ЗАЩИТА ОТ ГЕНИАЛЬНОСТИ

Посредственный мир защищается от гениев, как может. Эти слова стали лейтмотивом спектакля «Женские игры» по пьесе современного украинского драматурга, одессита Р.Феденева (режиссер-постановщик А.Лисовец) — недавней премьеры Театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра. «Женские игры» были посвящены Моцарту, причем приговор композитору выносили две женщины, одна из которых и убила гения — правда, чужими руками. На баденском курорте вдова Моцарта (Ирина Мельник) как бы невзначай встретилась с супругой Сальери (Ксенией Николаевой), и началось детективное расследование обстоятельств смерти гения, от которого посредственному миру все-таки удалось защититься. Правда, с помощью яда.

Странно, впрочем, что спектаклю, претендующему на философичность, было дано такое кассовое и ни к чему не обязывающее название. Если бы эта постановка А.Лисовца называлась, к примеру, «Чистая совесть», а не «Женские игры», то многие акценты расположились бы совершенно иначе. А так история жены Сальери, отчасти виновной в убийстве Моцарта и пытающейся «очистить» собственную совесть, обвинив во всем Констанцию Моцарт и ее любовника, превратилась в поединок двух душечек-кошек, готовых вцепиться друг в друга когтями.

И поединок этот вроде бы не обязывал ни к каким серьезным рассуждениям, если бы сквозь кассовый антураж спектакля не прорывался один намек. Речь-то ведь шла не о женщинах, а о музах, окруживших гения и сражавшихся за право остаться подле него в единственном числе. Только вот не удалось это никому: ни Констанции Моцарт, ни тем более Терезе Сальери. Как выяснилось, у гениев муз много, а у некоторых — даже больше девяти.

В театре драмы и комедии питают странное пристрастие к такой сценической атрибутике, как бокалы с разцноветной, чаще рубиновой, влагой, графины и даже импровизированные фонтаны. На прошлой премьере — спектакле «Кто боится Вирджинии Вулф?» (режиссер О. Липцин) — домашний бар героев-супругов был превращен в подобие алхимической лаборатории, где приготовлялись сложнейшие психологические коктейли. В «Женских играх» на сцене красовалась пирамида из бокалов с целебной баденской влагой, по поводу которой у зрителей сразу же сложились две версии. Либо одна из героинь разрушит и разобьет вдребезги хитроумное сооружение, вытащив бокал из «нижнего яруса», либо Тереза с Констанцией все это выпьют. Но не произошло ни того, ни другого: у пирамиды лишь разобрали верхушку, но зато у ее подножия появились песочные часы, которые одна из сражавшихся муз переворачивала после каждого раунда поединка.

Бокалы с целебной баденской влагой были, вероятно, включены режиссером в символический ряд резервуаров вдохновения — вместе с чернильницей Моцарта, из которой, по выражению Терезы Сальери, композитор черпал свою гениальность. Но как баденская влага «уже не та, что двадцать лет назад» и превратилась в мерзкую водицу (о чем было заявлено в самом начале спектакля), так и чернильница Моцарта, по версии Терезы Сальери, оказывается чашей с ядом. Якобы Констанция с любовником подмешивали туда ртуть...

Кроме пирамиды из бокалов, на сцене можно было увидеть нечто вроде Бахчисарайского фонтана. Только вместо декоративных элементов в этом фонтане использовались обыкновенные целлофановые кульки с медленно стекавшей оттуда влагой. Но все равно: «Фонтан любви, фонтан живой, () Принес я в дар тебе две розы...» Сопоставление Пушкин—Моцарт было задано, тем более что аллюзий на одну из «Маленьких трагедий» в тексте пьесы было сколько угодно. Только самих композиторов заменили их жены. Или, точнее, экс-музы, встретившиеся, чтобы окончательно поделить своего умершего гения.

В конце спектакля разоблачалась истинная, правда, невольная, виновница смерти композитора — Тереза Сальери. Мотивировка такова: Тереза претендовала на роль тайной и единственной музы композитора и попыталась убрать с пути лже-музу — любовницу Моцарта, рассказав обо всем ее мужу, старому другу Вольфганга Амадея. А тот зарезал жену, отравил Моцарта и напоследок убил себя. Словом, перед нами еще одна интерпретация мифа об Орфее, только вакханки, растерзавшие певца, заменены музами, ненавидящими друг друга.

Как следовало из программки, драматург Родион Феденев наткнулся на эту версию в результате «любопытных находок», сделанных им в библиотеках Парижа, Берлина и Стокгольма. Но в столь мифологизированной пьесе для этого хватило бы и одной фантазии. И еще — элементарного знания законов, по которым творится и развивается миф. Словом, перед нами новый миф о Моцарте—Орфее. Интересно только, долгая ли у него будет жизнь?