За облаками — «небо в алмазах». Режиссер Эдуард Митницкий: «Сегодня телевидение стирает актера как личность и превращает в банкомат: вставляешь карточку — в ответ выпадают деньги»

Эдуарду Митницкому исполнилось 75. За плечами режиссера — строительство своего театра(ныне одного из лучших в Украине), воспитание когорты талантливых актеров и режиссеров. Накануне юбилея Эдуард Маркович был постоянно занят. Выпускал спектакль в Прибалтике. Вносил последние штрихи в свою киевскую премьеру — «26 комнат» (по мотивам «Лешего» А.Чехова). Эта чеховская вещь, как известно, подступ к «Дяде Ване». Но Митницкий решил обратиться именно к «истоку», чтобы в который раз поискать у Чехова ответы на вечные вопросы. Помнится, чеховская Соня с надеждой говорила о том, что когда-нибудь увидим «небо в алмазах». Если же экстраполировать этот образ уже на наши театральные горизонты (в контексте не совсем юбилейного интервью Митницкого), то станет очевидно, что и небо сегодня местами облачное, и некоторые алмазы потускнели…

— Эдуард Маркович, если вспомнить тех, кто в разное время влиял на становление вас как режиссера, какие имена бы хотели назвать в первую очередь?

— Несомненно, как режиссера меня сформировал Леонид Варпаховский. Помню все, что слышал от Марьяна Крушельницкого, посещая его занятия на актерско-режиссерском курсе в институте им.Карпенко-Карого. Кроме того, были Товстоногов, Любимов, Эфрос, Ефремов. Те, кто в то время царил на сцене. То были совершенно разные театры, разные подходы к искусству. Но главное — был высококультурный, смысловой театр. Раньше его называли «идейным». Но сегодня этот термин ассоциируется с «советскостью». Поэтому и предпочитаю определение «смысловой». Главное — смысл. «Про что?». «Что болит?». Смысловая основа для меня в театре является основополагающей.

— Ваша последняя по времени киевская премьера «26 комнат» — тоже «смысловой» театр? Уж очень больно героям и, собственно, зрителям узнавать себя в этих героях. Почему вы взялись именно за эту пьесу — как бы предтечу «Дяди Вани»?

— Удивил не очень похожий на себя Чехов. Он эту пьесу не любил. В «Лешем» Чехов — диагностик: то, что происходит с людьми, он перенес на… лес. На сцене вырубают лес, в жизни — люди людей. Вначале человек уничтожил лес, затем — цивилизация уничтожила самого человека. К чему это привело? Прошлое — на мусорник. Земля — под дворцы. Воздух — словно у выхлопной трубы. Леса, природа давно утратили свою сказочную ауру. Природа — продается, это товар. Но человек — часть природы. А если природа продается, что остается этому человеку? Бухгалтерские счеты вместо сердца, души, любви, сострадания? И только один идол — деньги. Пьеса — об этом. Чехов еще тогда предсказал то, что происходит с нами сегодня. Чтобы очертить основную мысль, в постановке использованы фрагменты из его черновиков, рассказов. Главное в спектакле то, что люди — жертвы собственного несовершенства, а их инстинкты пожирают интеллект. Что касается названия... Люди ведь могут заблудиться не только в житейском море, не только в лесной чаще, но и в своем доме, среди близких — в своих 26 комнатах, потеряв ориентацию в собственной душе.

— Знаю, что не так давно состоялась еще одна ваша премьера — в Прибалтике.

— Да, я ставил «Живой труп» в Русском драматическом театре Литвы. Потом приехал в Киев и сидел на репетиции «Лешего». Плюс выпускной курс с тремя дипломными спектаклями в Театральном. Плюс вступительные экзамены, с совершенно диким количеством желающих (сниматься в телесериалах!).

Пока вот так работаю — не задаюсь вопросом, который меня гложет с момента ухода из жизни жены: для чего собственно живу?

— Ну, внешним ответом на этот вопрос остается все-таки ваш театр.

— Да... И в Литве у меня уже пятая работа. Сложились прекрасные отношения, с удовольствием к ним езжу. Порой даже отказываюсь от некоторых предложений. Понимаете, я не самый молодой человек. И… как бы сказать? — боюсь, смогу ли сказать новым спектаклем что-то такое, чего еще не говорил раньше.

— Эдуард Маркович, в продолжение темы, если не возражаете, поговорим на некие «глобальные» темы. Вам не кажется, что в последние годы не только украинский театр заполнили эдакие спектакли-«симулякры»? Суррогатный, «пластиковый», развлекательный, а потому очень предсказуемый театр практически вытеснил «разумное, доброе, вечное». Этот театр тиражирует сам себя, приучая к себе зрителей: мол, иной Мельпомены и другого уровня (пьес, актеров, сценографии) быть уже не может?

— Недавно в одной газете прочитал интервью с Валерием Фокиным. Весьма интересный разговор. Одна его фраза очень любопытна: «Бывают такие актеры, которые исследуют каждую реплику». И дальше несколько ироничное замечание: «Разрушив литературный храм, можно предложить неожиданный ход, иногда и подсказка помогает». (Видимо, разрушая чье-то, надо быть уверенным в результате.) Но разве извлечение тайного смысла фразы не есть одно из обязательных компонентов сцены, акта, спектакля, наконец? Действенный смысл фразы — это уже маленький спектакль. Ведь и в жизни, в момент общения любое высказывание несет заряд эмоций, вызванных смыслом сказанного, в свою очередь так или иначе провоцирующий твоего визави, что и создает подлинное органичное напряжение в жизни, на сцене. Высказывание — это событие. А спектакль — цепочка событий, и фраза является смысловым связующим замысла или концепции между театром (режиссурой) и зрителем. Когда отрицают первостепенное значение фразы, становится непонятно: а что, простите, в таком случае — режиссура? Это когда вычеркивают напрочь текст, пускают дым на сцене? Это груды дров, имитирующих сценографическое решение? Обязательное оголение, теперь и мужских тел, до «в чем мать родила»? Конечно, штамповать такие спектакли проще. Создавать в каждой фразе событие внутренней жизни, а не эпатажно садиться верхом на нее, прихлопывать зрителя, как муху, — значительно труднее, это требует больше времени. А время теперь и у режиссера — деньги. Вульгарное и хамское отношение к тексту и приоритету автора — это и есть современный театр? Такой театр мне скучен. Он груб, примитивен. Воспитывает «туземцев» от культуры. В какой-то мере я ответил на ваш вопрос?

— Безусловно. Но почему такой вот «вульгарный» театр столь ретиво вытесняет принципы ну хотя бы Станиславского? Рудольф Штайнер, к примеру, еще в начале ХХ в. предсказывал пришествие «царства Аримана» — то бишь нового миропорядка, где единственно важными считаются материальные ценности и мотивации.

— Грубо или гиперболично говоря, то, что мы за редким исключением видим сегодня, это — «сатанинский» театр. А если абстрагироваться от Штайнера, можно констатировать следующее. Театр — такой, какая жизнь вокруг. Он — производное жизни, он никогда не поворачивал ее, не редактировал и не изменял ее, это — за пределами возможностей театра, да и искусства в целом. Для меня истоки нынешнего, условно говоря, «сатанизма» — в обозримом прошлом. Понять, оправдать, осмыслить тот период, с его попыткой смены мироустройства или просто — режима, в принципе, можно. Люди, как всегда, хотели лучшего. Но как показывает жизнь, каждый новый начальник, режим, формация — в общем, хуже предыдущих. Постепенно, сбросив с себя красивые декорации — «правильные» слова, утопические идеи, — человечество сосредоточилось на одном: деньгах. А деньги — это то, что порождает звериный оскал, готовность откусить руку ближнего, тоже тянущуюся за ними. Молодежь воспитывается временем. С его, повторюсь, просто сатанинским отношением к жизни, проблемам, людям. Отношения сводятся практически к «ты — мне, я — тебе». Сегодня мы идем в одной упряжке — значит, здороваемся. А завтра, когда надобность в человеке отпала, забываем, как зовут коллегу. Да-а, «сатанинский» театр — производное от сатанинской жизни. Она, повторюсь, программирует искусство, а не искусство — жизнь.

— Чем, на ваш взгляд, нынешние абитуриенты, студенты — будущие актеры, — отличаются от предыдущих поколений?

— По моим наблюдениям, каждое следующее поколение отличают все меньшая культура и объем знаний. А главное — год за годом снижается потребность в этих знаниях. И все меньшим становится у детей понимание мира как источника своей профессии и будущей творческой деятельности. Можно ли всерьез говорить о творчестве, если у многих полное отсутствие потребности в осмыслении мира? Только когда пытаешься осмыслить мир, и возникает драматизм, напряжение, возможность увидеть свою, личную, панораму жизни. И лишь услышав в душе отклик на произведение, ощутишь потребность внести и свой «пай» в расстановку «действующих лиц» в земном пространстве. И, наконец, лишь тогда приходишь к необходимости противостоять злу.

…Да, я знаю, что своим взглядом на того же «Лешего» целый мир не переделаю. Но еще хуже осознание, когда ничего не делаю и таким образом становлюсь в строй, и иду вместе с «ними»… Знаете, тогда наступает душевное затмение...

— Неужели все настолько сумрачно, туманно? Какой конкурс в этом году был в театральный?

— Девушек свыше 200, юношей — до 150.

— Неимоверное количество.

— Не надо обольщаться, ведь во многом это — результат сериалов. Сериал —от слова «серый», что ли? Запрограммированные отходы в искусстве... Заробитчанские, вульгарные, бессовестные. Когда для самих режиссеров приоритетны — деньги и скорость их добычи, а душа — равнодушна и спокойна. Ничего не болит, ничто не терзает. Какое искусство, о чем вы?! Дети видят это и думают: да ведь и мы так можем, и мы будем «звездами»! Вот, видимо, и появляется огромное количество обманутых желающих учиться «на актера», несмотря на мизерную в реальности оплату художественного труда и на психическую и физическую затратность театральной профессии. Раньше хотя бы создавалась иллюзия наличия духовных ценностей. А сейчас? Ну где вы, скажем, в последние годы слышали слово «совесть»? «Порядочность»? Слова эти настолько девальвировались, что обнаружить их можно разве что в словаре. Они никому не нужны — ни тем, у кого есть совесть и, стало быть, порядочность, ни, тем более, другим. Самое же ужасное, что цинизм охватывает все большее количество людей, превращаясь в норму жизни.

— И все же, продолжая о молодежи: может, с актерской сменой не все так плохо? Ведь, согласитесь, во все годы, более того, во всех вузах «по призванию» получают профессию не так уж много людей. Остальные получают только дипломы.

— Это, конечно, тоже следует учитывать.

— Из всех украинских театров сегодня наиболее ангажированы в съемках сериалов как раз актеры вашего театра — Театра на Левом берегу. Если вы сами настолько негативно относитесь к «серому» кино, как людей-то своих отпускаете?

— В самом деле… Только в китайском сериале «Как закалялась сталь» снималось 14 наших актеров. Более того, я и сам там снимался. Но, видите ли, мне кажется, образ «идейного» Павки Корчагина открывает неофитам иной взгляд на жизнь. Пусть и фантастический. А разве Жюль Верн, Стругацкие, Лем — не фантастика?.. Что же касается работы в сериалах «вообще»… Труд и вознаграждение работников культуры и искусства никогда не соответствовал затраченным ими усилиям. Вот и сегодня нашей зарплаты мало на что хватает. Еще хуже сегодня в моральном плане: волей-неволей приходится сравнивать себя с очень и очень обеспеченными согражданами. Актеры, все силы отдающие служению сцене, чувствуют себя униженными. Да, путь в сериалы — первый шаг к «неправедности», с моей точки зрения. Но как я могу запретить, если не имею возможности дать своим людям такую зарплату, чтобы требовать: или театр, или сериалы?

— Какая зарплата у ваших актеров?

— Максимальная у народного артиста — до 1500 гривен. Что за деньги? Так ведь заметьте: народных — один-два человека в труппе. А средняя театральная зарплата — около тысячи гривен.

— И это — несмотря на статус академического театра?

— Да он нам ничего не дал.

— Вот, вижу, у вас фото Владимира Горянского в спектакле «Майн Кампф». Он сегодня один из самых киновостребованных ваших актеров. Как относитесь к его «сериально»-светской карьере? Горянский, кстати, по-прежнему в штате или перешел на «разовые»? То же, к слову, касается и Виталия Линецкого?

— Да, из-за крайней занятости Горянского вне театра я был вынужден предложить ему перейти на «разовые». Но из театра Володя уходить не хочет. И я этого категорически не хочу. По словам самого Горянского, с нового сезона он вернется к штатной работе.

Володя умен и деликатен. Он очень одаренный артист. Но, увы, в творчестве ему не хватает смелости. Боится неудачно сыграть. Боится больших сложностей, которые могут привести к отсутствию запрограммированного успеха. И это — величайшее заблуждение: не бывает серьезных художников, у которых не случалось бы провалов. Рисковать в искусстве надо точно так, как в науке или просто в жизни. Когда нет риска, человек со временем растворяется в потоке.

Надеюсь, Володя не обидится на меня за то, что сейчас я, может быть, слишком резок (все это я говорил ему лично). Люблю этого артиста и ценю. И поэтому переживаю за него.

Масскультовое определение «звезда» приклеилось к Горянскому, это тешит, греет самолюбие. Но, увы, он не понимает, что это всего лишь «аusweis» в неизвестность. Сериалы — как мотыльки: вышел из кокона, и жизни-то — полчаса. А время актерской жизни — тоже уходит.

А Виталий Линецкий работает в штате. Должен был вместе выпускаться в роли Войницкого в «26 комнатах», но отпросился на съемки. Поскольку просьба отпустить «в кино» за год была первой (Линецкий — дисциплинированный артист), я отпустил его. Возможность подзаработать не каждый раз выпадает актеру... Осенью Виталий войдет в спектакль «26 комнат».

— Можете ли констатировать, что телесериалы отрицательно сказываются на актерском мастерстве?

— Не только сериалы — вообще телевидение. Оно сегодня «стирает» актера как личность, превращает в эдакий банкомат: вставляешь карточку — в ответ выпадают деньги. Благодаря ТВ во всех его разновидностях артисты превращаются в роботов: говоришь — а у них «оловянный глаз», с первого раза даже не понимают, что им сказано. К счастью, у нас в труппе «оловянных» практически нет. Но их приходится встречать вне стен нашего театра.

— Чем можно объяснить тот факт, что довольно часто «левобережные» артисты вроде бы целенаправленно попадают на службу в Русскую драму? Чета Масленниковых когда-то, правда, вернулась, Гетманский — «и ныне там». Недавно на сцене Театра им. Л.Украинки в спектакле «Завещание целомудренного бабника» снова было замечено ваше открытие — Ахтем Сейтаблаев.

— Этот вопрос надо задавать самим артистам. Любой, кто знает финансовую ситуацию в театрах Киева, тоже даст ответ с ходу. Что же касается Сейтаблаева (это открытие режиссера Алексея Лисовца), то он пока не более чем «замечен». Он получил разрешение на участие в спектакле Виталия Малахова. По его словам, о том, что спектакль будет идти на Пушкинской, а не на Подоле, он якобы сам не знал («проделки» милого Малахова?). Узнав, Сейтаблаев спросил: прерывать ему работу над спектаклем или же продолжить репетировать? Я ответил: «Работай!» Вот и все. Конечно, деньги — манок мощный. Но не творческий.

— Как сегодня можно охарактеризовать ваши отношения с Русской драмой?

— Никаких. На этом — точка.

— Тогда о финансировании. Уже даже прохожим с улицы известно, что в Украине одни театры едва финансируются, другие — «содержатся», а третьи — «кормят» вполне сносно...

— Эта система хорошо отражает бессистемность, хаотичность, случайность, личную заинтересованность — принципы, характерные для нашего общества в целом. Никакого смысла в подобной практике, разумеется, нет. Вспомним: в СССР была четкая система тарификации, общая для всех. Да, существовали внекатегорийные театры: ведущим мастерам, признанным обществом, давали персональные надбавки. Но в целом почти все были равны, система действовала прозрачно. Главное — действовала. То, что мы имеем сейчас, сделано без учета художественных завоеваний. Нынешнее положение — вредно, ущербно, психологически унизительно. Что, скажите, — такая ситуация поощряет деятельность украинских театров? Да на периферии у нас служат такие актеры, каких днем с огнем не сыщешь в Киеве, а получают они там жалкие копейки. Пути выхода из сложившейся ситуации известны... Если не хотим добить театральное дело окончательно, надо срочно пересматривать оплату труда в театрах страны.

— Наконец-то подошли к «театральной ситуации». Вы можете хотя бы фрагментарно попытаться охарактеризовать в целом эту самую «ситуацию» в Украине? В Киеве? И, кстати, знакомы ли вы с новым законом о театре? Скажется ли он, по-вашему, на этих «ситуациях»?

— Закон, мне кажется, пока не очень действует. Давать же серьезную оценку ситуации в Украине с моей стороны было бы, простите, несерьезно. Я не так много видел, чтобы судить. Лично меня коробит определенная тенденция нашей театральной критики: с большим трудом различается хорошее, что у нас все-таки есть. Зато получают просто-таки мазохистский кайф, выуживая плохое! По дворовой терминологии: «бей своих, чтобы чужие боялись!».

Думаю, есть люди, которые могут понять и в достаточно убедительной форме объяснить, что представляет собой современный театр. Но наряду с ними немало и тех, кто так и остался в профессии на уровне, простите, материально зависимых. И как раз эти люди искажают угол зрения. Но существование последних не отменяет мнения первых.

— Можно ли говорить, что сегодня критики формируют общественное мнение?

— Думаю, нет. Но и в Москве — то же самое. Их мнение слышно только в определенном кругу людей, причастных к театру. Но ведь так, мне кажется, было всегда? Широкая аудитория в принципе далека от рецензий. Они — для интеллигенции, для потомков тех, кого не успели расстрелять в лагерях (в прошлом) и не прикончили в подъездах или в лесу (нынче). Или тех, кто не выехал далече…

— Что вы интересного заметили из последних работ киевских театров?

— С моей стороны, повторюсь, не очень этично говорить об этом. Скажу лишь о том, что сам видел. Лично я сейчас хожу преимущественно в Театр
им.Франко. Еще мне кажется очень позитивным и полезным возникновение новых театральных формирований. Уж точно — полезнее, чем новые бандформирования. Я очень — подчеркиваю, очень! — верю в будущее Дмитрия Богомазова.

— Вот вы и сами сказали, что обнадеживающего видите в нынешней ситуации: традиционное наличие фанатиков театра и появление и развитие наконец-то новых театров. Ваше отношение к повальной «академизации» наших театров, кстати, не изменилось?

— Нет, я, разумеется, по-прежнему считаю, что это — эпидемия. Уровень очень многих театров, получивших статус академического, совершенно ему не соответствует. Видимо, выписывая «бумагу», просто не подумали, каковы приоритеты академических театральных институций. Да и каким должно быть в таком случае финансирование — тоже… Смешно, когда бы не было так грустно: некоторые «академические» театры не в состоянии напечатать афишу к спектаклю!.. Прямо по Грибоедову — «подписано — и с плеч долой».

— И все же, с начала «эпидемии», против которой вы возражали активно и последовательно, прошло несколько лет. Можно ли говорить, что ее последствия оказались еще более негативными, чем представлялось в теории?

— Не думаю, что произошедшее ухудшило театральную ситуацию. Просто есть классическая фраза: «Искусство требует жертв». Со стороны государства — жертв финансовых. Наше государство не пошло вообще ни на какие расходы, связанные с «академиками». Дать звание и не поддержать его ничем — значит, просто выдать «филькину грамоту». По-украински — «одчіпне».

— Упомянутый вами Богомазов — один из режиссеров «школы Митницкого». Возможно ли в ближайшем будущем ожидать в Киеве «новую волну» одаренных молодых режиссеров?

— Не берусь прогнозировать. Тем более что и культурная, и моральная ситуация не предвещает ничего подобного. Понимаете, культурные слои исчерпались. Многое вырублено, как леса, еще с чеховских времен. А режиссура — профессия корневая, корни ее — в культурной почве. Мне, к сожалению, слабо верится в появление в ближайшее время «удобрений», благодаря которым
«почва» могла бы возродиться.

Что же касается гипотетических предположений о новом поколении режиссеров… Знаете, как ни странно, сейчас к режиссуре все больше тянутся не юноши, а девушки. Только у меня на курсе — четыре девушки и лишь один юноша. Еще двое молодых людей просто не выдержали, один перешел к куклам на актерский, второй взял отпуск и думает о переходе на актерскую работу. Оказывается, сегодняшние женщины — более терпеливы, настойчивы и выносливы. Видимо, когда-нибудь они и сформируют «женский режиссерский батальон».

— «Женский театр», по-вашему, чем-то будет отличаться от сегодняшнего «мужского»?

— Наверное, да. Психологически это, скорее всего, будет другой театр. Но пока образцов режиссерского взлета я, увы, не вижу. Для меня самого режиссура — это то, что опирается на традиции. Но чтобы знать и понимать традиции, нужны прежде всего ум и высокая образованность. Нынешним молодым людям обоего пола предстоит много учиться. Помните, у Ивана Кочерги? «Раніш закон, а потім благодать».

Да и надежды на то, что ситуация в стране, а стало быть, и в театре, изменится к лучшему — причем, не революционным, а вполне естественным эволюционным путем, — лично я, заметьте, не оставляю. Не может быть, чтобы не было эволюции.

Очень хочется рассказать и о приятном. В течение ближайшего месяца завершится доработка по замечаниям архитекторов — и здание нашего Театра на Левом берегу Днепра вступит в стадию модернизации не только в мечтах и «на бумаге», на практике. Предполагается, что у нас появится новый зал на 200—250 мест, с самой современной сценой и оборудованием.

— Когда именно он появится? А то даже обидно: в Киеве с нуля строят новые театры, а один из лучших все в очереди на реставрацию.

— Ну, может, просто мы занимаемся не тем? Вместо того чтобы чего-то просить у высокопоставленных чиновников, все силы тратим на творческие задачи… («Пробить» — вообще страшное, еще советское, слово!) Будем думать: этот ваш вопрос может и послужить стимулом, чтобы и в самом деле усилить атаки на городскую администрацию.

Эдуард Митницкий — народный артист Украины, художественный руководитель и основатель Киевского академического театра драмы и комедии на левом берегу Днепра, профессор театрального университета им.Карпенко-Карого. В его театральной биографии немало успешных, триумфальных страниц. Есть и драматические разделы (в начале 90-х высокопоставленные чиновники волюнтаристскими методами вынудили режиссера уйти из Русской драмы). Гораздо раньше, в период творческого разбега, его не принимали в киевский театральный институт (некоторые анкетные данные не соответствовали духу времени). На большое театральное поприще его благословлял сам Крушельницкий, но и этого поначалу оказалось недостаточно. Митницкий прошел филфак пединститута, работал в народных театрах завода «Большевик» и Борисполя, прежде чем вышел на профессиональную орбиту. Большое влияние оказал на него Леонид Варпаховский (Эдуард Маркович был ассистентом на его спектаклях в Русской драме «Двери хлопают» и «На дне»). Очень много спектаклей Митницкого в Русской драме имели счастливую сценическую жизнь, но воистину триумфальной оказалась «Варшавская мелодия» с Адой Роговцевой: этот спектакль выдержал примерно восемьсот показов. Впоследствии началось становление Театра драмы и комедии на левом берегу Днепра, который основал Митницкий. В этом коллективе раскрылись дарования актеров Б.Литвина, Н.Бабенко, П.Морозенко, К.Николаевой, В.Горянского, В.Линецкого, Л.Сомова (и многих других), а также режиссерские таланты А.Лисовца, Д.Богомазова, Ю.Одинокого, Дмитрия Лазорко. Среди самых известных киевских спектаклей Митницкого последних лет — «Майн Кампф», «Так закончилось лето», «Живой труп», «Анна Каренина», «Ночь. Море. Свечи». Режиссер в разное время ставил в России, Германии, Латвии, Литве, Чехословакии, Болгарии.