Эоны счастья, или Закат солнца вручную

Еще вчера индустриальный, экспортно-ориентированный Восток Украины свысока взирал на аграрный, дотируемый буряковый Запад, а сегодня стал тяжкой обузой для страны. Кризис. Металл никому не нужен. Но и в лучшие времена прибыль металлургических, химических и горнорудных гигантов была невелика. Например, громадный комбинат им. Ильича, число тружеников на котором доходило до 90 тыс. человек, имел максимальную прибыль в 2007 г. около 300 млн. долл. «Азовсталь» — около 400 миллионов, а раньше намного меньше. Всего в Украине с десяток таких заводов, но не все они успешные. Итого 2—3 миллиарда, не столь уж большие деньги. Не хватит на ликвидацию и сотой доли последствий их индустриальной деятельности!

По большому счету, мы работаем себе в убыток, перекладываем долги на детей и внуков, крадем у них будущее. Металл идет на экспорт, прибыль в офшоры, а стране остаются плохо оплачиваемые, но опасные и вредные рабочие места, развороченная шахтами и карьерами земля, отравленный коксохимами и мартенами воздух, загаженные промстоками реки. И все равно уголь дешевле покупать в Польше, а металл в России или Китае.

И — ирония судьбы — западные области живут лучше, их сельхозпродукция все более в цене, и неизвестно еще, кто кого дотирует и за кем перспективы. Заробитчане в Европе получают больше шахтеров. Донбасс за счет дотаций и компенсации себестоимости угля нерентабельных шахт выкачивает из бюджета едва ли не больше средств, чем перечисляет в него. А кризис и рост цен на газ показали всю опасность и тупиковость такого пути. Есть ли выход?

Металлурги ждут весеннего роста цен, но от экспорта металла рано или поздно все же придется отказаться. Российский и китайский металл всегда будет дешевле. Если так уж тянет продолжать индустриальные традиции, то можно сохранить часть металлургии, чтобы развивать точное машиностроение и высокие технологии. Хотя я плохо представляю себе наших олигархов в роли Билла Гейтса. В России они покруче, и то ничего не могут, кроме того же вывоза металла да еще нефти.

Однако выход есть. Есть путь, с которого мы свернули не так уж и давно, бизнес, которым занимались тысячи лет. Возьмем Ольвию. Чем привлекли греков эти глинистые холмы, за которыми бескрайняя гиперборейская степь? Как они не боялись отрываться от родной земли и поднимать парус странствий? Какие чудеса влекли их за дальние горизонты? Простые — рыба и хлеб. Наши края вскормили классическую цивилизацию!

Паруса ахейцев и эллинов давно растаяли в голубой дали, вверх по лиману ржавые рудовозы везут бокситы из Африки, а навстречу им идут баржи со шламом, отходами алюминиевого производства. Шлам топят где попало, и при шторме вода становилась красной уже в середине семидесятых. Рыбаки разводили руками, но не в знаменитом классическом жесте, не размеры добычи хотели они показать…

Рыбацкое счастье закончилось недавно, я видел последние его отблески, настоящую рыбу. Темные толстые бревна копченого подтунка, от аромата которых шла кругом голова и текли слюнки. Пласты камбалы, при виде которых начинали грезиться холодные кружки, увенчанные белопенными шапками. Торпедно-круглая, целеустремленная золотая скумбрия. Благородный, в рыцарских доспехах осетр. А пеламида? Не пробовали? Зря, зря, господа. Она, кажется, старшая сестра скумбрии, о которой тоже не скажешь плохого слова, но передать восхитительный вкус копченой пеламиды я не в силах, тут нужен истинный талант. Даже потомственный рыбак не донесет до вас все нюансы ее божественного вкуса. Он будет облизывать пальцы, будет впадать в гастрономическую нирвану, будет жмуриться от удовольствия, причмокивать — и все это молча. И он прав. Есть вещи, о которых говорят только после. Дайте мне копченую пеламиду — и я тут же забуду об этом рассказе.

Да, лиман был великолепен, но даже этот рыбный рай не мог сравниться с Азовским морем. Больше нет в мире такого мелководного моря с полупресной водой — идеальный садок! — посреди лучших в мире степей. Его продуктивность превышала среднеокеанскую, если можно так выразиться, в сто раз! На пике уловов, а он пришелся на период НЭПа, добывалось под тридцать тысяч тонн осетровых. Белуги попадались громадные, в полторы тонны, настоящие акулы! Но никакая акула не даст вам ведер черной икры. А еще ловили до трехсот тысяч тонн кильки и тюльки, хамсы и сазана, судака и тарани, бычка и камбалы — всего и не перечислишь.

Затем упадок. Рыба невзлюбила советскую власть. Да и за что ее любить? Днепр перекрыли плотинами и выпили каналами, сток упал на треть и в лиманы пришла морская вода. Вся химия с полей, вся городская грязь и заводская отрава стекает в них же. Но апогеем, апофеозом (апофигеем, шутили остряки) праздника советской жизни стал Николаевский глиноземный завод. Туда везут бокситы из Африки, оттуда — глинозем в Россию, Украине же остается ядовитый шлам. А на берегу моря построили «Азовсталь» — без танков социализмом никого не осчастливишь. Раскаленный агломерат для комбината везут из Керчи морем, шлак топят в нем же. Но оно же маленькое, мелкое. Беззащитное.

Когда-то в тумане моря голубом маячили рыбацкие суда, сейчас их уже не видно. Нечего ловить, одно время даже тюльки и бычка не было! Моторки браконьеров гоняются за последними осетрами — и российские рыбозаводы не могут раздобыть хоть немного икры. Если бы не удачный опыт с пеленгасом, на Азове можно было бы ставить крест. Последнюю белугу поймали полвека назад, последнего осетра поймают на днях, уловы остальной рыбы по сравнению с двадцатыми годами упали в двадцать раз!

А ведь в Европе килограмм осетрины стоит до пятидесяти евро, а белужьей икры — до двух-трех тысяч! Если взять НЭПовские уловы, то получаются многие миллиарды долларов, причем без гибельных последствий, которые несет нам металлургия, загадившая половину прекрасной страны. А еще можно зарабатывать на санаториях — йодистая вода моря очень полезна детям. На степных заповедниках, на коневодстве — вариантов хватает.

Суровым кочевникам и жизнерадостным грекам, отважным запорожцам и оборотистым нэпманам, жителям прибрежных сел и городов, всем любителям хорошей рыбы и степного простора наши места дарили процветание. Но годы сложились в века, те в эоны, и всему приходит конец, в том числе и долгой эпохе рыбацкого счастья. Солнце, сверкавшее на чешуе, закатилось, погасло, село. Мы сами, своими руками устроили этот закат.

И на этой печальной ноте я бы и закончил рассказ, но все еще теплится робкая надежда — а вдруг? Вдруг наступит новый рассвет? Рыбалка — дело тонкое, но, в общем-то, нехитрое. Научились же норвежцы выращивать лосося в своих фиордах? А иранцы сумели восстановить поголовье осетра. Или будем ждать, пока китайцы и этим займутся — в нашем же море?