Североатлантический альянс помогает Украине стать сильнее и укрепляется сам

Накануне Бухарестского саммита чиновник секретариата президента Ющенко, беседуя с одним из представителей НАТО, прямо заявил, что Бухарест станет для альян­са решающим испытанием или, как он выразился, «моментом истины». И саммит действительно оказался моментом истины, только совсем не таким, каким его ожидали увидеть большинство участников и заинтересованных наблюдателей. Се­вероатлантический альянс подтвердил и укрепил базовые договоренности о сотрудничестве с Украиной и Грузией и укрепился сам. Саммит внес больше ясности и в политику взаимоотношений НАТО с Россией, и эта политика расширяет, но одновременно и сужает горизонты сотрудничества с этой страной. Альянс подтвердил свои обязательства относительно Афганистана, проявил удивительное единодушие в вопросе размещения в Европе систем противоракетной обороны и в очередной раз расширился за счет приема новых членов. Все, что произошло во время саммита в Буха­ресте, дало новую пищу для размышлений и в то же время заставило посмотреть на альянс по-новому. НАТО стало сильнее, и более привлекательными стали перспективы вступления в него для новых членов.

Хотя с таким же успехом саммит мог закончиться и полным провалом. Так скорее всего и произошло бы, будь НАТО всего лишь союзом «управляемых» демократий или пародией на союз управляемых демократий в виде инструмента поддержки главенствующей роли США. Но НАТО — не классический союз, основанный на принципах и приоритетах «реальной политики», а довольно разношерстное сообщество, где каждый его член име­ет свою позицию, которая может не совпадать с позицией других членов. Поэтому исход саммита было невозможно предсказать заранее. В сообществе такого типа споры и дискуссии либо вносят раскол, либо, наоборот, еще больше укрепляют единство его рядов. НАТО испытывало определенное давление, и, как показал прошедший саммит, давление может исходить не только от недругов. Оно может возникнуть и в ситуации, когда определенная критическая масса друзей начинает ставить под сомнение способность альянса жить и действовать в соответствии со своими принципами и обязательствами. Именно такая ситуация сложилась накануне бухарестской встречи, когда друзей-критиков оказалось более чем достаточно. Какой-то компромисс по поводу присоединения к ПДЧ Украины и Грузии стал вырисовываться лишь тогда, когда дискуссия отошла от заранее написанного сценария и приняла более личностный характер и когда новые члены напомнили старым о том, за что они боролись и какова позиция самого альянса. В итоге компромиссное решение по ПДЧ было все же достигнуто, и оно оказалось даже лучше самого ПДЧ.

Загадочный курс Украины

Заявка Украины на присоединение к ПДЧ, а именно обстоятельства и время ее появления, вызвала определенную нервозность, если не сказать раздражение внутри альянса даже среди симпатиков Украины. 15 ян­варя, когда текст известного «письма трех» был обнародован в Украине, к генеральному секретарю НАТО стали обращаться с просьбами прокомментировать документ, который он еще офици­ально не получил. Письмо прибыло в штаб-квартиру НАТО в Брюсселе 18 января, то есть за 74 дня до самми­та, на котором должны были развернуться жаркие баталии по воп­росам Афганистана, систем ПРО, Ко­сово и заяв­ки на членство Респуб­лики Маке­дония. То есть и кро­ме Украины причин для раздражения было более чем достаточно.

Но помимо раздражения это письмо вызвало и множество вопросов. Если говорить о НАТО, то альянс, как и прежде, интересует одно: достаточно ли у Украины решимости и возможностей для продолжения курса на евроатлантическую интеграцию. Еще со вре­мени подписания в 1997 году декларации об особом партнерстве между Украиной и НАТО альянс настаивал, чтобы Украина подтверждала свои интеграционные намерения конкретными действиями. Если бы все решали только намерения и декларации, то Ук­раина присоединилась бы к ПДЧ еще в 2002 году. Новый мощный импульс дальнейшему продвижению к ПДЧ и членству в альянсе дали оранжевая революция и воз­обновление курса на реформирова­ние армии и силовых структур. Не­смотря на развал оранжевой коалиции в сентябре 2005 г., этот процесс удалось возобновить после парламентских выборов в марте следующего года. Весной и в начале лета того же года руковод­ство НАТО было практически уверено в том, что Украина получит приглашение присоединиться к ПДЧ уже на Рижском саммите. Однако в сентябре последо­вало заявление тогдашнего премьер-министра Виктора Януковича о том, что Украине необходим тайм-аут, и процесс пришлось приостановить. Может быть, НАТО ожидало от Украины слишком многого, но таковы были реалии того времени. Когда после третьего тура президентских выборов в декабре 2004 года ваш покорный слуга позволил себе предположить, что Украина вполне может рассчитывать на членство в НАТО уже через четыре года (то есть в 2008 году), некоторые представители политического истеблишмента в Украине и США даже обвиняли его в «излишнем консерватизме».

Сегодня, когда речь идет об Украине, любой мало-мальски осведомленный наблюдатель понимает, что ожидания и надежды это одно, а реалии — совершенно иное. С одной стороны, есть надежда, что демократические выборы послужат укреплению и дальнейшему развитию демократии, но с другой — не наблюдается никакого прогресса в продвижении правовых реформ. Надежда на преодоление региональных различий нивелируется политическими процессами, которые их только усугубляют. Надежда на то, что общее улучшение экономической ситуации послужит и улучшению культуры ведения бизнеса, нивелируется пониманием того, что в борьбу за обладание и контроль над ресурсами вовлечены представители высшего руководства страны. Надежда на необратимость военных реформ нивелируется увольнением со своего поста архитектора этих реформ, и притом без всяких видимых причин. Надежда на то, что реформы в сфере обороны и безопасности будут теперь координироваться на самом высоком уровне, тает с каждым днем, так как деятельность Совета по националь­ной безопасности и обороне посто­янно политизируется (уже в третий раз за время президентства Виктора Ющенко), а лучшие его представители уходят в другие структуры. Надежда на то, что силовые структуры наконец-то станут профессиональными и ответ­ственными, уже не кажется столь очевидной, особенно после того, как они оказались на грани вооруженного конфликта. Надежда на активизацию политического диалога с НАТО не подтверждается никакими реальными действиями, а диалог как таковой фактически не ведется уже почти два года. В такой ситуации, когда политиканство берет верх над политикой, когда так много говорится о защите национальных интересов, но реально ничего не делается, когда представители высшего руководства чуть ли не ставят перед НАТО ультиматумы вроде «сейчас или никогда» или «не хотите, как хотите», неудивительно, что заявка Украины на присоединение к ПДЧ вызвала такую неоднозначную реакцию.

Тогда почему же альянс просто не отклонил эту заявку (для этого ему даже не пришлось бы придумывать каких-то особо убедительных аргументов), а сообщил буквально следующее: «Се­год­ня у нас есть общее понимание того, что эти страны (т.е. Ук­раина и Грузия) когда-нибудь должны стать членами НАТО»? Во-первых, Киев не устает напоминать о том, что «ще не вмерла Украина» и что НАТО просто не имеет права ее потерять. Реши­мость Юрия Еханурова, несмотря на вышеописанные обстоятельства и недостаточный уровень его компетентности в вопросах армии и обороны, поддерживать дух и направление начатых его предшественником реформ; пре­вращение Юлии Тимошенко из откровенного популиста в ответст­венного руководителя профессионального правительства, ее решимость на деле способствовать реальному продвижению к НАТО путем троекратного увеличения расходов на информационную политику и ее уверенность в том, что «Украина больше не будет оставаться на обочине геополитических процессов»; превращение Алек­сандра Турчинова из совершенно равнодушной к НАТО фигуры в руководящую и движущую силу интеграционного процесса; очевидное стремление руководства СБУ к продолжению движения по пути евроатлантической интеграции и нежелание многих ее сотрудников поддерживать и защищать коррупционные интересы — все эти факты говорят о том, что Украина способна за себя побороться и что за нее стоит бороться.

Во-вторых, это способность альянса к самокритике. Главная проблема Украины и НАТО состоит в том, что каждая из сторон считает другую сторону виновной в отсутствии решительных действий и ясности во взаимоотношениях. В результате образовался порочный круг, из-за которого снизилось влияние этой структуры на Украину, а ее руководство получило повод находить многочисленные оправдания своему бездействию. Этот порочный круг необходимо разорвать, и сделать это может только более сильный из партнеров. И именно те, кто это понимает, выиграли спор в Бухаресте. Как сказала Кондолиза Райс, «если раньше дверь была открыта…то теперь она широко открыта, а с повестки дня окончательно сняты два вопроса, а именно: станет ли НАТО для Украины «запретной зоной» и считает ли НАТО целесообразным присоединение к альянсу одной из республик Закавказья. Ответ на эти вопросы содержится в заявлении о том, что …эти страны обязательно станут членами НАТО. Таким образом, эти вопросы больше не стоят на повестке дня, и теперь вопрос состоит не в том, присоединятся ли они к НАТО, а в том, когда это произойдет».

В-третьих, НАТО, взяв на себя обязательства по приему новых членов путем «создания на высшем политическом уровне механизма интенсивного сотрудничества с целью решения вопросов, касающихся ПДЧ», фактически признало, что таким образом оно сможет оказывать большее влияние на интеграционные процессы, чем просто предоставив этим странам доступ к участию в ПДЧ. И вопрос не в том, понравится это кому-нибудь в Украине или нет, а в том, пойдет ли это на пользу стране и поможет ли это тем людям, которые действительно хотят ее изменить. Если бы НАТО и позволило Ук­раи­не присоединиться к ПДЧ, несмотря на застопорившиеся реформы и уже зарождающийся политический кризис, то какие выводы из этого могло бы сделать для себя украинское руководство? Как бы при этом выглядело НАТО в глазах простых украинцев, которые и так уже не слишком дружелюбно относятся к альянсу? И с какой стати те, кто, требуя от НАТО всего и ничего от себя, вдруг захотят что-то изменить, а не продолжать действовать в том же духе, как это было до сих пор? Заменив в повестке дня вопрос «станет ли Украина чле­ном НАТО?» на вопрос «когда?», альянс сместил акценты в системе мотивации и теперь ожидает ответного хода от Киева. Ко­го эта новая система устраивает, а кого нет, станет ясно уже задолго до намеченной на декабрь встре­чи министров иностранных дел стран-членов НАТО в Берлине.

В-четвертых, это, как ни странно, вопрос России. НАТО всегда принимало во внимание российский фактор, когда речь шла о механизме, времени и возможных последствиях приема новых членов. Но оно никогда не давало России права вето, как и права участия в процессе принятия решений. Однако здесь есть некоторые нюансы, которые совершенно очевидны для профессионалов, но не столь очевидны для тех, кто привык ко лжи и полуправде, кто всего боится и, конечно же, для средств массовой информации. И именно по этой причине представители НАТО всегда соблюдали осторожность при публичном обсуждении вопросов, касающихся России и российского фактора. Несоблюдение этого правила накануне Бухарест­ского саммита вызвало немалую озабоченность в одних штаб-квартирах и даже некоторую степень негодования в других. Причиной негодования послужили некоторые заявления представителей российского руководства. Ведь угроза перенацеливания ядерных ракет на Украину прозвучала не из уст лидера движения «Наши», а из уст самого президента страны. И распад Советского Союза считает величайшей трагедией XX века не Геннадий Зюганов, а все тот же президент. Никто бы не удивился, если бы Жириновский назвал Украину фактором «внутренней, а не внешней политики России». Но это был не Жириновс­кий, а не кто иной, как постоянный представитель России при НАТО, и, более того, это заявление прозвучало не в 1992 году, а в январе 2008 года. И Се­вероатлан­тический альянс, как это уже не раз бывало за его долгую историю, вынужден был вновь применить моральное давление и продемонстрировать свою решимость не уступать политическому давлению со стороны России.

Геополитическая ситуация и изменение баланса сил

В течение многих лет Украина прекрасно понимала, что Россия далеко не единственная страна, способная помешать ее продвижению на пути к европейской и евроатлантической интеграции. После Бухарестского саммита многие стали смотреть и в сторону Германии. Но вопрос в том, насколько верно была истолкована позиция Берлина. Ответ на этот вопрос не столь очевиден, как может показаться на первый взгляд. Правящая в Германии коалиция, не говоря уже о ее сторонниках в среде экспертов и членов правительства, разделена на два больших лагеря: это последователи политики Герхардта Шрёдера и те, кто стремится идти другим путем. Последние, к которым, безусловно, относится и нынешний канцлер Ангела Меркель, вынуждены действовать чрезвычайно осторожно, и не только из боязни потерять часть электоральной поддержки, но и в силу того обстоятельства, что Российская Федерация является главным внешнеполитическим партнером германского государства, начиная еще с 1991 года. Но при этом почему-то забывают тот факт, что именно Германия была инициатором первой волны расширения НАТО после распада СССР в 1991 году. Однако причины, побудившие альянс к расширению тогда, никуда не исчезли и сегодня. Это, прежде всего, защита интересов альянса и связанная с этим необходимость вовлечения в европейские структуры безопасности и другие организации граничащих со странами НАТО незрелых и слабых демократий. Поскольку эта задача пока не решена, такая двойственность политики германского руководства выглядит вполне оправданной. А учитывая возрастание веса и роли Российского государства, то из двух основных внешнеполитических векторов Германии пришлось несколько сместить акцент именно в сторону России. Отсюда и позиция правительства Германии, которую накануне саммита на неофициальном уровне лоббировали некоторые его представители: то есть мы не возражаем против закономерности и неотвратимости присоединения к НАТО Украины и Грузии в принципе, но нас не устраивают заявленные временные рамки этого процесса. На встрече в Бухаресте эта позиция стала официальной точкой зрения Берлина, которая нашла отражение в п. 23 Декларации Бухарест­ского саммита. После этой дискуссии Ангела Меркель выступила с заявлением, расставляющим все точки над «і» в позиции Германии: «Отно­шения с Россией здесь ни при чем. Это было решение НАТО и стран, претендующих на присоединение к ПДЧ. Другие страны не имеют права участвовать в этой дискуссии» (4 апреля). То есть все сказанное следует понимать в том смысле, что сейчас мы находимся в той ситуации, когда Германия сама уже заинтересована в продвижении Украины по пути интеграции. Если же в этом заинтересована и Украина, то она должна понять двойственность позиции Германии и действовать так, чтобы переломить ситуацию в свою пользу.

Но, кроме Германии, есть еще и Франция, и Украине придется изрядно потрудиться, чтобы склонить ее на свою сторону. Во время своего первого официального визита в Великобританию на посту президента Николя Саркози попытался развеять ошибочные представления о причинах изменения политики Парижа, заявив, что в основе европейской безопасности лежат отношения между Францией и Германией. Одна­ко все действия Саркози свидетельствуют о том, что место, которое в отношениях с Францией прежде принадлежало Германии, теперь уверенно занимает Россия. Для страны, со времен окончания Второй мировой войны строившей всю свою политику именно на отношениях с Германией, такой переход говорит о многом. Если Франция теряет свое влияние в Германии, то какое же влияние у нее еще остается? Что получили Франция и Саркози в наследство от Жака Ширака? Это практически полная потеря воздействия на Соединенные Штаты, значительное ухудшение отношений с Вели­кобританией, весьма непростые взаимоотношения с Северо­атлан­тическим альянсом и отсутствие сколько-нибудь приемлемой политики касательно стран Цент­ральной Европы (за исключением Румынии), которая находила бы понимание и поддержку у любого государства из числа новых членов НАТО. По­этому такой стратегический, хоть и несколько запоздалый, но от этого не менее впечатляющий переход к новым внешнеполитическим приоритетам вполне оправдан. Это дальнейшее развитие отношений с Северо­атланти­ческим альянсом, возобновление полномасштабного сотрудничества с военными структурами НАТО и улучшение отношений с Велико­британией до их прежнего состояния. В таком случае вполне возможно, что Франция изменит свою политику и по отношению к Украине. Но для этого должна приложить усилия и сама Украина. Во-первых, не рассчитывая получить «все и сразу», а во-вторых, стараясь не разочаровывать тех, кто уже начал проявлять к ней хоть какой-то интерес.

И, наконец, после президентских выборов в России есть надежда на изменение политики и этой страны. А здесь действительно есть что менять, и вряд ли кто-то станет с этим спорить. В своей тщательно выверенной речи на Бухарестском саммите, которую один из представителей НАТО назвал «гвоздем программы», нынешний президент Путин постарался говорить очень осторожно, чтобы не сказать ничего лишнего. Однако из его заявлений на заключительной пресс-конференции стало ясно, что за все время пребывания Путина на президентском посту его отношение к НАТО (которое, по его словам, рассматривает Россию «минимум как врага») и перспективам его расширения совершенно не изменилось. А что касается Украины, то, по некоторым сведениям, просочившимся в прессу (Mоscow Times, 8 апреля) после заседания комиссии Россия—НАТО, Украина для Путина — «это даже не государство». Более того, во время недавней встречи с президентом США в Сочи Путин заявил, что присоединение Украины к НАТО может привести к ее распаду как единого государства («Коммерсант», 8 апреля). Еще одно доказательство неизменности позиции Кремля по отношению к Украине имеется и в интервью министра иностранных дел России Сергея Лаврова, опубликованном 31 марта в газете «Известия».

Какова же вероятность того, что Москва все-таки изменит свою политику? Хватит ли у Дмитрия Медведева желания и возможностей, чтобы начать этот процесс? Очень даже может быть, хотя его интервью газете Financial Times (24 марта) говорит совсем об обратном. Но такая возможность все же может появиться, если создать для этого определенные предпосылки. Неудачи всегда давали руководителям Российского государства повод для пересмотра и переоценки каких-то устоявшихся догм, унаследованных ими вместе с президентскими регалиями. В начальный и весьма многообещающий период своего правления Путин (как и его предшественники Ельцин и Горбачев) вынужден был отказаться от некоторых устаревших догм, которые начинали вредить России. Казалось, что таким же путем пойдет и Дмитрий Медведев, но после Бухареста это представляется весьма сомнительным.

Как бы там ни было, но после Бухарестского саммита можно говорить о довольно неплохих отношениях между Россией и НАТО. На заседании комиссии Россия—НАТО, а также во время сочинской встречи был очерчен круг вопросов, касающихся дальнейшего сотрудничества России с США и НАТО. Несмотря на важность такой совместной деятельности, ее масштабы все же не соответствуют ожиданиям ни одной из сторон. В программу сотрудничества входят такие вопросы, как противоракетная оборона, нераспространение ядерного оружия, борьба с терроризмом, энергетическая безопасность, переправка военных подразделений в Афганистан и т.д. Очевидно, что НАТО все меньше заинтересовано в обсуждении вопросов своего будущего с Россией, а Россия, в свою очередь, постепенно теряет возможности влияния на будущее альянса. Бухарест­ский саммит стал еще одним подтверждением того, что НАТО, как и Европейский Союз, будет существовать как единое сообщество только до тех пор, пока всех его членов будут объединять общие приоритеты, интересы и ценности. А пока Россия не станет их разделять, она не может претендовать на те же привилегии и преимущества, которыми пользуются государства, их разделяющие. Не стоит России рассчитывать и на то, что Европа признает существование «зон российских интересов», которые противоречат интересам входящих в них стран. Россия сделала свой выбор, и, как было заявлено ее представителям в Бухаресте, теперь ей с этим выбором жить. Какие выводы сделает из этой ситуации российское руководство? Как говорится, поживем — увидим.

(Мнения, высказанные в этой статье, являются исключительно точкой зрения автора и могут не совпадать с точкой зрения Министерства обороны или правительства Великобритании)