«Записки українського самашедшого» как спасательный электрошок

Молодой прозаик может быть чрезвычайно интересным, а его произведение в состоянии кардинально изменить гуманитарную оптику. «Коротко, как диагноз». Тогда, если этот «молодой прозаик» — Лина Костенко.

Еще в студенческие годы были попытки создать что-либо прозаическое. Но успех пришел в 2010 году, когда подходит к концу первое десятилетие Миллениума.

И это десятилетие надо не просто диагностировать, а расшатать — возвращать к жизни шоковой терапией.

«Записки українського самашедшого» — спасательный электрошок, когда кардиограмма показывает прямую линию. Прямая линия без каких-либо сдвигов — признак смерти.

«Закономірно, — говорит герой «Записок…». — Коли починається смерть культури, настає культура смерті».

А каким является наше общество? Общество оборотней, манкуртов и лицедеев, готовых «зіграти фарс» во время самой большой трагедии?

Живем в состоянии транса...

«Людської якості тепер вже не треба. Не треба совісті, гідності, не треба освіти. Це вже не бренд. Потрібні гроші. Потрібен імідж і рейтинг». Беда не только украинская — беда планетарная.

Раньше была субкультура и была культура.

Сейчас субкультура стала всем: больше нет границ между разрешенным и не разрешенным, между правдой и ложью.

Все является всем. И главное — мир становится «нормальным», «как бы» нормальным. То есть с кардиограммой без единого движения. Без сознания, зато с телом, в которое еще через упавшие вены можно вводить наркотический допинг.

«Записки українського самашедшого» могли бы стать «новою Книгою буття українського народу», а стали... новым пророчеством Нострадамуса.

Этот удивительный толкователь звезд присутствует в книге. Кажется, он попал сюда естественным путем. А как в «казках» без магии звезд? Без фатума? Получилась картина украинской действительности. Она была бы слишком страшной, если бы не смех...

Какие же эти «Записки...»? Смелые. Парадоксальные. Статистически выверенные. Летопись поры. Диариуш абсурда. Пасквиль и пастиш. В этом, бесспорно, жизнь.

Вот она, летопись «самашедшого» очевидца:

«2000-й ми зустріли пристойно. Один сусід стрибнув з восьмого поверху. Одна знайома втонула у ванні. В Росії прийшов новий президент і почав нову чеченську війну.

У Нідерландах дозволили одностатеві шлюби.

Скандинави схрестили телефон з комп’ютером.

Шотландці — картоплю з медузою.

Китайській миші відростили людське вухо.

Таїландська принцеса бачила мамонта».

«Ось і проминуло 5 місяців (п’ять!) нового століття… Часом мені хочеться закричати до всього людства: «Люди! Давайте зупинимось і візьмемо новий старт...»

«…Люди дивляться серіали, трилери, детективи, переймаються життям вигаданих персонажів. А реальні події, реальні учасники цієї всесвітньої драми — хай щезають безслідно, не зачепивши свідомості?

Бог з вами, люди. Все, до чого ми байдужі, байдуже до нас. Через те ми такі й смертельно самотні. Хтось же й наше страждання дивиться, як серіал».

Давно ждали такой прозы: легкой, летучей, игривой. К исполнению подобной «симфонии» подошел поэт. И пессимизм растворился в небытии. Поэт показал высоту, которую не видели. Факты, доказывающие, что мировой апокалипсис близко, могут раздолбать не один мозг. А у нас и так сегодня не без мутаций — моральных, этических.

«Відсталий ми народ, українці, зі своїми поняттями про кохання. Нам би все, як у пісні: «Я ж тебе, милая, аж до хатиноньки сам на руках однесу». Тепер би він її тричі трахнув по дорозі».

Или же: «У нас є два крени в не-істину. Крен апологетичний і крен в негації. Одні запевняють, що український народ найкращий, історія — найгероїчніша… А інші вправляються в протилежному. Нації ще нема, є недолугий етнос».

Советское общество множило оборотней с несколькими ценностными шкалами. Вряд ли сейчас удастся провести люстрацию. С нынешней властью это невозможно, потому что нет понимания «етики», «солідарності», «нації».

Вместо этого господствует хамство, имбецильность, никчемность, возвеличенные в культ. Ты не такой? Ты не сникерсуешь, как все? Ты тормозишь? Тогда тебе не место в обществе отбросов, ацких падонкOFF. «Але що вдієш, реклам тепер більше, як дорожніх знаків, то колись був Ленін на кожному перехресті, а тепер тампакси й снікерси, шоколад «Корона» і презервативи «Дюрекс». Рекламні щити, білборди, мигтючі літери світлових реклам: «Дихай вільно, живи мобільно!» — а чому й ні?».

Лина Костенко писала свои «Записки…» почти десять лет. Текст от лица мужчины — компьютерного «меланхолика», который сумел защитить диссертацию, но не смог стать мужчиной, инвертированным на свободу. На него может вдруг свалиться кактус, и уже никто этого не заметит.

Это тип «мілого» мужчины, но сумасшедшего в своем одиночестве (мечтающего о Канарах), как и весь этот мир.

Сумасшествие здесь — вовсе не негативный диагноз, не приговор. Автор никому из персонажей не выносит приговор: ни г-же Гламур, ни Льву, инвертированному на пустыню, ни мужчине, ни его жене, ни Борьке... Они все — живые, хоть и существуют в пространстве мертвецов, которые никак не могут насытиться... Мировыми государствами правит Мефистофель; Воланд снова летает над планетой. «Мефістофель дуже реготався б: люди гинуть не за метал — за металобрухт. Когось убило струмом. Когось підстрелив сторож з мисливської рушниці. На хуторі біля Диканьки новітні Вакули літали на зеленому змії, залишивши без тепла і світла тисячі абонентів».

Не «квартірний вопрос» нас испортил, а мы сами.

Персонажи «Записок...», кажется, имеют тот маленький «означник» реальности, как в фильме «Начало» с Ди Каприо. Да, эти герои могут ошибаться; да, они могут совершать глупости (маленькие дети в романе «зависають» в компьютерных играх, матерясь; тинейджер ездит на свои олимпиады и молчит в атмосфере аутической глухоты). И все это разворачивается на фоне воронкоподобного абсурда.

Абсурд в романе приобретает признаки почти Дантовского «Ада». Это суживающаяся воронка. Есть абсурд планетарный, предвещающий апокалипсис. Есть абсурд национальный, созданный патриотами, оборотнями, лжепророками, диктаторами местного «пошиба» и президентами.

Карлики правят странами. А карлик карлика видит издалека. Карлики всех стран соединяются. Объединяются в стенах Рады... Карлики во время ток-шоу могут «розбити» экран и влезть в дом. Будут залезать на штанину и лезть в мозг...

Такого не мог представить даже Гоголь.

Книга Лины Костенко полностью «гоголевская». Стиль, построение предложений, «сказ», «Записки...» — все от Гоголя.

Только новый Гоголь постмиллениумной поры должен работать на компьютере, уметь гуглить информацию. Его язык подхватывает, его предложения короткие. Зная калибр Лины Костенко, можно было бы ждать чего-то другого. Но вышло все просто и грациозно. Потому что поэт всегда играет с самыми сложными вещами, никогда не переходя границу дозволенного, никогда не забывая об этике.

Кто-то, возможно, упрекнет в чрезмерной субъективности, в гипертрофированной эго-позиции рассказчика. Но ведь мы все дико эгоистичны, а еще больше — одиноки. Неужели боимся это признать?

Герои «Записок…» трогательные. Но примечательно, что книга написана от лица мужчины. Украина — это страна «мужчин», «гетьманів», которые раньше всегда дрались за одну булаву, а сейчас вообще потеряли способность драться. Они меланхолические, импотентные, преисполненные фобий. «Мужчини зникають як явище. Іхнє місце посіли круті — ерзац, замінник, гібрид гамадрила й Шварценеґера. Словом, еволюція вспак».

Книга поднимает проблему, к которой в ХХ веке подошли символисты: должен прийти новый Адам. (По крайней мере это понимаешь по символической обложке). Ева будет ждать. А вот с Адамом проблема: ему завязали глаза, он не может сориентироваться, прозябает, у него болит сердце и мотня. І душа, она еще есть, вот только не зовет на баррикады.

Цитата: «Зараз обливають віце-прем’єр-міністра. Це у нас молода гарна жінка, «газова принцеса» леді Ю. Щойно вона взялася за цю нежіночу справу, паливно-енергетичний комплекс, зробила перші рішучі кроки, як одразу ж її почали викликати в прокуратуру… Чого з неї роблять «Соньку золотую ручку» вже аж тепер? Чи не тому, що вона завжди в опозиції, хоч і при владі, а все одно в опозиції?..»

Гоголь был прав: только сумасшедший может увидеть мир таким, каким он есть.

А у Лины Костенко герой не сумасшедший. Он просто — «сАмашедший». Не «с ума сшедший», а тот, который сам себе идет. Вот такой игриво-ироничный афронт относительно тотальной суржикизации. Потому что писать «сумасшедший» — прямо перебрасывать мостики к Гоголю. Тем более что истоки слова «самашедший» надо искать не в суржике, а в народной стихии, потому что слово это употреблялось еще в начале ХХ века...

Гоголь шел по миру с широко раскрытыми глазами. Он видел апокалипсис, но смеялся над этим, потому что смех, как и меловой круг, как чеснок и свет, отгоняет тьму.

«Записки самашедшого» — книга смеха, которая возвращает человека к жизни, показывая, что мы еще все же не мертвы.