«ТАК ЭТО БЫЛИ РУССКИЕ ИЛИ УКРАИНЦЫ?»...

Не утихают страсти вокруг выплат за принудительный труд восточным работникам. И хотя вопрос, казалось, окончательно решен — они получат 8,25 млрд. марок, однако адвокаты американских жертв национал-социализма выдвинули новые требования, претендуя также и на репарации, то есть имущественные компенсации. В общем-то правильно, но вопрос в том, что если американцы добьются своего, то эти деньги тоже вычерпнут из общего «котла» — фондов немецкого правительства и индустрии. Вот уж действительно нашим достанется пара копеек, как любит подчеркивать адвокат украинских «остарбайтеров» Петер-Йохен Крузе. Кроме этого, если за спиной американских евреев стоит мощный адвокатский корпус, то бывшим украинским принудительным работникам приходится сражаться чуть ли не в одиночку. Многие из них, кстати, до сих пор не могут получить подтверждение о своей работе в Германии. Фонд «Взаимопонимание и примирение» отправляет людей в Международную службу розыска в Арользене, откуда им шлют «приветы», что, мол, ваше письмо поставлено в очередь (!) — ждите ответа. Вот и ждут — многие уже по 5—8 лет. А многие уже и не дождались. Кроме этого, существует практически непреодолимая преграда, если поиском будет заниматься служба розыска в Арользене, а не лица, скажем так, чуть ли не лично заинтересованные.

Я столкнулась с этим совершенно случайно. В одной из газет появилась информация, что город Дармштадт, где во время второй мировой войны работало более 20 тысяч принудительных работников из всей Европы, согласен выплатить каждому из них, независимо от того, откуда был угнан — с Востока или Запада — и кто работал в городском хозяйстве, по 10 тысяч марок. Если, конечно, они найдутся. Город же затрудняется с поиском, так как во время бомбежки Дармштадта американцами часть городского архива сгорела, а частные предприятия не спешат делиться своими данными. Я взяла интервью об этом у обербургомистра Дармштадта Петера Бенца. На вопрос, сколько же украинцев работало в то время в городе, господин Бенц ответил, что один. А остальные 171, на которых уцелели карточки, прибыли из России. Русские.

Откровенно говоря, почти не сомневалась, в чем тут дело. Ведь раньше все, что касалось СССР, связывалось с Россией. На просьбу поработать с этими документами получила любезное согласие. И вот сотрудник архива Петер Энгельс принес мне ящичек с пожелтевшими карточками. Так и есть: в графе, откуда прибыл, указано: Россия, национальность — русский. И названия населенных пунктов, откуда людей угоняли, — Полтавская, Запорожская, Днепропетровская, Житомирская, Винницкая области... Но ведь искать их в России — значит никогда не найти! Не меньшей сложности и другая проблема. Все данные записывались немецкими служащими на слух, поэтому путаница в написании невообразимая. Кроме этого, многие принудительные работники были детьми, поэтому и имена свои называли так, как их дома называли родители, — Дуня, Грицько, Митько, Толя. А ведь теперь они же делают запросы и пишут иначе: Евдокия, Григорий, Дмитрий. Какой немецкий историк, а тем более технический работник догадается, что это и есть та самая Дуня?

С другой стороны, я держала эти карточки в руках и думала: ну до чего же это может быть просто: вот попрошу господина Энгельса выписать мне справку-подтверждение на кого угодно, а человек, если судьба его миловала и он жив еще, хоть завтра получит свои 10 тысяч, которые немного скрасят его осень. Кстати, если среди читателей «Зеркала недели» есть люди, работавшие в Дармштадте во время войны, или кто-то знает таких — отзовитесь, я наведу справки и сообщу вам об этом.

Размышления об этом и других проблемах украинских «остарбайтеров», в частности о совершенно обойденной категории людей — тех, кому даже маленькая компенсация не положена, работавших в услужении у хозяев, часто мнивших себя сверхчеловеками, я написала в одной из самых читаемых газет «Франкфуртер рундшау». Ох, а говорят, что немцы холодные и расчетливые, что зацепить их за живое сложно...

«Хотим разыскать нашу Марию, Шуру, Оксану, — пишут они в своих письмах на мое имя. — Мы были детьми, но хорошо помним этих девушек. Наши родители к ним хорошо относились, а нам они были подружками. Родители умерли, но мы сохранили фотографии. Помогите их найти».

Помогите найти. Ладно, если запомнили фамилию, как профессор из Детмольда Конрад Бальке, «своей» Марии Гончаренко. Но кроме того, что девушке было 14—15 лет и что родом она из Украины, ему больше ничего не известно. Мария, в девичестве Гончаренко, отзовитесь!

Семья Майеров (Карл-Хайнцу было 8 лет, когда украинская девушка появилась у них в доме) через Международную службу розыска в Арользене почти 10 лет разыскивала Шуру Пивень. Для немцев в Германии точно такая же бюрократия, как и для наших. Наконец Карл-Хайнц нашел ее, хотел пригласить в гости, да не смог оплатить медицинскую страховку для нее, оказалось, не по карману, средства ведь тоже из пенсии. Но все равно хотел бы материально помочь Шуре, теперь уже имеющей другую фамилию и живущей в Крыму, гостинец бы послал, да как? Нашел недавно фирму, организованную российскими эмигрантами, отправил посылку да переживает, дойдет ли? А со мной встретился, чтобы показать письма, которые ему Шура написала — полные теплых слов и воспоминаний. «Вы хорошо понимаете? — волновался он. — Видите, не все немцы были фашистами...»

Дитер Денгард — бывший инженер, а теперь пенсионер из Штайнау, рождения предвоенного:

— Мой отец — солдат Фридрих Денгард погиб под Орлом в 1943-м. Он был честным человеком, но режим... Мне кажется, я с младенчества ненавижу все, что связано с фашизмом. Нет-нет, я не ненавижу русских — а что немцы делали в этой стране, кто их туда звал? Но я помню пленных русских солдат, работавших в нашем городке. Они мастерили поделки — вырезали из дерева самолеты и танки. Мы, ребятня, воровали дома кто картофелину, кто кусок хлеба и меняли их на игрушки. Мама, конечно, видела эти мои хитрости, но молчала: солдаты были голодными.

Почему я теперь пришел к вам? У нас дома не было «остарбайтеров». Но я прочитал, как трудно живется им теперь. Поэтому хотел бы передать часть моей пенсии самым нуждающимся. Возьмете? — умоляюще посмотрел он на меня.

Удивительно: богатые фирмы до сих пор ломают копья — платить или не платить, а лучше не платить, некоторые доводят дело до суда, лишь бы не отдать бывшим рабам хотя бы часть заработанного их тяжким трудом, а тут приходят граждане, совершенно далекие и от политики, и от дел начальницких, совершенно, можно сказать, рядовые, и, волнуясь неимоверно, пытаются убедить, что нацизм и нация — не одно и то же...

И еще случай, уж совершенно удивительный. Муж и жена Йоганна Гайланд и Рихард Крон купили в маленьком городке Улснис старый дом. Когда начали ремонтировать, заметили странности — совершенно тюремные решетки на окнах в полуподвальном помещении, малюсенькие каморки, напоминающие карцеры. Стали интересоваться, узнавать, оказалось, что дом во время войны был своеобразной тюрьмой, где содержались украинские, польские, югославские принудительные работники — всего около 30 человек. Дотошные супруги не только попытались выяснить имена этих людей, но и обратились в магистрат города с предложением установить на доме памятную доску с таким текстом: «В память о принудительных работниках из Украины, Польши, Югославии — 1940—1945». Энтузиазма у властей это не вызвало. Их не поняли и отказали. Из письма супругов я поняла, что городские власти за такое стремление их не жалуют, но они вот уже на протяжении нескольких лет настойчиво продолжают добиваться разрешения на установление памятной доски, уже потратив на это немало средств. «К сожалению, — пишут супруги, — нам удалось найти только одну украинскую фамилию: Фурманюк Мыхайло, 09.09. 1913 года рождения. Жив ли он?»

Отозвался адвокат из Майнталя Петер-Йохен Крузе, по телефону сообщив хорошую новость: фирма «Мерк» согласна выплатить уже сейчас по 10 тысяч долларов каждому, кто во время войны работал на предприятии. Если адвокат отозвет иски украинских «остарбайтеров» из суда. Господин Крузе и радуется, и огорчается — ведь на фирме работало 167 принудительных работников из Украины, а иски в суд подали только 13. Судьба остальных неизвестна. А деньги они могут получить хоть сегодня, причем из рук в руки. Но эти люди даже не подозревают об этом. Правда, «Мерк» имеет свой архив, но адвоката туда не допускает. Однако он получил твердое обещание, что если бывшие принудительные работники объявятся, то деньги они получат. Теперь предстоит их найти.

На моем рабочем столе лежат письма из Украины и Германии. От тех, кто нуждается, и от тех, кто искренне желает помочь. И я, конечно, в меру своих скромных возможностей попытаюсь тоже помочь и тем, и другим. Но чем больше приходит писем, тем с большей горечью я осознаю, что моих маломощных усилий, увы, недостаточно. Ведь таких архивов, как в Дармштадте, в Германии много. Кто должен до них дойти? Кто должен следить за появлением такой информации и в Германии, и в Украине? Кто-то должен, пока еще не поздно. Вот и последние новости: московское общество «Мемориал» сообщает, что в его банке данных имеется информация на 400 тысяч принудительных работников. Может, теперь и нет нужды писать в недосягаемый Арользен, который, на мой взгляд, не столько не успевает перерабатывать поступающие сюда письма, сколько не торопится это делать.

Немецкая газета «Эхо Дармштадта», перепечатав мою публикацию из «Франкфуртер рундшау» и побывав в городском архиве, в комментарии задает вопрос: «Так были они русские или украинцы?» Украинцы, украинцы, и мне бы хотелось, чтобы они узнали об этом быстрее. Обе стороны.