СРАВНЕНИЕ С ЭКВАДОРОМ – В НАШУ ПОЛЬЗУ

Из того, как рынок отреагировал на оглашение условий реструктуризации украинских частных долгов повышением котировок, можно сделать вывод, что эти условия лучше, чем ожидалось. Украина предлагает провести обмен без дисконта, то есть не просит списать какую-то часть задолженности, показывая, что у нее проблемы не с долгом, а с ликвидностью.

Такая позиция логична и понятна. Лишь немногие страны изначально говорили о дефолте (как правило, при смене политического режима, как было в СССР, на Кубе, в Северной Корее). Большинство же сначала пытается договориться о рассрочке, убеждая кредиторов, что проблемы носят временный характер. На практике граница между этими двумя понятиями достаточно размыта, хотя теоретически ясна: страна-должник считается неликвидной (illiquid), если она не в состоянии выполнить свои обязательства в текущий момент, но в долгосрочной перспективе вполне платежеспособна. А несостоятельной (insolvent) — если и в будущем заплатить не сможет. Причем долг настолько велик, что страна теряет стимулы к инвестициям и зарабатыванию денег, так как большая часть дохода уходит на оплату долга. Это считается кризисом долга и со стороны кредиторов предполагает списание его части, в результате чего у должника появляются стимулы работать, а для кредиторов увеличивается вероятность получить оставшуюся часть долга.

Насколько субъективной является такая оценка на практике, хорошо демонстрирует пример Латинской Америки в 80-е годы, известные как «потерянное десятилетие». Сначала ситуацию воспринимали как проблему ликвидности, потом — как проблему долга.

О долговом кризисе 80-х рассказывает доктор экономики, профессор экономики в университете Саймон-Фрейзер (Канада) и профессор международного бизнеса в университете Западного Вашингтона (США) Джеймс ДИН, который также работал консультантом Всемирного банка и Канадского агентства международного развития. Уже третий год подряд профессор Дин полтора месяца проводит в Украине, читая лекции на магистерской программе по экономике EERC в Киево-Могилянской академии.

— Долговой кризис начался как кризис кредиторов, когда в августе 1982 года Мексика перестала обслуживать внешний долг. Вскоре об этом же объявили Аргентина, Бразилия, Чили и другие страны региона, а также некоторые азиатские и восточноевропейские. И все-таки центром событий была Латинская Америка.

Причиной кризиса был рост краткосрочных процентных ставок и рецессия в развитых странах, в результате которой упали спрос и цены на сырьевые товары. Интересно, что основные банки- кредиторы вложили в регион суммы, превышавшие их капитал. Если бы, например, всего три страны — Мексика, Аргентина и Бразилия — объявили полный дефолт, то большие американские банки технически стали бы банкротами. Именно поэтому банки согласились реструктуризировать часть платежей и выдали новые кредиты, одновременно наращивая капитал и диверсифицируя портфель. Чистый отток капитала из региона продолжился, так как небольшие новые вливания со стороны банков не перекрывали выплат процентов и погашения основных сумм должниками. И когда в 1985 году в «Нью-Йорк таймс» вышла статья под заголовком «Долговой кризис завершен», это всего лишь означало, что крупнейшие банки перестали быть «смертельно» уязвимыми.

После этого банки, естественно, потеряли стимулы к дальнейшему кредитованию, а проблемы должников только усугубились. В октябре 1985 года был объявлен «план Бейкера» (тогдашний министр финансов США), который призывал банки и международные финансовые организации увеличить кредитование при условии, что развивающиеся страны проведут реформы, ориентированные на экономический рост. Большую часть денег пришлось выложить официальным кредиторам ($16 млрд. по сравнению с $13 млрд., предоставленными частными банками всего за три года, 1986—88-й).

Рефинансирование должников могло бы стать успешным, но, во-первых, в конце 1986 года цены на нефть упали на 50%, что подорвало экспорт, а значит, и валютные поступления. А во-вторых, Бразилия по политическим мотивам объявила мораторий на выплату долгов.

К тому времени банки уже создали резервы под плохую задолженность и начали торговать долгами на вторичном рынке. Хотя цены упали в среднем ниже 50 центов за доллар, 1988 год некоторые банки сумели закончить с рекордными прибылями…

— То есть, по большому счету, частные кредиторы сумели выпутаться из ситуации без больших потерь?

— Да, но, к примеру, в Штатах, росло недовольство тем, что государственные деньги использовались для защиты интересов частных кредиторов. Становилось также понятно, что некоторые страны Латинской Америки не способны в принципе выплатить свой долг до последнего цента. В феврале 1989 года в Венесуэле начался голодный бунт. А уже в марте того же года был обнародован «план Брэйди» (следующий министр финансов США), согласно которому официальная стратегия менялась от скоординированного кредитования к списанию части долга. Предполагалось обменять старые плохие долги с высокой процентной ставкой на новые, менее рискованные и менее доходные ценные бумаги с обеспечением, как правило, американскими гособлигациями. МВФ, Всемирный банк и Япония выделили для обеспечения $34 млрд., но предполагалось, что банки пойдут на списание части долга. К 1994 году большинство стран завершили переход на Брэйди-облигации, причем в среднем было списано 32% долга. Только для стран Латинской Америки было оформлено облигаций более чем на $150 млрд.

— Чем, на ваш взгляд, похожи Латинская Америка 80-х годов и нынешняя Украина, а чем отличаются?

— Нескольким большим странам очень сильно не повезло в середине 80-х годов — мировые цены на товары их основного экспорта упали. У вас же основной проблемой является плохое управление бюджетом. В определенном смысле Украине повезло, что она не так сильно зависит от цен на природные ресурсы, по крайней мере, в экспортно-ориентированных отраслях. И общая сумма долга в Украине намного меньше. Латинская Америка не была по-настоящему социалистической, следовательно, зарегулированность была гораздо меньше, чем в вашей стране сейчас. Но в чем-то они похожи. Латинская Америка имела крупные неэффективные предприятия и высокие импортные барьеры. Одна из задач, которые стояли перед Латинской Америкой в 80-х, а перед Украиной сейчас — реструктуризация экономики.

— А в Украине сейчас кризис ликвидности или кризис долга?

— Украина имеет большой неиспользованный потенциал, и в принципе она платежеспособна. На самом деле ваш долг невелик. Вот, например, два года назад в Южной Корее долг равнялся $150 млрд. Украинский экспорт составляет 50% ВВП, и действительно не требуется так уж много усилий, чтобы достичь позитивного сальдо торгового баланса в размере 2—4 млрд. и рассчитаться с кредиторами.

Иными словами, в Украине кризис не долга, а ликвидности.

— Недавно Эквадор объявил дефолт по Брэйди-облигациям, а потом и по еврооблигациям, что можно считать отголоском кризиса 80-х. Вы находите какие-то параллели с Украиной?

— Мне кажется, что Эквадор находится в более плачевном состоянии, чем Украина. Пример этой страны демонстрирует, насколько важна сильная экономическая политика. А если политика слабая, то и сумма долговых выплат больше, и инфляция, и валюта нестабильнее. (В 1999 году реальный ВВП Эквадора сократился на 6%, инфляция составила 60%, а безработица — 20%, бюджетный дефицит равнялся 5%, эскудо девальвировал на 65%)

>

— Но ведь, по существу, никаких санкций против Эквадора не было?

— Реальные санкции — это закрытие доступа на рынки капитала. Украина, я думаю, сделает все возможное, чтобы этот доступ сохранить.

— В случае дефолта, есть ли возможность никогда не платить?

— Практика такова, что условием возвращения на рынок является возобновление просроченных платежей.

— Как вы объясняете поддержку МВФ украинских предложений по реструктуризации частных долгов?

— Фонд поддерживает реструктуризацию потому, что он не хочет давать Украине много денег и не желает, чтобы эти средства были использованы для выплаты частных долгов. МВФ понял, что, во-первых, не располагает такими большими деньгами, во-вторых, историю кредитования с условиями нельзя назвать удачной. Мне кажется, что МВФ хочет перестать заниматься структурными реформами и вернуться к первоначальной задаче — быстрым кризисным кредитам. Я не хочу сказать, что рекомендации МВФ неправильны. Однако не МВФ должен просить их выполнить, а сама Украина, ее политическая элита, должна прийти к этой мысли, созреть.

— Теоретически это хорошо, но МВФ продолжает ставить условия!

— Единственный способ стать независимым от МВФ — это проводить те реформы, о которых говорит МВФ. Небольшой парадокс, не правда ли? Если Украина сможет сознательно провести структурные реформы, то ей не потребуется помощь МВФ.

— Что же для этого нужно сделать?

— Это очень сложный вопрос. Я в Украине уже третий раз и мне кажется, что теперь появился луч надежды. Новый премьер с программой, которую он продвигает, — это первый положительный знак. Может быть, даже этот ужасный беспорядок в энергетическом секторе закончится. Я имею в виду, что если определенные люди и будут иметь право импортировать газ из России, но конкурируя при этом между собой, то монопольная рента исчезнет. Решение — в конкурентной борьбе за ренты. А второй положительный момент — безотлагательная необходимость в приватизации, скорейшем поступлении средств, чтобы обеспечить ликвидность и выкарабкаться из кризиса. Несмотря на некоторые изъяны и много заработанных кем-то быстрых денег, в долгосрочной перспективе приватизация для страны окупится.