ИГОРЬ ЮШКО: «КОГДА СУЩЕСТВУЮТ ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНЫЕ МНЕНИЯ, ПРЕДПОЧИТАЮ ИМЕТЬ СОБСТВЕННОЕ»

Игорь Олегович Юшко родился в 1961 году в г. Мариуполе (Донецкая обл.).

Имеет два высших образования — Ждановский металлургический (1983) и Харьковский инженерно-экономический (1987) институты.

В 1983—1992 годах работал на металлургическом комбинате «Азовсталь»: разливщик стали, мастер, старший мастер, ведущий инженер.

С 1992-го — в банковской сфере: первый заместитель председателя, председатель правления Первого украинского международного банка (г. Донецк).

В 1998-м избран депутатом Верховной Рады Украины по мажоритарному округу. Заместитель председателя комитета ВР по финансам и банковской деятельности (1998—2001 гг.).

Член совета Национального банка Украины (2000 г.).

В декабре 2001 года назначен госсекретарем Министерства финансов Украины, а спустя три недели — министром.

Полтора месяца в новой должности — не срок для обобщений и каких-то глобальных решений. Но и не причина сохранять напускную таинственность, предоставляя прессе строить догадки: а как, а почему и во что, в конце концов, все это выльется. Министр финансов Игорь Юшко с мнением «Зеркала недели» согласился. Хоть и не сразу. И сегодня он рассказывает нашим читателям о себе, о бюджете и о подходах к налоговой реформе.

Разрешите представиться

— После декабрьского прихода в Минфин и скоропалительного назначения министром о вас много разного писали в прессе. Что правда, что неправда, что бы вы хотели опровергнуть?

— Свой день рождения. В одном из официальных сборников указано, что я родился 21 июля 1961 года. Поэтому звонить и поздравлять меня начинают ровно на месяц раньше, чем положено. Вот это я могу опровергнуть совершенно обоснованно: мама мне подтвердила, что я родился 21 августа 1961 года.

Остальное, что обо мне пишут, — это дело вкуса и, наверное, мировоззрения человека.

— Тогда что бы вы сами сказали о себе? Говорят, вы — представитель донецкого клана. Как вы себя в нем позиционируете? С другой стороны, вы — известная фигура в украинском финансовом мире. Пусть он маленький, несовершенный, но иного у нас нет...

— Что касается донецкого клана... Родился в Мариуполе, тридцать лет там прожил. Восемь лет проработал на заводе «Азовсталь», но все это в советские времена. Тогда кланы были другие. Последние десять лет жил в Донецке, из них семь работал в банке. Три года — в Верховной Раде. То, что в Киеве считается кланом, в области называют политической элитой. И не только в Донецкой — в Харьковской, Днепропетровской, любой другой. Это люди, которые каким-то образом влияют на судьбы региона, региональную политику. Естественно, существуют определенные точки соприкосновения: быть руководителем крупнейшего в области банка и не иметь отношений с областной администрацией, с мэрией города, с крупным бизнесом региона — это невозможно. Скажем так, есть рабочие отношения. Они всегда ровные, уважительные, построенные на сотрудничестве, взаимной выгоде (имею в виду банка и предприятия).

— Есть люди, которым вы обязаны?

— Таких, наверное, даже трое.

Один из них — это Булянда Александр Алексеевич, многолетний руководитель «Азовстали». Человек, который давал мне шанс. Я был молодым человеком, работал на заводе. Он меня заметил...

— Прямо как в песне…

— Все так и было. Александр Алексеевич дал мне шанс попробовать свои силы в Германии в отборе на дальнейшую учебу. С завода поехали два человека — я и Евгений Иванов, начальник цеха, у нас с ним до сих пор дружеские отношения. Женя не прошел, мне повезло больше. Там не было экзаменов, только тесты — прибамбасы, в те времена в Мариуполе просто неведомые. Когда я возвратился, Булянда дал мне другой шанс, переведя в отдел внешнеэкономических связей. А потом, когда создавался Первый украинский международный банк, был одним из тех, кто принимал решение о моем направлении туда на работу. И позже по жизни поддерживал...

Второй человек — конечно же, Ефим Леонидович Звягильский. Очень уважаемый, влиятельный человек в городе и области: его иначе, как легенда Донбасса, и не называют. Как акционер банка он какое-то время ко мне присматривался. Затем, когда банк начал нормально развиваться, постепенно начали складываться отношения. Во время избирательной кампании 1998 года мнение Звягильского обо мне, высказанное Рыбаку как мэру Донецка, оказалось если не решающим, то весомым.

И еще один человек — это Роберт Спилман. В начале 90-х он был одним из директоров голландского банка — акционера ПУМБа. Этот человек отбирал меня для банковской работы.

— Понятно, но первую скрипку в донецких процессах эти люди уже не играют. А как с нынешними лидерами?

— С нынешними — рабочие отношения. А что, собственно, вы хотите услышать?..

Есть губернатор, есть мэр города, есть крупный бизнес, с которым существуют рабочие контакты. И они существовали в рамках банка. На нынешней своей должности, естественно, поддерживаю отношения с мэром Донецка и губернатором. Как, впрочем, с мэрами других городов и губернаторами.

— А как бы вы определили свое место в финансово-банковской сфере?

— К банковскому миру сегодня я имею, к сожалению, чуть меньшее отношение, чем раньше...

— Это вас дезориентирует?

— Нет. Просто жаль. Потому что банковский сектор финансового рынка знаю на сегодняшний день лучше всего. Как выходец из этой среды. Есть определенные мысли, есть понимание, что можно, что нельзя делать. Жалко — но не более того. Сегодняшняя работа для меня не менее интересна, потому что в ней есть что-то новое. Если там мне все или почти все понятно, то здесь много того, в чем еще предстоит разобраться. Это по мне.

Минфин и другие

— По правде говоря, Игорь Олегович, причислить вас к «клубу любителей Минфина» еще полгода назад было очень сложно. Скорее, можно было говорить о «минфинофобе»...

— Ну, это чересчур, наверное (смеется)... Ни женоненавистником, ни минфиноненавистником я никогда не был...

— Тогда остановимся на формулировке «нелюбитель Минфина», что явно прослеживалось в вашей деятельности на посту зампреда финансового комитета Верховной Рады. Мне трудно судить — может, это дань банкирской традиции? Банкиры и Минфин всегда не лучшим образом понимали друг друга...

— Дело не в этом. Все, чем приходилось заниматься в Верховной Раде, я пытался делать по некоей системе. Есть вещи, где можно идти на компромисс, а есть вещи системообразующие. И в этой части с Минфином у нас была только одна точка несовпадения взглядов — по поводу закона о финансовых услугах...

— Ну, наверное, не только. Тот же вопрос о реструктуризации долгов Минфина перед НБУ можно было, по крайней мере, попробовать разрешить по-другому...

— Это более мелкий вопрос.

— Но ведь наша жизнь и состоит из мелочей. А вам не хотелось бы что-то «отвертеть» назад, коль вы теперь в кресле министра?

— Нет, «отвертеть» совершенно не хочется. Более того, совсем недавно была встреча с представителями Всемирного банка, на которой мы обсуждали в том числе и вопрос о надзоре за небанковскими финансовыми учреждениями. И я просто повторил свою прежнюю точку зрения. Если подразделение по надзору создается внутри Министерства финансов, то мы закладываем конфликт интересов: участник финансового рынка, в данном случае Минфин, не может быть одновременно регулятором того же рынка. Это не зависит от фамилии руководителя министерства, руководителя департамента, это принципиально.

К сожалению, в бюджете на нынешний год деньги на создание этого органа не заложены. А коль так, то обсуждались два варианта: либо орган создается уже сейчас при Минфине и со следующего года переходит на собственные хлеба, либо мы теряем время и запускаем структуру с 2003-го. Договорились с неделю подумать, сопоставить позиции.

— Может, конечно, это не самый актуальный в наше время проект...

— Более чем актуальный, у меня в этом нет ни тени сомнения. На сегодняшний день 30% финансового рынка вообще не охвачены надзорной и регуляторной деятельностью со стороны государства. Ситуация абсолютно недопустимая. В законе заложены хорошие принципы, однако сейчас нам следует решить, как наиболее прагматично подойти к процессу становления нового органа. Можно и нужно говорить о технической помощи Всемирного банка, потому что это одно из направлений его деятельности.

— Теперь мы логически подходим к вопросу о Министерстве финансов. Если вы пришли сюда не зарабатывать очередную строчку в свой послужной список, а что-то реально сделать, то Минфин, на мой взгляд, должен претерпеть очень сильные изменения...

— Предлагать коренные изменения после месяца работы в министерстве было бы, на мой взгляд, чересчур амбициозно. Или легкомысленно. Я могу говорить о самых предварительных впечатлениях. На мой взгляд, по структуре, системе работы Министерство финансов в значительной степени соответствует советским представлениям о таком органе. Одна из главных проблем — недостаточный уровень информационных технологий.

— Это вас развратили в банке...

— Нет, это я развратил всех вокруг, потому что в банке всегда был мотором различных инноваций, создания прозрачной, управляемой системы. Сейчас, вне всякого сомнения, одно из главных и, возможно, самых сложных направлений работы — это создание прозрачной информационной системы управления министерством. По большому счету, со временем она должна коснуться и смежных министерств, всего экономического блока правительства.

На уровне человеческом мы вопрос проговорили. Возражений нет. Но профессионально к нему пока не подобрались.

Понимаю, вам интересны детали, но то, о чем я говорю, — сегодня для меня магистраль. Абсолютно уверен, что, не создав необходимой для принятия решений информационной системы, совершенно бессмысленно говорить о реорганизации самой структуры. Это невозможно по определению. Изменяются принципы работы — изменяется структура, а затем и качество людей — постепенно, плавно. Сменой двух-трех-четырех человек наверху такую махину раскачать невозможно. Более того, если раскачаем, это может привести к отрицательным результатам.

Чтобы изменить работу министерства в принципе, надо подвести новую платформу. Это не делается за ночь. По моим представлениям, потребуется минимум полтора-два, а то и три года.

— У вас этот ресурс есть? Были ли при вашем назначении какие-то договоренности с Президентом, с первым вице-премьером?

— И с премьер-министром... Умеете вы задавать вопросы.

Я читаю статьи в «Зеркале недели»... Так категорически заявить о том, кто посадил меня в министерское кресло! (смеется). Откуда вы все знаете?

— А что, мы не правы?

— Это уже следующий вопрос.

— И все-таки — будете ли вы в следующем правительстве?

— Знаете, никаких гарантий быть не может. Единственное, что могу сказать, — я не пошел на выборы в Верховную Раду. Во время собеседования Президент высказал пожелание, что мне лучше заниматься не избирательной кампанией, а работой. Я пришел работать. На два месяца или на два года — это тот риск, который я для себя акцептовал, потому что в Минфине мне сегодня интересно.

— По-вашему, это оправданный риск?

— Это покажет только жизнь. У меня нет хрустального шара и я не занимаюсь гаданием на кофейной гуще. Пришел работать и работаю много. И не только по времени. Но через месяц видимые результаты выдать невозможно. Дай Бог, чтобы что-то удалось к июню-июлю.

Отступление на любимую тему

— Ваши недавние коллеги по Верховной Раде, ее финансовому комитету отзываются о Юшко как о человеке бесконфликтном. Но с сожалением отмечают, что Игорь Олегович не очень интересовался налогами. Это правда? И если да, то плюс это или минус в данной ситуации?

— Ни то и ни другое. Так было. Человеческий ресурс ведь тоже ограничен. Когда я пришел работать в профильный комитет и выбирал для себя направление, то налоговой системой занимались несколько народных депутатов, наиболее активно — Сергей Терехин, а еще Вячеслав Сокерчак, Василий Цушко, Валерий Алешин. Но финансовым законодательством не занимался никто. Был выбор — толкаться среди прочих либо разрабатывать то направление, на котором никто не видит, что именно можно сделать. Вдумайтесь в такую цифру. За первых восемь лет независимости у нас не было принято ни одного закона по банковской деятельности и, по большому счету, по финансовой системе. Как система при этом могла развиваться?

— Но был ведь закон о банках и банковской деятельности...

— Одобренный Верховным Советом Украинской Советской Социалистической Республики, он устарел через полгода после своего принятия.

— Это оттого, что мы чаще всего фиксируем статус-кво. Говорят, что и в тех банковских законах, которые принимались при вашем участии, в определенной мере также зафиксирован уже достигнутый уровень.

— Ну извините, пожалуйста, я с этим не могу согласиться. Закона о Национальном банке вообще не было, совет Национального банка не существовал, так что ни о каком статус-кво говорить не приходится. Или возьмем закон о банках. Посмотрите, пожалуйста, раздел о ликвидации банков — его вообще не было, как и самого понятия о ликвидаторе. Раздел о банковских объединениях не существовал, и по сей день не все понимают даже ту идеологию, которая в нем заложена. Кооперативные банки. Я уже полгода объясняю, что это на самом деле то, что следует создавать на базе банка «Украина». А все вокруг говорят об ипотечном банке...

— Разъясните, пожалуйста, поподробнее.

— Я считаю, что часть сети банка «Украина» можно использовать для создания системы кооперативных банков. Их часто путают со специализированными. Но это не одно и то же. Кооперативный — это обычный банк, но построенный по принципу финансовой кооперации, т.е. на другой юридической базе. Не углубляясь в детали, приведу такой факт: Rabobank в Нидерландах, один из крупнейших в мире, был создан из объединения финансовых кооперативов, обслуживающих село. Таким же образом возникли Credit Agricole во Франции, система банка Raiffaizen в Австрии. Сегодня, когда новые отношения в украинском селе только формируются, принцип финансовой кооперации новых собственников очень и очень своевременен. Эта модель может сработать суперэффективно...

Как не потерять 2003 год

— Вернемся к налогам и тому, что с ними связано. В течение уже нескольких лет в высших эшелонах власти периодически возникают проекты слияния Минфина, Налоговой администрации, Казначейства. Что вы по этому поводу думаете?

— Если административно слить плановые органы, каковыми являются бюджетные департаменты, с органами, работающими на рынке, администрирующими (налоговая и таможенная службы) или исполняющими бюджет (Казначейство), то это не решит главной проблемы, с которой я начал. Без единого информационного поля, единой базы данных ничего не произойдет. А при его наличии, даже сохранив нынешнюю административную независимость, мы можем выйти на совершенно иной качественный уровень.

Ведь что происходит на самом деле? Приходят на встречу несколько министров, руководителей органов исполнительной власти. Каждый достает из портфеля бумагу, и у каждого — своя цифра. К сожалению, дискуссия происходит не на уровне экспертного мнения — что делать в сложившейся ситуации, а чья цифра более адекватна реалиям. А поэтому посидели-поспорили — и разошлись. Если бы сегодня стартовый разговор начинался с единой цифры и с одной тенденции, с которой все согласны, результат был бы совершенно другим. Вне зависимости от административных взаимоотношений.

— Но ведь вы же понимаете, есть ситуации, когда удобнее спорить о цифрах…

— Все мы выходцы из одной системы, где бы ни работали. Даже в банке — там я все этапы прошел уже в 1992—1995 годах. Споры были даже между отделами, управлениями внутри банка. В 95-м, как только запустили единую информационную модель и прекратили выяснять, у кого информация достовернее, мы начали управлять организацией. Да, это мини-модель, но принципы управления легко поддаются экстраполяции.

— Налоговый кодекс. Николай Янович Азаров говорит, что он может быть принят будущей зимой. Насколько это, на ваш взгляд, реально — с точки зрения недавнего депутата и нынешнего руководителя Минфина, который в разработке Кодекса является головным.

—Не готов ответить. Для меня сегодня гораздо важнее самому понять, на уровне личного экспертного мнения, — так является данный Налоговый кодекс тем документом, который необходим сейчас Украине? Пока у меня такого мнения нет.

— Вы в каждом вопросе предпочитаете опираться не на мнение конкретных людей, а на собственное экспертное? Но разве это возможно — объять необъятное?

— Не по каждому, но по ключевым вопросам я желаю — и буду иметь — собственное экспертное мнение. По налоговой реформе я его иметь просто обязан.

Скажите, пожалуйста, как можно доверять сегодня чужому мнению, если: профильный комитет Верховной Рады «зарубил» несколько разделов проекта Кодекса; «круглые столы» показали резко отрицательное отношение общественности; официальные круги настаивают на устранении целого ряда недостатков? Когда оценки в основном совпадают и остается лишь что-то отредактировать, можно говорить: да, идеология выбрана правильно, будем решать тактические задачи. Но когда существуют прямо противоположные мнения, нужно иметь собственное. Принимать чью-то сторону на веру невозможно.

— И как вы думаете работать? Ведь исполнители — все те же...

— Работать будем в зависимости от того, каким будет это мнение.

— Правильно ли я поняла: Налоговый кодекс будет разрабатываться в зависимости от того, что по его поводу думает Игорь Олегович Юшко?..

— Не вижу в этом ничего плохого. Привык доверять своему экспертному мнению, и у меня было достаточно много случаев по жизни, когда это мнение оказывалось более рациональным в конкретной ситуации. Кстати, в ходе дискуссий оно могло меняться под влиянием логики оппонентов. Впрочем, это личностные моменты, не знаю, насколько они важны…

Я не берусь загадывать судьбу Налогового кодекса. Сегодня есть политическая воля к его принятию, но я не готов сказать весомое слово в поддержку либо против. Однако как бы ни развивалась ситуация с Кодексом, мы не имеем права терять для налоговой реформы следующий, 2003 год.

— Не вижу никакой возможности его не потерять.

— Вы не видите, а я нашел (смеется). Мы создали несколько рабочих групп, но в одном направлении — реформирования системы налогообложения оплаты труда. Это подоходный налог и начисления на фонд оплаты труда.

— Что-то новенькое, ведь разработчики Налогового кодекса традиционно выносят социальные начисления за скобки общей системы налогообложения, а «эти ужасные предприниматели», которые звонят и пикетируют, требуют отказаться от такой порочной практики.

— По этому вопросу у меня уже есть мнение на уровне экспертного. Дело в том, что начисления на фонд оплаты труда и подоходный налог теснейшим образом связаны между собой. Разрывать их стратегически неразумно.

…Приходит человек к народному депутату и спрашивает: «Почему меня не обеспечили определенными социальными благами? Я проработал 40 лет, я заслужил». Депутат согласен — действительно заслужил, и обещает что-то сделать в этом направлении. А как подобный разговор происходит в другой стране? Приходит человек на прием в государственный орган и говорит, что проработал 40 лет и заплатил 100 тыс. налогов. И другой приходит — проработал 10 лет и уплатил миллион налогов. Чувствуете разницу в подходах? Как мы будем строить отношения человека с государством — по принципу «Я отработал» или, в зарубежном понимании, отсидел 40 лет на вэлфере, потому что не хотел учиться, заниматься то ли более интеллектуальным, то ли более тяжелым трудом?

На сегодняшний день у нас нет статистики на уровне гражданина-налогоплательщика, потому что начисления на фонд оплаты труда идут «корзиной». Первый шаг — включение в заработную плату пенсионных платежей, платежей социального страхования (то, что называется бруттизацией зарплаты). Это шаг к персонификации взноса каждого в общее дело строительства государства. Социальные платежи должны «сидеть» в зарплате, чтобы человек мог посчитать — сколько денег он отдал в Пенсионный фонд, сколько — на страхование от безработицы, сколько подоходного налога. Сегодня это непонятно, могут даже возникнуть опасения, будто мы собираемся облагать подоходным налогом отчисления в Пенсионный фонд или на социальное страхование. Не собираемся, Боже упаси! Но психология поколения, которое будет уходить на пенсию через 15—20—30 лет, будет принципиально иной.

Пока мы еще не готовы сказать, как сделать такой переход наиболее мягким. Силами нескольких научных институтов проводится анкетирование рынка труда. Это была моя инициатива. Я хочу понять шкалу ожиданий по подоходному налогу со стороны руководителей крупных предприятий, руководителей крупных коммерческих структур, малого и среднего бизнеса. Конечно, будут и крайне левые утверждения (не платить ничего) и крайне правые (мы все платим, а что именно, не знаем). Но, думаю, 50% ответов будет где-то посередине. Еще две-три недели — и получим результаты для обсуждения.

— А вы не думаете, что идете по минному полю? Ведь следующим шагом может быть предложение проанкетировать ожидания руководителей относительно ставки НДС и налога на прибыль. А потом...

— Нет, здесь анкетирование не пройдет — по причине совершенно разной природы налогов и разных методов администрирования.

Задача же нынешнего анкетирования состоит в том, чтобы создать экономическую мотивацию платить заработную плату через ведомости, а не в конвертах. Кроме того, работают три рабочие группы, каждая из которых предложит свою идеологию — как реформировать налогообложение оплаты труда. Думаю, через три или четыре недели мы соберемся, наложим модели одна на другую и поймем, в чем они совпадают. А затем начнем дискуссию и расширим эту базу, насколько возможно, влево и вправо. И скажем себе: стоп. Все остальное — это фантазии.

— Не опасно ли корректировать налоговую шкалу, опираясь на данные соцопросов?

— Так это же не просто. Задается целый ряд вопросов, из которых на самом деле нас интересует только один. Применяются проверочные вопросы. Это хлеб ученых, они свою работу знают.

Согласно графику, в апреле мы должны иметь результат, месяц-полтора — на подготовку законопроекта. Если принять этот кусок законодательства до 1 июля, то его можно учитывать при разработке проекта бюджета на будущий год.

Это, конечно, не альтернатива Кодексу — только лишь запасной вариант.

Бюджет-02

— Пока нас больше интересует бюджет нынешнего года. Часто говорят, что он плох, но насколько, как по-вашему? И какие возможны варианты: а) секвестр после выборов, ближе к лету; б) секвестра не будет: вместо него — банальное недофинансирование, ручное управление финансами; в) будут найдены какие-то альтернативные доходы…

— Могу уверенно заявить, что сегодня ответа не существует. Он может сложиться к середине года. Почему не раньше? Первый квартал не показателен. По его итогам говорить о судьбе бюджета неправильно и невозможно. Не просто потому что идет политическая кампания — она имеет определенное влияние на хозяйственные механизмы. Различные политические силы, кандидаты в депутаты активно агитируют не платить за электроэнергию, коммунальные услуги, обещают все списать в случае победы на выборах, и, к сожалению, платежная дисциплина населения объективно упала. Значит, в первом квартале нам трудно ожидать тех поступлений в бюджет от энергосектора, которые мы бы хотели получить.

Во втором квартале платежная дисциплина должна несколько улучшиться, и в зависимости от того, насколько сильным будет ее падение в январе—марте и улучшение в последующие месяцы, мы решим, что делать дальше.

Второе. Объективно существует проблема льгот — пресловутая 48-я статья госбюджета. Во время предвыборной кампании к этому вопросу возвращаться бессмысленно. Однако после выборов ситуация с бюджетом будет во многом определяться тем, как будет решена эта проблема.

— Новое голосование? Вы это серьезно?

— А это уже зависит от того, каким будет парламент.

Можно назвать еще несколько факторов, которые могут повлиять на решение о пересмотре или непересмотре бюджета. Сейчас нарабатывается ряд законопроектов, связанных с администрированием и взиманием налога на добавленную стоимость. Один из шагов, который сделан и подтвержден решением Конституционного суда, касается отмены льгот для совместных предприятий. Плохо или хорошо, но он сохраняет бюджету в расчете на год не менее 300 млн. грн. На самом деле бюджет из таких сумм и собирается...

— Ну а как же прожить эти полгода, пока ситуация окончательно не прояснится?

— Роспись сделана таким образом, что защищенные статьи бюджета финансируются. Существуют программы, которые хотелось бы выполнять, но на первый квартал они не запланированы. Это, как и в предыдущие годы, капитальные вложения.

— И никаких ноу-хау в этой сфере?

— Ноу-хау может быть одно — переход на адресные дотации населению. Но для этого нужно заниматься теми вещами, о которых я говорил выше. Кроме того, надо переходить на налогообложение не индивидуального дохода, а семейного. А мы к этому ни технически, ни психологически не готовы. Нужно создавать информационное поле, ведь когда ты можешь получить любую информацию, возможности для маневра у тебя на порядок больше. Это стратегия, и о ней нельзя забывать за текучкой, даже в самых тяжелых условиях.

Какой министр круче

— Вы в детстве случайно не играли в министра финансов?

— Не играл. Но если вас это интересует, была казусная ситуация, о которой я рассказываю друзьям.

Когда моему сыну было шесть лет, я ему подарил компьютер. И, конечно, сразу же инсталлировали несколько игр, одна из них называлась «Цивилизация». Вы, наверное, знаете, что там нужно строить, захватывать территории, растить урожай, копить деньги, торговать... Сын поиграл немножко, и через полгода-год у нас вышел серьезный разговор: «Кем ты хочешь быть?» — «Папа, я хочу быть министром обороны». — «Сынок, погоди, почему это?» — «Да ты не понимаешь, это круто!»

Ну, круто и круто…

Прошло шесть лет, выходит указ о моем назначении. «Сынок, помнишь наш разговор? Ну, ты видишь, конечно, папа не очень соответствует твоим представлениям.» — «Да ладно, не расстраивайся, — говорит ребенок. — Министр финансов — это тоже не так уж плохо…»