Куда приведет дорожная карта науки?

5 мая 2006 года на фоне вспыхнувшей дискуссии о проблемах украинской науки, которая была вызвана публикацией статьи на эту тему в журнале NATURE, состоялось Общее собрание НАНУ. Заседание открыл президент Украины Ющенко, заявивший, что он ожидает от собрания создания дорожной карты научно-технологического развития Украины. Президент поставил перед научным сообществом задачу — подготовить единую Концепцию развития научной сферы, которая бы охватывала весь комплекс проблемных вопросов — от определения приоритетов до урегулирования вопросов собственности. На вопросы «ЗН» отвечает участник этого собрания, член президиума НАНУ, генеральный директор НТК «Институт монокристаллов», академик НАНУ Владимир СЕМИНОЖЕНКО.

О национальных амбициях и национальных целях

— Владимир Петрович, какой из вопросов, затронутых в выступлениях на Общем собрании НАНУ, вы считаете наиболее актуальным?

— В последние годы на повестке дня стоит, по сути, один главный вопрос: каково будущее украинской науки и что нужно предпринять, чтобы в это будущее мы могли смотреть с оптимизмом. Из года в год мы повторяем мантры о великом научном потенциале Украины, в то же время констатируя негативную динамику развития научного сектора. Каждый год наука объявляется первоочередным приоритетом государственной политики, а де-факто ставится «через запятую» в длинный ряд других государственных проблем. Только сегодня начинает, как я надеюсь, приходить понимание того, что, строго говоря, именно наука создает ресурсы для решения всех остальных государственных проблем. В первую очередь — в экономике. Такова логика и структура современной экономики: и сверхвысокие прибыли, и сверхмощные перспективы являются прерогативой наукоемких отраслей.

В выступлении президента Украины на Общем собрании НАНУ мысль о стратегическом значении науки и научной политики для настоящего и будущего государства прозвучала достаточно четко. Хотя не менее четко ощущался и дефицит понимания конкретных шагов — что именно необходимо сделать для того, чтобы наука эффективно выполняла свою стратегическую миссию? Власть ждет предложений от ученых, а ученые — инициативы от власти.

— И кто же должен выступить с инициативой?

— Что касается того, как проводить научные исследования, какие исследовательские задачи ставить, как организовывать деятельность научных учреждений, то это сфера компетенции ученых. Самоуправляемость академий наук — принципиальный момент. Но проблема стратегического планирования развития науки как авангарда опережающего национального развития не решаема в стенах академии — это компетенция государства и только государства. Пока государство не торопится взять на себя эту миссию. Власть готова сейчас ставить перед учеными только локальные задачи, например, разработать концепцию реформирования науки.

— В чем конкретно должен состоять государственный подход к выстраиванию научно-технической политики?

— Украина — удивительная страна… У нас есть национальные амбиции, но нет национальных целей. Между тем наука становится востребованной и мобилизованной только тогда, когда государство четко определяет свои цели и очерчивает ресурсы их достижения. Например, советская наука развивалась головокружительными темпами именно в период всеобщей мобилизации под достижение масштабных целей. Сначала индустриализация 30-х годов, потом укрепление обороноспособности в предвоенные и военные годы, потом ядерная гонка и холодная война. Если абстрагироваться от политических и моральных оценок, это всегда были сложнейшие задачи, решение которых вызывало настоящий научный бум. Его плоды до сих пор во многом и формируют научный потенциал сегодняшней Украины.

Научно-техническая политика должна быть возведена в ранг национальной идеи. С более низкого ранга наука никогда и нигде не стартовала — это просто невозможно. Причем инициировать и возглавить этот процесс должен только президент Украины как лидер нации. Сегодня лидеры всех ведущих мировых держав лично курируют научно-техническую политику, буквально «насаждают» науку в качестве главного вопроса государственной важности. Так поступает и Джордж Буш, и Владимир Путин, и Тони Блэр, и целый ряд других лидеров. Вот когда в новостных блоках украинских телеканалов появятся новости науки и технологий, как на BBC, на CNN, на Еuronews и на российском ТВ, тогда станет ясно, что научно-техническая политика в Украине наконец начала реализовываться на государственном уровне.

Сегодня же Украина не ставит перед собой не то что масштабных, а даже более-менее четких целей. А они необходимы. Например, удвоение ВВП к 2020 году или региональное лидерство по противодействию глобальным угрозам. Само по себе вступление в ВТО, НАТО и ЕС — это не цель. Ведь мало просто быть в этих организациях — надо там быть кем-то и для чего-то. Европейский Союз является своеобразным консорциумом государств, которые объединили свои усилия для поддержания конкурентоспособности перед лицом нарастающего ресурсного голода и ужесточающейся экономической конкуренции. И основным препятствием на нашем пути в ЕС являются отнюдь не проблемы с демократией или авторскими правами, а отсутствие ответа на главный вопрос: «Чем Украина может быть полезна целям ЕС?».

Украина должна разработать и принять четкую стратегию на долгосрочную перспективу. При дефиците газа, нефти или других природных источников доходов высокоразвитая экономика может быть построена только на основе новых наукоемких высоких технологий. Другой альтернативы нет! А значит, наука должна рассматриваться как экономический фактор, и для нее должны быть установлены правила игры именно как для экономического фактора.

— Вы можете назвать наиболее удачное и наиболее неудачное, на ваш взгляд, государственное решение в сфере научно-технической политики Украины?

— Думаю, скорее, стоит говорить об удачном периоде для принятия решений в отношении науки, пик которого приходится на 1997—1999 годы. Тогда активно создавалась необходимая законодательная база инновационного развития. Был принят новый Закон «О научной и научно-технической деятельности», известный сегодня больше как закон о научных пенсиях, в котором впервые устанавливался нижний предел обязательного бюджетного финансирования науки — 1,7% ВВП.

Кстати, на нынешнем собрании НАНУ присутствовал вице-президент Российской академии наук Николай Платэ, получивший золотую медаль Вернадского. Он рассказал такую историю. Когда появился наш закон о науке, подготовку которого мне пришлось начать в статусе министра по науке и технологиям, а завершать — в статусе главы парламентского Комитета по науке и образованию, Платэ вместе с президентом РАН Осиповым пошли с этим законом в Кремль — показать, что украинцы делают для социальной защиты ученых и развития науки. А теперь уже мы завидуем количеству решений, принятых в пользу науки в России!

В 1999 году появились Закон «О технопарках» и Концепция научно-технического и инновационного развития Украины. Кстати, в ней очень точно схвачены ключевые тренды развития мировой экономики. Спустя год страны ЕС приняли Лиссабонскую стратегию, так называемую экономическую конституцию, и в ее основу были заложены абсолютно те же принципы. К сожалению, потом в Украине началось постепенное падение научно-технологической проблематики вниз по иерархии государственных приоритетов. Так что все неудачные действия, как правило, связаны с отменой, упразднением или невыполнением предыдущих удачных решений.

Электростанция без линий электропередач

— Существует ли некий оптимальный алгоритм реформирования научной сферы?

— Главные проблемные зоны науки известны, пути устранения этих проблем — тоже. Тормозом реформ в науке является не отсутствие алгоритма реформирования, скорее, наоборот, у нас скоро будет концептуальное перепроизводство. Сложности возникают с реализацией этих концепций, а это уже сугубо политическая проблема.

Сравним научную систему с системой энергетической. Думаю, никому не придет в голову ожидать, что отдельно взятая электростанция будет давать ток, если нет линии электропередач, системы распределения энергии и потребителей. Только при наличии всех компонентов можно говорить об энергосистеме. То же и в отношении науки. Наука — это всего лишь генератор идей и технологий, то есть базовый, но все-таки только один элемент некоей системы. У нас же принято, говоря о проблемах науки, акцентировать внимание только на самой «электростанции». Функция государства в том и состоит, чтобы создать целостную «энергетическую систему» для научной сферы.

Опыт тех стран, которые добились несомненных результатов в построении экономики знаний, позволяет выделить в их стратегии три базовых компонента. Инвестиции в образование, конкурсный принцип финансирования науки и институциональная поддержка инновационного сектора экономики — это и есть универсальный алгоритм успеха. Создавая соответствующие институты и задавая нужные правила игры, государство выступает своего рода посредником, задача которого — раскрыть экономический потенциал научной сферы, сделать так, чтобы экономике было выгодно развиваться по наукоемкому пути.

— Удастся ли это сделать при хроническом финансовом дефиците научной сферы?

— Увеличивать финансирование науки нужно, но вовсе не обязательно раздувать научный бюджет в ущерб всем остальным статьям. Необходимо создать стимулы — налоговые, структурные, социальные — для того, чтобы заинтересовать в быстром развитии науки экономику и ее агентов. Государство должно стимулировать появление высокотехнологических производств любым приемлемым способом — создавая специальные экономические зоны, технопарки, зоны приоритетного развития, корректируя налоговое законодательство. Бизнесу нельзя навязать чуждую ему логику, требуя вкладывать средства в научные разработки. Его можно только заинтересовать, поэтому именно от государства зависит, состоится ли «встреча» науки и бизнеса к обоюдной выгоде двух сторон.

Решать проблему финансирования науки необходимо синхронно с решением организационных проблем. Сегодня, например, нет эффективной системы оценки результатов научных исследований. Значит, нет и эффективной системы отбора плодотворных научных коллективов, обеспечения их деятельности, точечно-целевого финансирования. Давайте будем откровенны. Конкурсное финансирование, которое есть сейчас в академии, мало чем отличается от базового финансирования институтов. А в структуре МОН, которое должно этим заниматься, конкурсные механизмы и вовсе отсутствуют.

В Украине с 1992 года действует также Государственный фонд фундаментальных исследований, который на конкурсной основе предоставляет гранты исследовательским учреждениям, однако его финансовые возможности очень ограничены. Так, в 1999 году в госбюджете на деятельность фонда было выделено 9,3 миллиона гривен. Прошло семь лет, а финансирование ГФФИ так и замерло на отметке 9 млн. грн. Для сравнения: в 1999 году деятельность администрации президента обходилась государству в 33 млн. грн., а в 2006-м — уже в 94 млн. грн. Представительские функции президента — дело государственной важности, никто не спорит, но на мировой арене Украина выглядела бы куда солиднее, будучи представленной научными достижениями.

Кстати сказать, если хотя бы половину средств от приватизации «Криворожстали» грамотно вложить в несколько инновационных проектов, пусть даже в один-два, этого хватило бы для того, чтобы дать необходимый толчок инновационной перестройке всей украинской экономики. Если же такие объемы финансирования выдержать на протяжении лет пяти, то эффективность научных исследований значительно повысилась бы.

— У украинской науки есть какие-то конкурентные преимущества в сравнении с другими странами?

— Да. Это мощные и давние традиции фундаментальной науки, которая рассматривается в мире в качестве золотого запаса национальных экономик. Сейчас наука коммерциализируется уже на стадии фундаментальных разработок, в этом, собственно, и заключается принципиальная новизна нынешнего периода. Есть у нас еще одно несомненное преимущество — это необыкновенное количество талантливых людей, которых просто нужно заинтересовать, чтобы они работали в науке и наукоемких отраслях.

— На Общем собрании НАНУ президент Украины поставил перед академией задачу — определить научные приоритеты...

— Для того чтобы определять научные и инновационные приоритеты, нужно прежде всего определить, какую экономику мы хотим иметь в Украине. Только тогда можно будет понять, какие отрасли экономики должны быть приоритетными. У нас пока реализуется прямо противоположный сценарий. Президент Украины требует от научного сообщества назвать пять-семь приоритетных научных направлений, которые должны финансироваться. Но это же нонсенс. Для настоящего ученого, исследователя, приоритетом является любая область неизведанного. Это задача государства — формировать структуру приоритетов национального развития и для их реализации мобилизовать ресурсы, в том числе научные, с учетом возможностей и перспектив уже имеющихся в Украине отраслей.

— Какую роль могут играть финансовые и бизнес-структуры в научно-технической политике государства?

— При сбалансированной государственной политике они должны дополнять государственные структуры. А что у нас дополнять, когда государственных структур в сфере науки и техники фактически нет?

Я хочу повторить: Академия наук — это огромный научно-технологический комплекс, своего рода мегаинститут, в котором работают 16 тысяч научных сотрудников. Но она не имеет функций государственного управления и не может формировать государственную политику в сфере научной деятельности. Государственную научную политику у нас определяет сейчас Министерство образования и науки… (Не будем лишний раз вспоминать о том, каковы последствия его деятельности для научно-технической сферы.) Глобальная «перестройка» потребует повысить уровень управления и координации научной политики, а наука фактически вообще не имеет сегодня управленческого звена в Кабмине. Должен быть чиновник в ранге не ниже вице-премьер-министра, причем не по гуманитарным вопросам, а по вопросам экономического развития.

НАНУ должна распределять средства, направляемые на финансирование фундаментальных исследований, включая и базовое финансирование исследовательских институтов. Государственные научный и технологический фонд, а также МОН должны обеспечивать только конкурсное финансирование. Внедрение разработок в производство должен поддерживать Государственный инновационный фонд, частные фонды и венчурные компании. В целом же содержание основной инфраструктуры государственных научных организаций и вузов (зданий, коммуникаций, базового оборудования и т.д.) должно быть делом государства, а не «головной болью» ученых. Все это требует кардинальной перестройки научно-технической сферы. Причем строить эту инфраструктуру по частям нельзя. Ее нужно вводить всю или, по крайней мере, все базовые элементы одновременно. Иначе начнутся перекосы, которые будем долго исправлять.

Сейчас ходят слухи, что Агентство по инновациям и инвестициям возьмет на себя функции научного координатора в стране. Я с трудом себе это представляю. Во-первых, оно имеет вторичный статус, а во-вторых, инновационная и научно-техническая политика — это единый блок. Инвестиции же не обязательно делаются в научно-техническую сферу или в инновационные секторы экономики, за которые отвечает наука. Инвестиции могут направляться и в устаревшие научно-технические уклады, и просто в расширение производства. Следовательно, это концептуально разные вещи. Инвестициями должно заниматься Министерство экономики, а вопросами инновационного и научно-технического развития — отдельное министерство. Но на данном этапе если уж «объединять» функции, то скорее в структуре Минпромполитики.

Нужен кодекс!

— Нужны ли в соответствии с этими нововведениями новые законодательные инициативы?

— Безусловно. Однако проблема не столько в том, что законов нет, а в их бессистемности и несогласованности, что практически сводит к нулю всякую правовую эффективность. Чтобы отдельные законы, регулирующие научно-техническую деятельность, стали собственно законодательной базой, в первую очередь необходимо создать и принять Научно-технический и инновационный кодекс.

В нем должны быть зафиксированы основополагающие принципы организации научно-технической и инновационной сфер, определены основные элементы их инфраструктуры и функции. И любой принимаемый в стране закон, любой указ или распоряжение должны согласовываться с положениями этого кодекса. Только после можно будет заняться детализацией. На мой взгляд, в особом законодательном внимании сегодня нуждаются финансовые инструменты внедрения инновационных продуктов, а значит, необходим целый ряд законов, устанавливающих правила венчурного инвестирования в инноватику, льготы по банковским кредитам, законы о государственных научно-технологических фондах, бизнес-инкубаторах и многое другое.

К сожалению, не могу не отметить безынициативность Академии наук в подготовке нового законодательства, ставшую особенно очевидной в последнее время. Отчасти поэтому я считаю, что для разработки законодательной базы должна быть создана рабочая группа не из носителей «звучных имен», а из ведущих ученых, юристов, бизнесменов. Она должна суметь в итоговом продукте учесть мнения всех заинтересованных сторон. Создавать такую группу лучше всего при Кабинете министров, учитывая его новую, пореформенную, политическую специфику. Еще один принципиальный момент: на рассмотрение Верховной Рады эти законопроекты должны подаваться в пакете, как единое целое.

— Научный бизнес — это зона огромных возможностей для экономики, но и высокого коммерческого риска. Кто будет вкладывать деньги, кто — рисковать и кто — получать выигрыш в случае удачи?

— Сразу хочу отметить, что готовность рисковать — это показатель уровня бизнес-культуры в обществе и одна из главнейших характеристик уровня развития экономики. В идеале риски могут равномерно распределяться между научным бизнесом и государством. Наиболее популярной схемой является венчурное инвестирование. Например, создается государственный фонд, который занимается своего рода «продюсированием» перспективных стартап-компаний, а именно — вкладывает в их развитие деньги в обмен на часть акций. Конечная задача фонда — привлечение других инвесторов. Если таковые находятся, значит, компанию можно отпускать в «свободное плавание», она достаточно самостоятельна и конкурентоспособна.

Более рискованным является вывод на национальный рынок принципиально новых продуктов, то есть инноваций в буквальном смысле слова. Однако, как свидетельствует мировая практика, венчурные фонды, работающие с подобными проектами, в любом случае рискуют не напрасно. По статистике, если из ста проектов успешным оказываются только десять, то прибыль от их реализации окупает все прочие затраты. Факт, невообразимый для нашего министра финансов: в 1957 году в Америке в венчурные фонды разрешили вкладывать 5% средств Пенсионного фонда, поскольку на государственном уровне поняли, насколько это выгодно в итоге для самого Пенсионного фонда. Снизить коммерческие риски позволяет многоступенчатая система отбора и проверки.

Еще раз подчеркну: интерес бизнеса к науке зависит все-таки не от науки как таковой, а преимущественно от государства, которое формулирует правила игры и делает науку востребованной, создавая, к примеру, условия для развития того же венчурного рынка. У нас, как кажется, рисковать не готов никто. «Направляемый» государством бизнес идет туда, где можно легко и гарантированно заработать. А именно — его целями является приватизация за копейки национальных богатств, «шулерство» с газовыми поставками, фактически бесплатное получение во владение газовых и нефтяных скважин, «льготное» приобретение земли и недвижимости.

На системном уровне точками роста нашей национальной экономики были и остаются старые технологические уклады эпохи «угля и стали», в развитых странах уже давно отброшенные на периферию. Меня всегда искренне поражал тезис о том, что иностранные инвестиции — это панацея от всех болезней нашей экономики. Почему никто не обсуждает, куда именно они направляются? Инвестирование в рост производства чугуна приближает не спасение, а гибель украинской экономики! «Инвестиционная политика», предполагающая такую структуру инвестиций, в условиях роста мировых цен на энергоносители способна «простимулировать» разве что отставание экономики.

Избегая рискованных вложений в инновационную сферу, власть в итоге, формирует риски куда более драматические. Причем не только экономические, наглядно продемонстрированные недавней «газовой войной», но и производные от них социальные. Быстрые сверхприбыли — это, кроме всего прочего, признак олигархической модели экономики с сопутствующей ей предельной поляризацией общества по уровню доходов и «патологическими» эффектами для духовного здоровья нации. В результате у любого студента может возникнуть вопрос: зачем мне сушить себе мозги, занимаясь наукой, когда гораздо проще и, главное, прибыльней, пойти работать клерком в «Нефтегаз Украины»? Не случайно в президентском послании 2006 года четко сказано, что у нас создается экономика латиноамериканского типа. Утешительно, что есть хотя бы констатация, но что дальше?

Разумеется, «вдруг» отойти от этой схемы не удастся ни бизнесу, ни государству. Однако постепенное и, что немаловажно, достаточно «безболезненное» для бизнеса, а потому реалистичное ее преобразование все-таки возможно. Логика развития инновационного сектора экономики такова, что поначалу средства вкладываются крупными компаниями в инновации, необходимые для развития их собственного производства. Подобный инвестиционный бум переживает сейчас Россия. В 2004 году «Газпром» вложил в НИОКР 100 миллионов долларов, «Норильский никель» — около 40 миллионов, «Северсталь» — более 2 миллионов. (У нас, кстати, рекордсменом в этом смысле выступает «Индустриальный союз Донбасса».) Конечно, по большому счету инвестиции направляются все в ту же сырьевую экономику, однако, что принципиально, не в экстенсивное, а в интенсивное ее развитие. Это первый, но вместе с тем значительный шаг бизнеса России навстречу науке, а государства — к рынку инновационных проектов.

И, наконец, либерализация рынка инноватики недопустима тогда, когда речь идет о вопросах национальной безопасности. В этом случае вся ответственность за снижение рисков по внедрению инновационного продукта должна быть возложена на государство. Наше же государство, напротив, склонно самоустраняться. Например, ученые Центра иммунобиотехнологии НТК «Институт монокристаллов» НАНУ, оперативно реагируя на глобальный вызов, разработали диагностикумы птичьего гриппа, применимые в диагностике как птиц, так и людей. Мало того, что на это не было выделено никакого бюджетного финансирования, призрачными остаются и гарантии получения госзаказа на производство этих тест-систем.

Может ли институт стать суперзвездой?

— Какова должна быть система преференций для каждого из участников научного бизнеса?

— Прежде всего прозрачной и эффективной для всех его участников. Разработки, выполненные в государственных институтах, обязательно должны защищаться правами на интеллектуальную собственность. Иными словами, их следует либо передавать бизнес-структуре на основе лицензионных соглашений, либо продавать как товар. Итог — дополнительное финансирование институтов, сейчас преимущественно выпрашиваемое ими у государства. Но ведь это же нонсенс, когда фирмы, учрежденные научными институтами и работающие по их проектам, не могут оставить в институте прибыль от собственной деятельности, а должны направлять ее в бюджет и снова «вытягивать» оттуда. Печально и то, что, согласно подобной схеме, главным фактором благополучия института оказывается не столько качество его инноваций, сколько умение директора договариваться с госчиновниками.

Целесообразно было бы освободить институты от уплаты НДС по договорам на финансирование научных работ. На практике же мы имеем еще один нонсенс, истоки которого — в необходимости платить таможенные пошлины и НДС на импорт при приобретении научного оборудования за рубежом. Получается, что государство, выделяя НАНУ бюджетные средства под такие закупки, тут же забирает часть этих денег обратно в бюджет. И на поверку увеличение финансирования оказывается мифом, так как государство… платит само себе. Нужны особые стимулы для собственно коммерческой составляющей совместных проектов науки и бизнеса. Сегодня бизнесменов «завлекают» в основном вероятной прибылью, но этого явно не достаточно. Желательно разрешить предприятиям включать все расходы на финансирование научных работ в валовые расходы сразу и полностью, а не через амортизацию, как это практикуется на сегодняшний день. И, конечно, нужно предприятиям, внедряющим инновации, открыть доступ к беспроцентным кредитным ресурсам, если выплату процентов берет на себя государство.

— Как известно, в любом деле важен «человеческий фактор». Есть у нас специалисты, которые смогут выполнять новые задачи?

— В науке и инновациях человеческий фактор вообще является ключевым: никакое, даже самое впечатляющее финансирование не заменит людей, генерирующих новые идеи, и высококлассных специалистов, способных эти идеи реализовать. Другое дело, сможет ли государство «по-хозяйски» распорядиться имеющимся (или правильней будет сказать — оставшимся?) у нее интеллектуальным потенциалом?

Возьмем НТК «Институт монокристаллов», в состав которого входят Институт монокристаллов, Институт сцинтилляционных материалов, отделение химии и функциональных материалов (по сути, уже Институт химии), Научно-технический центр иммунобиотехнологии, Научно-исследовательский институт микроприборов, завод химических реактивов, где работает 1350 человек. Я четко распознаю людей, которые могут генерировать новые знания, и тех, у кого есть талант к их коммерциализации. Кстати сказать, в ходе создания целостной инновационной инфраструктуры мы столкнемся с целым рядом проблем, например, отсутствием в Украине научного менеджмента. Сегодня административной работой, поиском инвесторов и организацией производства зачастую занимаются сами же ученые. Даже если у них это выходит хорошо, подготовка профильных специалистов для научного бизнеса — более чем актуальная задача. Иными словами, переход к инновационной модели экономики, несомненно, потребует внедрения новых для нас специальностей. Дождаться бы самого перехода…

Еще одна проблема — «утечка мозгов». Традиционным средством против нее считают повышение зарплат ученым и вузовским преподавателям. Есть другой вариант — более трудоемкий, но зато гораздо более эффективный. Например, в Финляндии под патронатом академии была создана ассоциация наиболее успешных научных лабораторий и исследовательских институтов, которые прошли строгий отбор и получили звание — буквально! — «превосходных». Это звание предоставляется на пять лет и в этот период его носитель получает более чем щедрое финансирование. Этот статус не просто престижен внутри страны, он позволяет привлекать талантливых ученых со всего мира!

— Если бы подобные центры по той же самой конкурсной схеме отбирались бы у нас, смог бы ваш НТК получить такой статус?

— Наверняка он был бы одним из главных претендентов на звание «центра превосходных»… Хотя я как украинец испытываю гордость за все ведущие отечественные научные центры.

— Как скоро общество сможет ощутить первые результаты нововведений. Какими они могут быть?

— Чудес в мире не бывает. Тут всем — и обществу, и власти — нужно набраться терпения. Для того чтобы из выпускника вуза сделать квалифицированного ученого, нужно не менее четырех-пяти лет. То же самое справедливо по отношению как к собственно инновациям и их результатам, так и к реформированию, а точнее — созданию научного бизнеса. Первые результаты нововведений начнут экономически ощущаться через три-пять лет, однако особая «инновационная атмосфера» станет заметна практически сразу, в первые же полгода. Главное, чтобы между инновационным бумом и его результатами не случилось очередных откатов. Еще один шаг назад в прошлое может оказаться для Украины фатальным.

Основным эффектом подобных реформ, на мой взгляд, станет реструктуризация научного сообщества. Преимущественные возможности для проведения научных исследований получат те, кто действительно готов выполнять их на современном уровне. Тогда и с выборами в НАНУ, которые так живо и неоднозначно обсуждались на страницах «ЗН», ситуация сложится несколько иная… В конечном итоге будут созданы устойчивые предпосылки для появления практически востребованных и экономически целесообразных разработок. Более того, одним из важнейших результатов окажется изменение системы ценностей в научно-технической сфере. Уверен, что тогда, наконец, в почете будут реальные заслуги мирового уровня, а не звания и должности.