура расходов. Важная, а может быть, и главная причина в другом - в США гораздо лучшие условия для реализации творческого потенциала ученого.

Среди моих коллег, профессоров Америки, много выходцев из Европы - Англии, Германии, Италии. Зачем же они бросали свои страны и ехали в США, где уровень доходов не выше? Ответ интересен: они предпочли работать в системе, где организация науки способствует раннему независимому становлению ученого. Другими словами, в Германии ассистент или доцент в научном плане зависит от профессора, завкафедрой или отдела, а в США - нет. Он наравне со своим формальным шефом может выдвинуть научный проект и получить независимое финансирование.

Недавно я побывал в Турции. К моему удивлению, все, с кем я встречался, профессора ведущих университетов Стамбула и Анкары, ученые центра Тубитак, имеют опыт учебы и работы в течение нескольких лет на Западе. На вопрос, зачем вы вернулись в вашу относительно бедную страну, они единодушно отвечали: «У меня здесь полная творческая свобода». Может ли то же самое заявить молодой украинский ученый, который находится в феодальной зависимости от своего шефа и которого вот-вот позовут на уборку снега или мусора?