УКРАИНСКИЙ ПОП-ПАНК

Если бы некий доктринер, по аналогии с марксизмом, взялся выделить три источника культурного явления «панк», одним из них он непременно назвал бы современное визуальное искусство. Дадаизм, футуризм, сюрреализм, поп-арт, более же всего — концептуальное искусство — оказали влияние на панк-эстетику и философию. Объявленный мертвым двадцать лет назад, стиль этот на самом деле оказался вневременным по своей актуальности.

Одна из лучших дефиниций явления принадлежит некогда культовому музыканту Робу Кол- линзу: «Панк — это ускоренный курс музыки, секса, наркотиков, алкоголя, искусства, политики и культуры». И в 90-е, когда постмодернизм из зоны игры интеллектуалов подспудно и незаметно переместился в массовое сознание (во всяком случае поглощенного информационными сетями городского населения планеты), этот «курс» абсолютно естественно актуализировался. Очевидно, что тенденция эта будет актуальна во всяком случае все первое десятилетие грядущего милленниума.

Возвращаясь к первоначальной аналогии, можно лишь констатировать, что с панком, как и с марксизмом, история сыграла веселую шутку. Как идеологии, ставящие своей целью подрыв буржуазного общества, они были этим обществом адаптированы и превращены... в продукты массового потребления, то есть поп-культуры. Ленин, Че Гевара, Троцкий и даже «великий кормчий» Мао давно обратились поп-символами, так же как радикальные цвета причесок, «ирокезы», садомазохистские аксессуары, кожа и металл панка стали обиходно-привычными даже для самых умеренных модниц. Поэтому имеет смысл даже ввести на первый взгляд абсурдный термин «поп-панк».

Именно им я обозначил бы акцию куратора Натальи Манжалий в столичном выставочном зале Союза художников — «Мода перформанса». Событие разворачивалось в экспозиционном контексте выставки «Фото в моде — мода в фото», организованной Институтом Гете в Киеве. Художник-концептуалист Илья Чичкан и дизайнер Катя Ревенко использовали тему модного показа как средство для создания мультимедийного художественного действа. «Эффектное и эффективное выражение замысла художника во многом зависит от насыщенности его послания зрителю. В том числе и от эмоциональной насыщенности, потому художник и прибегает к намеренному столкновению несочетаемых вещей — романтической изысканности платьев и агрессии документальных кадров, красоты и ужаса, любви и жестокости», — отмечает куратор.

Впрочем, как раз романтичная изысканность в нарядах от Чичкана&Ревенко отнюдь не доминировала. Большинство женских и мужских нарядов (между прочим, при всей «навороченности» безукоризненных по крою и конструкции, чем могут похвастаться отнюдь не все герои отечественных «Сезонов моды») можно скорее назвать вызывающими, выполненными в стилистике, близкой бабушке панк-моды Вивьен Вествуд или хулиганам Готье и Мюглеру. Видео-микс изобиловал ядерными взрывами, сценами стриптиза и брутальных драк, музыкальное оформление — хитами классиков панка Нины Хаген и «Sex Pistols». В выходе девушки в свадебном платье (традиционном финале любого мирового показа) перформеры сознательно использовали один из архетипических символов панка — дохлую кошку, муляж которой заменил «невесте» свадебный букет.

Соблюдение всех формальных правил панковской эстетики в акции отнюдь не производило впечатления эпатажного. Идея о бесцельности существования — основополагающая для панка — была его же средствами трансформирована в собственную противоположность: беззаботное приятие бытия при всех (и во всех) его безобразиях.

Все революции рано или поздно обречены на подобную трансформацию. Идея бунта обезврежена, превращена в безвредную игрушку для толпы — с лицом Микки Мауса или олимпийского Мишки. Совершенно прав главный редактор «Vogue Hommes International» Ричард Бакли: «Сегодня можно не сомневаться — когда произойдет следующая молодежная революция, она будет не просто транслироваться по телевидению. Она будет рекламироваться и продаваться. Она будет проглочена заживо и мгновенно закончится. А мы будем просто ждать».