Заблудившийся во времени. Внутренняя эмиграция и идеальные образы Григория Гавриленко

В Национальном музее Украины проходит выставка графики и живописи Григория Гавриленко. На рубеже 50—60-х гг. художник настойчиво искал форму образно-пластического воплощения темы гармонии человека и природы. Он был одним из первых, кто пытался это сделать в Украине. А первым, как известно, нелегко. В свое время в Союзе художников его считали формалистом, отстранили от преподавания в Художественном институте. Лишили даже мизерной зарплаты...

От Короленко до Данте

Время творческих поисков Г.Гавриленко — это время безоговорочной диктатуры соцреализма. Прогрессивные художники Н.Дерегус, Г.Якутович, В.Куткин, И.Селиванов разрабатывали экспрессивно-драматическую графику. Издателям и почитателям искусства тогда больше всего нравились гротескно-сочные персонажи графики А.Базилевича и Г.Малакова. Вообще же художники 60-х, среди которых первенство принадлежало москвичам, придерживались преимущественно «сурового стиля» с его публицистической плакатностью, энергией черного пятна, контрастирующей с белой зоной гравюры. А Гавриленко в тишине мастерской отыскивал то, что актуализируется в искусстве через пятнадцать—двадцать лет, когда на смену «суровому стилю» придет другой, условно названный «новым лиризмом». Это направление искусства второй половины 70-х — начала 80-х годов расскажет о духовности, интеллигентности, об угрозе гармонии человека и природы. Художники начнут мечтать о восстановлении равновесия. Как раз этим еще в начале 60-х годов были проникнуты элегически-наблюдательные рисунки Г.Гавриленко!

К тому времени у художника уже был определенный опыт работы в области книжного искусства. Его дипломная работа была посвящена оформлению повести Владимира Короленко «Слепой музыкант». Затем молодой художник выполнил цикл иллюстраций к «Чипке» Панаса Мирного. К сожалению, в свое время он не был по достоинству оценен. В 1962—1963 годах Гавриленко увлеченно работал в составе авторского коллектива графиков (А. Данченко, В. Куткин, Ф. Глук, А. Шоломий) над юбилейным изданием «Кобзаря», в котором размещены три прекрасные гравюры по мотивам произведений Шевченко: «Перебендя», «Садок вишневий коло хати», «Катерина». Но уникальность, неповторимость мировоззрения и художественной манеры Г.Гавриленко сформировались в сотрудничестве с М.Бажаном, Г.Кочуром, И.Драчом, А.Данченко во время работы над иллюстрациями «Vita Nova» Данте. В Гавриленко нашли того, кто был способен создать образно-пластическое соответствие шедевра ХІІІ века.

1964 год в биографии художника стал решающим, тогда Иван Драч представил М.Бажану молодого художника. В рабочем кабинете главного редактора УСЭ состоялся своеобразный вернисаж Гавриленко. Как раз тогда, рассматривая графические и живописные работы художника, Бажан увидел будущего иллюстратора исповедального произведения Данте. Вскоре знакомство поэта и художника переросло в крепкую дружбу, очень много давшую каждому из них. Длилась она на протяжении двадцати лет, и этот период был чрезвычайно плодотворным в творческой биографии обоих художников.

«Практически никто к тому времени в нашей художественной среде, — вспоминает скульптор О.Рапай, — не был готов к диалогу с М.Бажаном, кроме Гриши. Его эрудиция в области мировой художественной культуры, четкое и принципиальное отношения к тем или иным явлениям в художественных процессах прошлого и настоящего, способность к анализу возбуждали интерес прославленного поэта и энциклопедиста к Гавриленко». Стержнем работы над иллюстрациями к «Vita Nova» была ренессансная идея гармонии человека и природы. Следовательно, никто другой, по мнению поэта, кроме Гавриленко, не мог тогда органично воспринять эпоху Данте и Джотто.

В атмосфере доброжелательной заинтересованности и поддержки со стороны М.Бажана художнику радостно было путешествовать по Флоренции, где юный Данте встретил на семейном празднике у соседа Портинари девятилетнюю девочку, чей образ запечатлел в веках.

Издательство заказало Гавриленко один портрет Беатриче, а он сделал семьдесят — не черновиков, а именно полноценных рисунков, каждый из которых является аутентичным художественным произведением высочайшего пластического качества.

Разрыв с установившейся нормативностью

В соответствии с архаическим стилем «Vita Nova» Гавриленко выработал собственный графический язык, восторженно изучая Джотто. Во второй раз в украинском искусстве — после открытий Н. Бойчука — в пластических поисках Гавриленко эстетика раннего Возрождения приобрела авангардное содержание. Замечу, что до Гавриленко отечественная иллюстрация не имела образа идеальной дантовской Донны, которую великий итальянец поставил на одну ступень с Богоматерью, вопреки литературным нормам Средневековья. В легких набросках Гавриленко спокойная и кроткая Беатриче вошла в украинскую графику. Появились варианты светлого женского образа.

В «Портрете Данте», «Беатриче с подругами», в других произведениях все было непривычно и вместе с тем убедительно. От Григория Ивановича знаю, как много значила для него во время работы над «Vita Nova» пластически-философская система большого новатора Фаворского. Он считал его своим учителем.

Архаизированные образы персонажей, чередование белых и заштрихованных зон, свобода от иллюзионизма, серебристый тон рисунков, сама система штрихов — все противоречило натуралистической иллюстрации, утверждало принцип условной пластичности формы. Художественная общественность воспринимала разрыв художника с нормативностью в тогдашней украинской иллюстрации крайне тяжело, если не агрессивно. Даже друзья не сразу адаптировались к пластической простоте Гавриленко, тем более к его художественной философии.

Он шел своим путем, создавал искусство нешумное, монументальное по духу и форме. В его творчестве не было расхождений между выпестованным идеалом и жизнью, которую он старался удерживать в рамках доброжелательной гармонии. Художник предпочитал духовную красоту, которая добывается трудом. Он как будто заблудился во времени и пришел в ХХ век, отнюдь не побуждающий к идеальному мировосприятию, то ли из афинских Пропилеев, то ли из садов Лоренцо Медичи.

Григорий Иванович гордился дружбой с интеллектуалами 60-х годов, но те, от кого зависело, будут ли экспонироваться его произведения, преимущественно относились если не враждебно, то равнодушно к духовному подвижничеству мастера. Гавриленко была суждена внутренняя эмиграция, можно даже сказать — принудительная элитарная жизнь и... материальное неблагополучие. Из-за несоответствия устоявшимся нормам соцреализма его творчество в Союзе художников считали формализмом. Мастер был отстранен от преподавания в Художественном институте, лишен мизерной зарплаты. Негативное отношение официоза усилилось, когда узнали об экспериментах художника в области абстрактной живописи. В основу полуфигурных и абстрактных композиций Г. Гавриленко закладывал трансформированные подсознанием артистические впечатления, свое увлечение даосизмом.

По принципу влюбленной духовности

Нужна была прозорливость Бажана, глубина его знаний, вера в торжество художественного таланта, чтобы в то время поддержать «искателя гармонии» Гавриленко, непривычные образы которого часто наталкивались на непонимание. Роль поэта-академика тяжело переоценить: он последовательно поддерживал уникального собеседника и неординарного художника и даже «выбил» для Гавриленко квартиру — «озаренное белое пространство» (выражение художника). Бажан часто гостил у него в мастерской на улице Чкалова (теперь — О.Гончара). Безглазые окна подвального помещения упирались в каменную стену соседнего дома. К помещению, где работал художник, пробирались загадочными коридорами. На коммунальных плитках и еще послевоенных примусах что-то шипело, варилось, под ногами крутились коты. Но, переступив порог мастерской, посетитель окунался в атмосферу храма. В сумеречной комнате царили идеальный порядок и чистота. На полках — изысканная библиотека. Стояли еще стол, стул, узкая кровать, радиола, коллекция пластинок с классической и современной музыкой. На стенах — композиции «Две женщины на природе» и днепровские пейзажи.

Как духовно роскошествовали в этой более чем скромной обстановке все, кто умел слышать голос красоты! Очаровывала интеллигентность хозяина. Она ощущалась прежде всего в доброжелательном, радушном отношении к людям — был ли то кинорежиссер С. Параджанов или начинающий художник Н.Крищенко. Душевная благосклонность Григория Ивановича согревала многих. В 60—70-е художники общались по принципу влюбленной духовности. Когда царил культ дружбы — вкусный кусочек не съедали под одеялом.

В отличие от новых «артукраинцев», для которых национальная принадлежность превратилась в товар, дающий приличные дивиденды, шестидесятники из круга А.Горской, В.Задорожного, Г.Севрук превозносили достоинство украинства, расплачиваясь за это пытками, а порой и кровью. Даже не надеюсь, что сегодня кто-то откажется от должности профессора в знак протеста против увольнения с работы коллеги. А в 60-х реакция Г.Якутовича на отстранение Г.Гавриленко от преподавания в Художественном институте была однозначной. В этом — проявление ренессансной масштабности поведения, кодекса чести друга.

Таким было поколение, которое тридцать лет назад закладывало основы творческой раскрепощенности 80—90-х годов...

Время жестоко испытывает художника. В границах памяти одного—двух поколений видим, как мощная волна смыла с пьедесталов многие фигуры, которые приложили столько усилий, чтобы навечно впечатать себя в истории украинского искусства. Сегодня, в начале ХХІ века, в бешеном темпе формируются новые вкусы. Приобретенная нами творческая свобода свела на нет искусственно навязанное искусству. Соцреализм из агрессивной действенной силы перешел в каталог истории. Но тихие, кроткие образы, созданные Григорием Гавриленко, не исчезли с художественной шахматной доски. Они не только выдержали испытание временем, но открыли в нем тот информационный пласт, который является духовной основой мудрой простоты пейзажей и образов художника.