«…ИСЧЕЗЛИ ЮНЫЕ ЗАБАВЫ…» Власть меняет реприватизацию на стратегию выстраивания отношений с бизнесом

Похоже, украинская власть наконец-то сформулировала окончательную позицию по вопросу реприватизации – одному из самых болезненных в актуальном политическом и экономическом контексте. В течение последних десяти дней высшие должностные лица сделали ряд заявлений, которые свидетельствуют о наличии стратегии ликвидации последствий реприватизационной гонки и о намерении выстроить стратегические отношения с отечественным и иностранным инвестором. Бизнес занял выжидательную позицию. Полгода назад он поверил бы власти на слово, но сегодня убедить его в искренности могут только конкретные шаги.

Впрочем, сначала о контексте. Тему прекращения реприватизации в достаточно жесткой форме поднял Виктор Ющенко еще на расширенном заседании Кабмина 9 ноября. «Так забавляться с собственностью, как это делалось в начале года, невозможно, — сказал президент, — это слишком вредно для национальных интересов». Он подчеркнул, что из-за политики прежнего правительства в вопросах реприватизации до сих пор существует недоверие между властью и бизнесом, а декларациям от власти и сегодня верят мало: «Не думаю, что удалось снять все негативы, которые сформировались в это время».

Спустя три дня, на съезде НСНУ Ющенко высказался более определенно: запланированная реприватизация по ряду предприятий внесла «колоссальную смуту в бизнес-круги», реприватизация была ошибкой, которая привела к недоверию к правительственным шагам. Украинский бизнес, подчеркнул президент, формировался на протяжении 14 лет и было бессмысленно возвращаться «в прошлое».

Начавшийся разговор поддержал секретарь СНБОУ Анатолий Кинах, который в интервью российской «Независимой газете» заявил: «Никакого передела собственности не будет. Политическая возня вокруг приватизации или реприватизации прекратится». И добавил к мессиджу президента конкретики, сказав, что «если у власти есть вопросы к кому-то из собственников (где-то была занижена стоимость предприятия, а где-то инвестор не выполняет свои обязательства), то в каждом отдельном случае ситуация будет очень тщательно анализироваться. Я считаю, что можно и нужно идти на так называемые мировые соглашения с собственниками».

Наконец, министр экономики Арсений Яценюк, автор, пожалуй, наиболее жесткого и резонансного доклада о состоянии экономики страны за последние десять лет, в интервью газете «Дело» подчеркнул наличие в стране правовой базы, которая позволяет урегулировать «споры между государством и инвесторами путем заключения мирового соглашения».

А 15 ноября вечером Виктор Ющенко на встрече с политическими и деловыми кругами в Париже заявил буквально следующее: «Я хотел бы, чтобы вы восприняли завершение повторного конкурса по «Криворожстали» как точку в вопросе реприватизации».

Таким образом, прозвучавшего за последние дни достаточно, чтобы понять: в стране произошел поворот в направлении создания основ государственной стратегии выстраивания отношений с бизнесом, которая заменила бы реприватизационную гонку первых месяцев нынешнего года. Для того чтобы понять мотивы этого поворота, оценить его суть и масштабы, необходимо вернуться к характеристикам процесса реприватизации, который – если верить высшим должностным лицам Украины – можно считать законченным.

Если отбросить эмоции и предвыборную риторику, если отказаться рассматривать реприватизацию как сакрально-мистический акт «восстановления справедливости», то ее характеристики с точки зрения политики и экономики будут выглядеть следующим образом.

Во-первых, реприватизация продемонстрировала полное отсутствие у власти стратегии ее проведения и – что еще хуже – стратегии отношений с крупным бизнесом вообще. Начнем с того, что власть до недавних пор вообще отрицала наличие в стране реприватизации и выступала против употребления подобного термина. Это в то время, когда реприватизационные планы прежнего правительства нарастали в динамике снежной лавины.

Ситуацию усугубляла неясность критериев пересмотра приватизации. В результате пресловутые «черные списки», в которые включались то два-три, то 28—29, то 300, а то и 3000 предприятий, не на шутку перепугали весь бизнес. Каждый бизнесмен, как справедливо заметил президент, боялся, что реприватизация доберется и до него. К слову, власть, в конце концов, так и не сказала ничего конкретного по поводу наличия или отсутствия тех самых «черных списков», которые бросали тень на сам процесс. С одной стороны, он выглядел зловещим, а с другой – действительно был похож на «юную забаву», некие игры патриотов с чужой собственностью.

Во-вторых, в ходе реприватизации власть дала втянуть себя в корпоративные конфликты, причем не в роли арбитра (что было бы хоть как-то оправдано), а в качестве ресурса с той или иной стороны. С того момента, как это стало очевидным, идея сакрально-мистической природы реприватизации погибла окончательно. Ей на смену пришла невеселая мысль о банальном переделе собственности с неповторимым устойчивым привкусом коррупции и прямого лоббирования интересов теперь уже «новых олигархов». Причем не имело ни малейшего значения, кто выступает в роли «злого гения» — Юлия Тимошенко, Петр Порошенко, Александр Третьяков или Святослав Пискун. Сам процесс был построен так, что коррупционное амбре нельзя было перебить даже сладким вкусом грядущих бюджетных поступлений.

Еще более катастрофическим последствием реприватизации стал непоправимый удар по судебной системе и по принципу верховенства права в Украине. Недвусмысленные публичные рекомендации судам со стороны высших должностных лиц государства, какие решения принимать по реприватизационным делам, вызвали панику даже у Романа Зварича, не говоря уж о Евросоюзе, – это еще полбеды. Гораздо более жалко выглядел процесс «выполнения» судами этих публичных указаний. Ведь сплошь и рядом ругаемая приватизация кучмовской эпохи происходила в полном формальном соответствии с действующим законодательством. Поэтому поиск оснований для ее отмены потребовал от судов исключительной изобретательности, с неизбежностью весьма вольной трактовки законов.

Достаточно сказать, что «победное решение» по «Криворожстали» фактически поставило вне закона любой приватизационный конкурс, проведенный в течение 30 дней. А ведь именно так были приватизированы около трехсот объектов — практически все крупные предприятия страны. Более того, спешка, с которой правительство пыталось вернуть себе наиболее интересные объекты, привела к неизбежным грубым нарушениям процессуальных норм. Благодаря адвокатам собственников и свободе слова эти нарушения стали достоянием гласности. И сомнительно, чтобы как-то укрепили и без того невысокое доверие к судебной системе страны.

Однако «бомба» была заложена не только под отечественное правосудие, но и – что важнее – под Конституцию Украины. Ведь все, что творилось на реприватизационном поле, было не чем иным, как грубым нарушением статьи 41 Основного Закона. Напомним, она гарантирует неприкосновенность частной собственности в Украине и нерушимость права частной собственности.

Принудительное отчуждение объектов права собственности возможно в двух случаях. Первый – в качестве исключения по мотивам общественной необходимости. В этом случае отчуждение может происходить только на основании закона, в порядке, определяемом законом (специального закона об этом, кстати, нет), и при условии предварительного возмещения стоимости объектов. Заметим – предварительного! Второй случай – в условиях военной и чрезвычайной ситуации отчуждение объектов права собственности допускается, но с последующим возмещением их стоимости.

Решение суда по «Криворожстали», которое забирает предприятие у консорциума «ИМС», но не предполагает параллельного возврата ранее внесенных покупателями средств (4,26 млрд. грн.), не просто нарушает статью 41 — оно выпадает из конституционного поля вообще. Поскольку не попадает ни под один из описанных в статье 41 случаев, допускающих принудительное отчуждение собственности.

Даже если говорить об общественной необходимости, то, во-первых, о ней в решении суда – ни слова. А во-вторых, предварительного возмещения средств не было. Если же говорить о последующем возмещении средств (кстати, о последующем возмещении в решении суда тоже ни слова), то нужны соответствующие обстоятельства. Война, не дай бог, или стихийное бедствие. Или просто – объявление в стране чрезвычайного положения…

Разумеется, сегодня, после нового конкурса, министр финансов В.Пинзеник говорит о необходимости возврата консорциуму «ИМС» внесенных миллиардов. Но при этом он забывает о двух маленьких деталях. Первая — раз у нас (слава Богу) нет войны и катастроф, деньги нужно было все-таки вернуть в тот момент, когда завод перешел под контроль государства.

А вторая – с бухгалтерской точки зрения для возврата средств у него на сегодняшний день нет никаких оснований. В решении суда о возврате средств речь не идет, законом он не оговорен. Таким образом, Госказначейство, вознамерясь возвратить пресловутые 4 млрд. грн., даже не сможет сформулировать основания для платежа. Тем временем, уже с момента восстановления госконтроля над предприятием консорциум «ИМС» фактически кредитует государство на 4,2 млрд. грн., и ежемесячно эта сумма обрастает процентами утраченной выгоды.

В концепции «наказания олигархов» такое положение вещей могло бы кое-кого и порадовать. Но как отнесется к этому тот же Евросоюз, ко вступлению в который Украина вроде бы стремится?

Прямое нарушение статьи 41 Конституции Украины означает, что в нашей стране не является охраняемой ничья собственность. Ни украинский олигарх, ни английский или французский инвестор не могут чувствовать себя спокойно, зная, что наши суды с благословения власти могут нарушить Конституцию.

К тому же в Копенгагенских критериях для претендентов на вступление в ЕС четко обозначено, что претендент должен обеспечить стабильность институтов, гарантирующих демократию, права человека, верховенство закона, обладать работающей рыночной экономикой, справляться с давлением конкуренции и рыночными силами в рамках Союза, а также принять общие правила, стандарты и политику, составляющие основу законодательства ЕС.

Думается, даже новой украинской власти сложно будет объяснить, как в понятие «стабильного института, гарантирующего верховенство закона» укладывается наш «самый гуманный суд в мире», принимающий подобные решения. Или как согласуется с правилами и политикой Евросоюза процесс конфискации собственности в Украине. А уж по поводу работающей рыночной экономики в условиях нестабильной собственности и говорить не приходится… Все это приводит к неутешительному выводу: реприватизация уже усложнила украинский путь в ЕС, и сегодня он выглядит заметно более долгим и трудным, чем в январе 2005 года.

Наконец, реприватизация негативно повлияла на отношения власти и бизнеса, спровоцировав своего рода «инвестиционный вакуум», когда перепуганный намерениями власти отечественный инвестор заморозил инвестиции в свои объекты и начал всерьез думать об их продаже, а иностранный — затормозил средства у приграничного столба в ожидании большей определенности в действиях власти. В общей сложности этот вакуум привел к четырехкратному в течение года падению инвестиций в экономику Украины. Одновременно упал и прирост промышленного производства, и прирост ВВП.

Если учесть все вышеперечисленные характеристики реприватизационного процесса, становятся понятными мотивы последних заявлений президента, секретаря СНБОУ, премьера и министра экономики, а также их стремление как можно скорее перевернуть реприватизационную страницу в истории страны. Масштабы проблемы оказались настолько серьезными, что ликвидацию последствий реприватизаций впору поручать не Кабмину и не СНБОУ, а Министерству по чрезвычайным ситуациям. Трагедия, однако, в том, что реприватизация у нас «закрывалась» неоднократно, слова о необходимости ее прекращения звучали из уст главы державы как минимум дважды. В чем же отличие сегодняшних заявлений и может ли им доверять бизнес?

Есть несколько факторов, свидетельствующих о том, что сегодня во власти идет серьезная интеллектуальная работа не просто над завершением реприватизации, но и над построением стратегии взаимоотношений с бизнесом и регулирования вопросов собственности. Во-первых, представители исполнительной власти на редкость единодушны в данном вопросе. Начиная с марта текущего года такое единодушие демонстрируется, пожалуй, впервые. Во-вторых, власть сделала непростое для себя признание: реприватизация в Украине была. То, что державные мужи перестали отрицать сам факт ее наличия, – уже большой плюс. Для самой власти и, конечно же, для бизнеса. В-третьих, реприватизация признана ошибочным явлением («забавлялись с собственностью»). Наконец в-четвертых, власть показала, что понимает глубину последствий подобных «забав», которые как минимум подорвали доверие бизнеса к ее действиям. Такие посылы уже сами по себе свидетельствуют о проведении определенного рода «работы над ошибками».

Кроме того, власть продемонстрировала поиск реальных механизмов решения двух основных проблем: несправедливой приватизации и несправедливой реприватизации. Для многих экспертов еще с начала реприватизационной эпопеи было очевидно, что наиболее приемлемое решение — мировые соглашения, которые станут рамкой для достижения компромиссов. Рамкой, которую можно наполнить каким угодно содержанием (финансовые обязательства, социальная ответственность, опционы инвестиционного характера, в конце концов – восстановление Батурина или Херсонеса), причем в полном соответствии с духом и буквой закона, да еще и при непосредственном и позитивном участии судебной власти как арбитра и гаранта юридической легитимности таких документов.

Впрочем, поиск механизмов не может и не должен ограничиваться созданием рамок мировых соглашений. Перед их заключением необходимо четко определиться с двумя критериями. Первый – за какие предприятия необходимо доплатить или каким-либо другим образом дорассчитаться с государством. И второй – по каким критериям определяется сумма доплаты за приватизированное предприятие, если такая сумма должна мировым соглашением определяться. Власть должна предложить не просто с потолка взятую цифру, а прозрачный, публично обнародованный механизм, на основании которого каждый желающий может определить сумму такой доплаты. Причем, этот механизм и эти правила должны быть равными для всех, в этом процессе не должно быть избирательности и «индивидуального подхода». Иначе само заключение мировых породит новые и небеспочвенные обвинения власти в закулисных сговорах с олигархами, а следовательно, и о коррупции.

Стратегия завершения реприватизации вызывает доверие еще и с точки зрения момента ее декларирования. Не поддаваться искушению поэксплуатировать популистские лозунги «раскулачивания» накануне предвыборной кампании, да еще после получения столь неожиданно высокой цены за «Криворожсталь» — шаг достаточно мужественный для тех, кто находится при власти.

Тем более что тему реприватизации будут поднимать на щит едва ли не все политические силы. «Громада» Павла Лазаренко, например, заявила о необходимости пересмотра всех приватизационных сделок, начиная с 1994 года. Стратегия же нынешней властной команды свидетельствует о намерении построить долгосрочные отношения с бизнесом, основанные на доверии, стабильных правилах игры и прогнозируемой экономической политике. При этом не исключено, что масштабы пополнения бюджета за счет мировых соглашений (плюс инвестиции, социальная сфера, уплата налогов в полном объеме) будут сопоставимы с реприватизационными, просто более растянутыми во времени.

В целом есть масса свидетельств того, что замена реприватизации нормальной и предсказуемой бизнес-стратегией власти действительно возможна. Первым реальным шагом может стать принятие закона или, на худой конец, постановления правительства, в котором бы четко прописывались критерии отнесения того или иного объекта к разряду «проблемных» с точки зрения приватизации, а также принципы заключения мирового соглашения: процедура и объем дополнительных финансовых (доплаты), инвестиционных обязательств или же обязательств по содержанию социальной сферы.

Первое же мировое соглашение, с прозрачными условиями, гарантиями и обязательствами, выписанными на основе закона, сделает больше, чем тысячи заявлений, пусть даже самых высоких чиновников страны. Тогда и только тогда бизнес поймет, что реприватизация, эта «юная забава» прежнего правительства, действительно, как по Пушкину, исчезла. Как сон. Как утренний туман.