Украинский церковнославянский язык: мудрость в оттенках

Объявление о переводе архиепископом Тульчинским и Брацлавским УПЦ (МП) Ионафаном Литургии Василия Великого и Иоанна Златоуста на украинский язык удивило многих, ведь каждый, кому небезразличен внешний и внутренний церковный строй Украины, хорошо знает, что именно богослужебный язык на протяжении многих сотен лет оставался (и остается по сей день) одним из основных факторов противопоставления одной культурной, эстетичной, мировоззренческой и политической формации украинства другой.

Довольно непросто рассуждать о столь деликатной и трансцендентной, глубоко интимной величине, как язык общения с Богом, оперируя рациональными категориями целесообразности, полезности, эффективности. Поскольку богослужебный язык, наряду с фасадом, интерьером и пышными священническими одеждами, стоит на авансцене нашего восприятия храма, является первым, непременным внешним опытом, с которым сталкивается человек, придя в церковь. У каждого из нас есть собственная сформировавшаяся позиция насчет того, как именно должно происходить богослужение в Украине.

Много лет назад пришлось посетить Свято-Покровский собор во Львове. Как известно, он является епархиальной кафедрой одной из автокефальных украинских конфессий. Поскольку на дворе было начало девяностых — время, когда церковно-политичес­кие конфликты в Украине еще не забылись, — весьма удивило, что богослужение в храме велось на «странном» языке. Причем «стран­ность» эта является синонимом как удивления, так и восторга: это не был обычный в то время «канонический» церковнославянский, но и не «свой» для автокефального прихожанина «современноукраинский» — в храме божественно звучал симбиоз обоих. Причем симбиоз не механический, но творческий, придававший звучанию, прошу прощения, «добавленную эстетическую стоимость»: сакрально-мистический церковнославянский язык священники произносили с украинским произношением. Открытая к дальновидностям душа-во-храме сразу прониклась неслыханным дотоле благозвучием этой непривычной красоты. Почувствовалось, что на таком примерно языке вели богослужение много сотен лет наши предки по всей Украине: в нем нет остроты нарочитого патриотизма, топорности современных неологизмов, в нем сохранена извечность традиции, но таким образом, который обходит имперско-великодержавные коннотации и намытый неразборчивостью ореол темно-боязливой «набожности» (то, что православный проповедник о. Олег Ведмеден­ко называет: «співають «Осан­на в вишніх», а слышат «Оксана щось робить на вишні»). Вместе с тем в нем сохранены такие нужные для нашей души едва осязаемые оттенки непонятности, окрыляющей, дающей толчок для интимного «домысливания», тем самым возносящего верующего к другим высотам собственных богопоисков.

С тех пор и поныне стало понятно, что украинский церковнославянский язык является тем общим знаменателем, который спо­собен примирить идеологичес­кие и эстетичные чувства неприми­римых в то время лагерей разделенного украинского православия.

Безусловно, в буквальном этимологическом смысле понятие «украинский церковнославянский язык» является оксюмороном. Не меньшим, однако, оксюмороном, нежели «демократическое государство», «жизнь после смерти» или «высокие чувства». Речь, конечно же, не о попытке создать на базе современного украинского языка новый язык богослужения, а наоборот, отыскать в старославянском языке его глубинное влияние на язык украинский. Без сомнения, с точки зрения церковной истории, хорошо известно, что за последние несколько сотен лет богослужебный язык на украинских землях планомерно переводился на великорусский фонетический и лексический порядок, эти действия были важной идеологической составляющей целенаправленной имперской политики унификации, и ее последствия отражаются и на современном положении церковного языка в Украине.

Однако не меньший ущерб украинской языковой палитре нанесла и сама реакция украинцев (на уровне условного рефлекса) на многовековую культурную колонизацию. Речь о паническом страхе идейно настроенных носителей украинского языка открывать в нем имманентно самому же языку и присущие характеристики. Вспомнилось, с каким негодованием встретил один уважаемый преподаватель использование мной выражения «палка о двух концах»: «А почему не «палка з двома кінцями»?..

Вся парадигма развития украинского языка запрограммирована на «минусовый режим»: если другие языки стремятся обогатить­ся за счет других, главным образом родственных, дескать, мы волею судеб вынуждены были оборо­нять язык украинский от ассимиляции с подобными — русским и польским. Будучи испокон веков Русью, мы, однако, обречены волею политических обстоятельств открещиваться перед собой и всем миром от отождествления нас с Россией, приняв основное участие в формировании русского и польского языков, мы с упорной придирчивостью вынуждены перманентно отслеживать собственную речь, дабы случайно не использовать русизмы, полонизмы...

Почему «коло», а не «круг», почему «сенс», а не «смисл», почему «привітати», а не «поздоровити»? В среде современной русской интеллигенции, наоборот, считается признаком высокой образованности применить в надлежащем контексте такие забытые у них словечки, как «шмат», «очи» или «захворать», зато мы вынуждены находиться в перманентном состоянии самоцензуры. Понятно, что этимологические корни наших языков являются общими, равно как и орошены, обогащены и выпестованы они писателями и литераторами, жившими в другом политическом и социокультурном контексте. Однако данность жизни предполагает именно такую констелляцию современного лингвистического поля Украины. Это не «хорошо» и не «плохо»: едва ли корректно мерить языковое пространство столь утилитарными категориями — но в любом случае это обидно, а еще обиднее от того, что ситуация такая будет продолжаться всегда.

Известно, что с момента обретения независимости в Украине возобновилась публичная дискуссия о путях согласования современного украинского языка и цер­ковнославянского в православных службах. Форматы их сосуществования теоретически могли бы быть разными, однако ситуация сложилась так, что эти два языка стали противопоставляться, оказавшись фактически на двух полюсах острого противостояния между автокефальными и консервативной ветвями украинского православия. Радует, впрочем, что «градус» категоричности в этой дискуссии медленно, но верно уменьшается, открытый межцерковный конфликт кон­ца восьмидесятых плавно превратился в латентную неприязнь девяностых, а та, в свою очередь, видоизменяется в осторожно-селективное межконфессиональное сотрудничество. Риторики тщеславного «ура-патриотизма» становится меньше в автокефальных украинских конфессиях, а дух неприязни к украинской составляющей собственной церковной души начинает угасать у консервативного церковного сообщества.

Это и неудивительно, ведь ничто так не объединяет церкви, как их общие враги, а врагов этих во всех православных формациях нашего государства становится все больше — причем не только в административно-политическом, но и в социальном, культурном да и в самом же религиозном направлениях. Как бы радикально не противопоставлялись различные ветви украинского православия, их ежедневное сожительство превосходит идеологические шаблоны вражды. Этот процесс сближения будет продолжаться постоянно и неустанно. Главной задачей общества в данном случае является неизвестная к этому времени церковная гласность. В свою очередь государственные органы, наоборот, должны прекратить вмешиваться в церковные дела — даже если такое вмешательство является исключительно положительным: ни «содействие» в получении земельных участков, ни щедрые пожертвования на строительство новых храмов, ни административные попытки искусственно создать на базе трех автономных конфессиональных институтов единую церковь не принесут желаемого успеха. Это является скорее формой официальной взятки, соглашением об идеологическом сотрудничестве между церквями и государством.

Язык, как известно, — это живой организм. Каждый его носитель имеет право на собственные предложения по его улучшению. Интересно, кроется ли за устрашающе-импозантной внешностью наших церковных вождей, кроме набожности и властных инстинктов, еще и понимание роли богослужебного языка в церковной жизни нашего государства. Надеемся, что всем нам хватит мудрости, дабы, пестуя современность, не отказываться от истории. Хватит мериться черно-белыми категориями «хороший—плохой»: ведь мудрость всегда в оттенках!