ЗЕРКАЛО ПОРЫ ИМИТАЦИЙ

Новый роман Евгении Кононенко почти одновременно появился двумя изданиями: журнальным в престижной «Сучасності» (№№ 5,6 за 2001 год) и книжным в львовской «Кальварії». Кажется, такого «аккорда» украинская проза не знала со времен поздней перестройки, когда книжный рынок заполнили романы репрессированных авторов и повести на чернобыльскую тему. Правда, тиражи в те времена были раз в сто большие, но это — рыночные реалии...

Зато еще лет пять назад о люксовом издании на хорошей бумаге, со стильными иллюстрациями можно было только мечтать (да и первая книга прозы автора — очень хорошего уровня — появилась тогда почти «самопальным» тиражом в 300 экземпляров). Поистине, только слепой не видит...

Формально «Імітацію» можно назвать детективом. Еще бы: в романе целых два трупа и сногсшибательное любительское расследование приводит к совершенно неожиданной развязке. Но «Імітація» — детектив лишь в той мере, что известный роман Чернышевского с его «снами Веры Павловны», «Имя розы» Умберто Эко. Или, если хотите, и «Преступление и наказание» Достоевского.

Не касаюсь здесь ни художественных достоинств текста Евгении Кононенко (о них — немного позже), ни того, будут ли действительно через несколько десятилетий (хотя бы у нас) относить фамилию киевского автора к вышеназванному ряду имен. Хотя и сегодня уже из него, по-видимому, выпадает фамилия канонического до недавнего времени «революционного демократа», да и хрестоматийный классик заметно теряет популярность в сравнении с «культовым» итальянским философом и медиевистом. Кто же ведает, какой конек выкинет капризная Фортуна завтра.

Наша критика уже неоднократно отмечала: Евгения Кононенко — мастер строить напряженные фабулы. Мастер не только по упрощенным критериям поры, когда в прозе часто доминирует аморфный «поток сознания». Но в случае рецензированного романа очевидно одно: мастерски выстроенная детективная фабула является для автора не самоцелью, а только поводом поговорить о смысле жизни, о дихотомии истинности и имитации, о любви и смерти, и еще о многих других «вечных» вещах в контексте нашего прагматического и далекого от «высоких материй» времени.

Итак, под колесами товарного поезда в каком-то Богом забытом Комбинатном на востоке Украины гибнет сотрудница международной фундации поддержки одаренных детей, яркая звезда киевской художественной и интеллектуальной тусовки, 37-летняя красавица Марьяна Хрипович. Есть все основания считать, что произошел несчастный случай — поскольку признаков ограбления не видно, а люди и раньше срывались на рельсы в темноте с полуразрушенной платформы в этом поселке, где мертвый комбинат «тянет за собою в черную пропасть небытия тех, кого раньше кормил». И все же трое коллег и друзей покойной убеждены: не могла Марьяна, наделенная редкостным умением уверенно идти от победы к победе, просто так оступиться и упасть на колею...

И они оказываются правы. Но результат их поисков не укладывается в никакие классические схемы. Если прежде на наших экранах шел фильм об «истинно английском убийстве» (мотивом которого было отстранить влиятельного политика от активной деятельности, заставив его... унаследовать кресло в спокойно-декоративной палате лордов), то Евгения Кононенко сумела придумать «истинно украинское убийство» — присущее лишь нашей активно «возводимой» в течение десяти лет нашими «создателями государства» Украины.

Едва ли есть смысл лишать будущих читателей романа удовольствия от острой интриги, пересказывая причину и способ преступления. Вместо этого стоит поговорить о другом. Своим романом Евгения Кононенко доказывает: можно и в пору постмодернизма писать блестящие и захватывающие тексты, придерживаясь вполне реалистических предписаний и не впадая в то же время в грех слащаво-нудного украинского провинциализма.

Писательница уже зарекомендовала себя как умелый мастер детали. Чего стоят хотя бы описания быта влиятельной киевской фундации, куда приличные и милые киевские интеллектуалы готовы продаться с потрохами за несколько гарантированных «баксов» ежемесячно и за право каждый вечер выбирать между пятью-шестью импрезами с дармовым угощением. Или мимолетное упоминание райцентра на Харьковщине, где эта же фундация отпела и похоронила талантливого мальчика, композитора и исполнителя на аккордеоне, умершего от приступа астмы, — «все местные жители были признательны маленькому покойнику, поскольку все наелись и взяли с собой еду домой». Или колоритная (симпатичная даже) фигура донецкого предпринимателя Кубова, по чьей «избушке» можно ходить лишь с мобилкой из-за риска заблудиться и который ежевечерне прикладывается к рюмке, борясь со страхом сделаться мишенью для киллера...

А обещание хозяйки снятой на ночь комнаты по улице Маршальской, 12 (автор любит точные топографические «привязки») согреть гостям воды, чтобы те помыли ноги, лучше многих страниц развернутых описаний свидетельствует о безысходности нищеты Комбинатного, Дружбонародовки, Новожахова и других восточноукраинских городов и городишек, где до сих пор рождаются талантливые дети, и, если верить автору, втрое чаще, чем в Галичине.

Разумеется, это утверждение Евгении Кононенко является очередной литературной провокацией, неминуемой во времена, когда легкая эпатажность является признаком не только хорошей, но и коммерчески успешной книжки. Хотя, похоже, уже достали автора до печенок самоуверенные станиславовские эссеисты с их филиппиками против «безликого», «эклектичного», «лишенного традиции» Киева и «безнадежно смоскализированного» украинского востока.

А Евгения Кононенко — автор весьма киевский. Более того, автор старой Лукьяновки с ее почти исчезнувшими садами, изысканными эркерами домов уже позапрошлого века и уютными занавесками на окнах интеллигентских жилищ (когда-то давно сузившихся до коммуналок, а сейчас и вообще отступающих перед нашествием нуворишей, выкупающих целые этажи «под евроремонт»). Поэтому она устами своей героини Ларисы Лавриненко делает ироническое замечание, что если бы Марьяна Хрипович была настоящей киевской интеллигенткой, то, разбогатев, приобрела бы себе жилье где-то на Ярославовом Валу. Тем не менее Марьяна, детство которой прошло в домике без удобств на Саперной Слободке, расположенной под Киевом, рядом с железной дорогой, выбрала себе квартиру на Крещатике.

Роман не случайно называется «Имитация». Марьяна, блестящий искусствовед, популярная телеведущая, автор нашумевшей монографии «Дьявол в мировой культуре XX века» — смертельный противник всякой серости, имитации настоящих ценностей, которая лишь размывает высокие критерии... Эти взгляды она проповедует с телеэкранов и газетных полос. Именно во имя этого она добивается, чтобы фундация GIFTED CHILD INTERNATIONAL поддерживала не какие-то там музыкальные или художественные школы, а именно отдельных ярко одаренных детей, творчество которых высоко ценится на разных западных фестивалях и вернисажах.

И только со временем читатель узнает, что на квартиру в центре Марьяна насобирала, преподавая в провинциальных американских университетах не «славянскую цивилизацию» (как рассказывала об этом в Киеве), а тривиальную русскую литературу, спрос на которую несравнимо более высокий, чем на украинскую. Что, будучи внешне вполне благополучной «леди-фрэнд» директора киевского филиала фундации Роджера Биста, она умудрилась неожиданно закрутить роман с талантливым, беспомощным и несчастным директором провинциальной музыкальной школы. Которому, собственно, и везла она взятые из внутренней кассы фундации деньги в свою последнюю роковую поездку, — и именно о необходимости возвратить «для отчета перед Лондоном» эти покромсанные и испачканные кровью деньги вспомнил прежде всего прагматичный Бист, услышав новость о страшной гибели респектабельной подруги...

И, в конце концов, тот старинный драгоценный перстень, который Марьяна когда-то получила от своего любимого Саши Рыженко и который затем показывала всем, намекая на княжеское происхождение (и это — девушка с Саперной Слободки), — тоже был лишь умелой имитацией ювелира Геренштейна с улицы Жилянской (хотя сама Марьяна об этом уже так и не узнала)...

Не удивлюсь, если роман Евгении Кононенко приобретет скандальную славу. Пожалуй, будут искать живых прототипов его главных героев среди известных личностей нашей творческой и интеллектуальной элиты (в кавычках или без кавычек — это уже как кому нравится). Наверное, будут проводить параллель между выдуманным автором фондом GIFTED CHILD INTERNATIONAL и теми реальными фондами, вокруг которых тусуется и из которых кормится уже упоминавшаяся киевская элита.

Наверное, кое-кто из критиков упрекнет автора (может, и справедливо) в том, что чересчур уж «закрутила» она отношения в «треугольнике» «искателей истины». Марьянина однокурсница Лариса (со временем занявшая ее место в фундации) в студенческие годы была влюблена в провинциала Александра Чеканчука, но не вышла за него замуж, поскольку тот поехал на север зарабатывать деньги на киевский кооператив, а во время, описываемое в романе, с легкой руки самой Марьяны сошлась с рафинированным киевлянином Александром Рыженко (конечно же, состоящим в браке). А у Марьяны роман с Рыженко был в молодости, потом (до Биста и директора провинциальной музшколы), она любила Сашку Чеканчука, который, вернувшись с севера и узнав, что Лариса замужем (за парнем без киевской прописки!), переквалифицировался с геолога в гуманитария и написал неплохой (по признанию самой Марьяны Хрипович!) роман «Вырванные годы» о своих лишениях на севере. Кто не запомнил всех хитросплетений сразу — советую перечитать последний абзац еще раз.

Но роман войдет в панораму украинской литературы рубежа двух тысячелетий совсем не этим. В нем за сногсшибательными поворотами судеб главных и эпизодических героев — безжалостная и точная картина нашего времени, которое, вполне вероятно, назовут когда-то веком ИМИТАЦИИ — имитации создания государства, имитации художественной и творческой, имитации интеллектуальных дискуссий, имитации добропорядочности, имитации развития гражданского общества.

Возможно, воспроизведенные Евгенией Кононенко признаки и герои этой поры когда-нибудь будут восприниматься читателями в плюсквамперфекте — давнопрошедшем времени. Но пока «плюсквамперфектом» стал лишь воспетый автором трамвай, на время написания романа еще остававшийся на одной из старых киевских улиц, где жил Александр Рыженко. Его в рекордные сроки снесли в преддверии пышного юбилея Независимости по указанию киевского градоначальника — не киевлянина по происхождению и злейшего врага трамвая на исторических улицах. И этот трамвай стал еще одной киевской реалией, о которой будущие украинские читатели узнают лишь со страниц Евгении Кононенко.