Я приглашу на танец память. Патриарх оперетты Александр Сегаль выступал на всех фронтах и снимался у Довженко

Удивительный и потрясающий факт: едва отметив свое 90-летие, живой классик нашей оперетты, балетмейстер Александр Наумович Сегаль снова с головой окунулся в работу. И уже в середине июня выпускает свою очередную премьеру в Киевском театре оперетты — «Сорочинскую ярмарку». Он полон сил, энергии. Его не сломили жизненные драмы. В разговоре для «ЗН» он вспомнил… О племяннице Чайковского, под крылом которой когда-то обучался. О Павле Вирском, который для него больше чем учитель. О фронтовых дорогах, которые стали для него в военные годы «танцевальной» площадкой. И о родном театре, где он работал над полусотней спектаклей.

— Александр Наумович, вы — коренной киевлянин… Помните те моменты прошлой киевской жизни, когда только-только увлеклись балетом?

— Да, конечно. В Киеве на улице Институтской в свое время открылась частная студия Ксении Юрьевны Давыдовой (племянницы П.И.Чайковского). И я, совсем мальчишка, начал там заниматься. Это был настоящий праздник! Концерты, прекрасная музыка, яркие костюмы! После голодной серой жизни вдруг оказаться в сказочном мире искусства!

— Вы сразу решили, что посвятите себя балету?

— Совершенно об этом не задумывался. Я просто наслаждался новой жизнью. Нравилось окунаться в танцевальные ритмы, в пластику.

В нашей семье никогда никто не был связан с искусством. Я — первый. Поэтому мама и удивлялась моим способностям. У меня действительно всё получалось неплохо. А вот в Киевский хореографический техникум (сейчас училище) я уже поступал осознанно, понимая, что выбираю себе другую профессию, так сказать, свой хлеб насущный.

— А что, других вариантов профессий не было? Разве в школе ничем не увлекались?

— Какие варианты, что вы! В школе мне было абсолютно неинтересно! Наверное, моя голова с самого рождения работала только в направлении балета. Слава Богу, что в моей жизни появилась эта танцевальная студия, иначе даже и не представляю, что со мной было бы.

— То есть вмешался Его Величество случай?

— Когда меня спрашивают, почему я стал заниматься балетом, всегда отвечаю: «Глупый был!» В те годы все сколачивали капиталы, открывали свой бизнес и крутились в торговле. А я, пустая голова, побежал заниматься искусством. Ну что с глупого возьмёшь!

— Итак, училище. Романтика, молодость, первая любовь, первые шаги на профессиональной сцене оперного театра… Творческое волнение, слёзы от неудач, так ведь, Александр Наумович?

— Именно так всё и было. Встретил в училище свою будущую жену Зою. Она потом училась у Вагановой в Ленинграде, стала заслуженной артисткой Украины, имела много знаменитых учениц. К сожалению, её уже нет на этом свете…

— В училище вас не посещало разочарование?

— Наоборот, всё больше и больше увлекался и радовался, что не ошибся в выборе. Тому подтверждение — диплом с отличием, где было написано, что я — солист балета (а это писали далеко не всем) и направление в Киевский театр оперы и балета.

— Обычно молодых на главные партии неохотно берут.

— Вы знаете, мне повезло — танцевал Радбара в «Лебедином озере» П. Чайковского, Абдурахмана в «Раймонде» И. Глазунова, Тибальта в «Ромео и Джульетте» С. Прокофьева. Но всё это в 1939 году прервал призыв в армию. Служил я в КВО, ансамбле песни и танца.

— Вы и во время войны танцевали?

— А как же! На всех фронтах танцевал. На передовых позициях: Белорусский фронт, Юго-Западный, Центральный, Украинский.

— И дошли до Берлина!

— И там тоже танцевал! У Бранденбургских ворот. Даже фото одно сохранилось, потёртое уже. Наш ансамбль любили, его ждали. И для меня это была хорошая профессиональная школа, хотя и жестокая. Кругом стреляют, бомбят, налёты… К тому же жена в Ленинграде попала в проклятую блокаду, еле выжила... Так что вспоминать войну не люблю, извините.

— Как вам сегодня работается с молодёжью в театре оперетты?

— Я всегда болею за молодёжь. Надо больше им доверять. Пускай учатся ответственности, ищут новые формы. А если им перекрыть дыхание — они же разбегутся или утратят всякий интерес.

— Вы молодых обучаете так же, как и вас когда-то учили ваши педагоги Борис Таиров, Павел Вирский?

— Стараюсь... Но всё же меня с Вирским сравнивать нельзя. Он — глыба, самородок. Как ещё сказать — махина, величина! Совершенно сумасшедшая энергия, неожиданная фантазия, фанатичное трудолюбие, нестандартность. Такие люди рождаются раз в сто лет. А у Таирова я учился в хореографическом училище. Кстати, он 32 года возглавлял балет оперетты, именно он и взял меня в этот театр.

— А как судьба свела вас с Вирским?

— Это мой счастливый билет, Министерство культуры направило меня работать балетмейстером в Ансамбль танца Украины, который возглавлял Вирский.

— Когда вы стали главным балетмейстером оперетты, то придерживались тех же методов в работе, что и Вирский?

— Придерживался и принципов руководителя, и методов творческой и организационной работы.

— И какой здесь самый главный принцип?

— Дисциплина. Надо проявлять суровость к вопросам порядка, иначе от отсутствия дисциплины страдает творчество. Когда в твоём подчинении много людей, твоя главная задача организовать их, чтоб они поверили твоему авторитету, таланту, опыту.

— Что вас больше всего раздражает в работе?

— Непрофессионализм и несобранность. Когда артист несобран, он ничего не запоминает, а в балете должен быть нерв, страсть — тогда наступит момент истины.

Репетируем сегодня новый спектакль «Сорочинская ярмарка». Хотя при таком отношении чиновников к театрам, как у нас, работать очень трудно. Мне это больно наблюдать. Ведь во все времена театр, культура были авангардом духовности нации. Почему танцевал под артобстрелом? Не только ради того, чтобы солдатам было весело. Сегодня ведь и в театре остаются работать только фанаты, которые не могут жить без сцены, потому что на эту зарплату не проживёшь.

— Как вообще рождается танец? Сложно не повториться?

— Работа балетмейстера трудная. Вот дирижёр или хормейстер — у них партитуры, которые написал композитор много лет назад. А танец — белый лист. В театре надо ставить не просто танец, а чтоб танец был логичен в общей концепции спектакля. И это самое трудное — надо придумать что-то новое и оригинальное, но в то же время, чтобы не было самолюбования и оторванности от задачи режиссёра. Чтобы каждое движение было сюжетным. Оперетта — жанр особенный, специфический. И ту яркую весёлую атмосферу, ради которой зритель идёт в наш театр, разрушать нельзя.

— Вы ведь и в кино успели сняться?

— Да, было дело... Три фильма на киностудии им. Довженко, где я участвовал в танцевальных сценах, вышли перед самой войной — «Маруся Богуславка», «Лилея», «Щорс». В последнем (режиссер Александр Довженко) меня снимали даже крупным планом. Так что я ещё и «звезда» экрана.

— Сколько всего спектаклей в вашей творческой жизни?

— Не могу сосчитать. До сих пор в Киевском оперном театре идут мои постановки. В Театре им. Леси Украинки ставил, в Театре им. Франко, в Ансамбле военного округа, в «Укрконцерте». Мои танцы и в репертуаре ансамбля Вирского. В родной оперетте больше 50 постановок.

В оперетте у нас в своё время был крепкий союз: режиссёр-постановщик Сергей Смиян, дирижёр и оранжировщик Юрий Котеленец и я. Мы поставили много спектаклей. Достаточно сказать, что «Баядера» идёт до сих пор, а прошло четверть века…