Татьяна Анисимова: «как жаль, что мы не родились в эпоху оперного искусства»

Летом этого года в Национальной опере состоялась премьера «Джоконды» А. Понкьелли в постановке итальянского режиссера Марио Корради, уже известного своей работой над «Турандот»
Дж. Пуччини. В обоих этих спектаклях заглавные партии исполнила Татьяна Анисимова. Певица окончила Одесскую консерваторию им. А. Неждановой, в 29 лет получила звание заслуженной артистки Украины, а с 2001 года является солисткой Национальной оперы, где исполняет практически весь драматический репертуар. Выбрав нелегкую профессию оперной певицы и продолжив семейную певческую династию, она постоянно совершенствует свое вокальное и актерское мастерство. Ее удивительный голос звучит на оперных площадках ближнего и дальнего зарубежья.

— Татьяна, вы исполнили главные партии в «Турандот» и «Джоконде». Что значит для вас каждая из них?

— Я очень люблю музыку Пуччини. Партия Турандот подошла по голосу и очень мне нравится. Готовила ее недолго, даже можно сказать быстро. Она стала новым творческим этапом, ведь каждая новая партия — ступенька, повышающая профессиональный уровень. Обычно певицы боятся исполнять ее, она очень «крикливая». Просто надо не кричать, а петь душой, тогда все получится. Рада, что удалось это сделать.

«Джоконда» — очень интересный, но трудный вокально спектакль, поэтому в мире ее редко поют. Как получилось у нас — решать зрителям. Я стремилась сделать по-настоящему, вкладывая в образ и умение, и душу, поскольку спеть Джоконду невероятно сложно. По ряду причин до дня премьеры не было уверенности, что петь буду именно я. Теперь, когда позади и волнение, и слезы, и огромное эмоциональное напряжение, могу сказать, что мне удалось спеть так, как хотела, сделав определенный шаг вперед.

— Как работалось с Марио Корради?

— Прекрасно! Он очень образованный человек, великолепно разбирается в музыке и как итальянец, естественно, хорошо знает итальянскую оперу. Судите сами, человек садится за фортепиано и играет с листа партитуру. Это профессионал высокого класса. С ним легко и интересно работать, а поскольку я говорю по-итальянски, мы общались напрямую.

— С кем еще из зарубежных режиссеров и дирижеров работали?

— Последняя работа была со скандальным и очень популярным сейчас режиссером Франческой Замбелла. В «Пиковой даме» и «Турандот» в ее постановке в Большом театре. Не хочу обидеть наших режиссеров, с ними не довелось работать, входила в уже идущие спектакли. Наша режиссура статична, она — вчерашний день. И публика это видит. А западная — старается делать спектакль живым, органично сочетая движения, чувства и пение. Не просто, смотря на дирижера, петь: «Я люблю тебя, Эскамильо…», а действительно показать свои чувства взглядом, жестами, дать понять, что именно этот человек мне нравится.

А дирижеры… В «Пиковой даме» работала со словенским дирижером Марко Летония. Очень деликатный, приятный человек, руководитель Швейцарского симфонического оркестра. В Лас-Пальмасе работала над «Трубадуром» с Роберто Бентси — одним из дирижеров-вундеркиндов, который с 11 лет дирижировал симфоническим оркестром. А в Испании в замечательной постановке «Дон Карлос» — с итальянским дирижером Буонкампани. Спектакль был посвящен 500-летию со дня рождения Филиппа II Кровавого и шел по всей стране. Зарубежные поездки — практика, накопление опыта. Интересно общаться с певцами, работающими в крупнейших театрах мира.

— А процесс дирижерской работы за рубежом отличается от нашего?

— Да, и именно работой. Раньше занятия дирижера с певцом в классе были обязательны. Сейчас это не практикуется. Считается, что дирижеру не надо приходить в класс. У нас лишь Алла Кульбаба занимается с нами, но очень скромно. Такая работа дает певцу уверенность на сцене. А что можно запомнить за одну сценическую репетицию? Сложно и психологически, и физически.

На Западе дирижер постоянно работает с каждым артистом тет-а-тет. Потому интересен сам процесс. Люди делают одно дело, но без напыщенности, не создавая видимости значимого процесса. Там работается как-то легче и веселее. А здесь на репетициях дирижер относится к нам как к первоклассникам, позволяет себе повышать тон на певцов. Но ведь мы единое целое и не должны бояться дирижера, от этого зависит результат. Подобное отношение мешает работе и, прежде всего, унизительно и неприемлемо для самого дирижера.

— Вы пели со многими звездами мировой оперы?

— Пока только с В. Алексеевым, В. Галузиным и Карлосом Альваресом. На сцене они — самые любимые партнеры, а в жизни — добрые друзья. В 1996 году в Лас-Пальмасе пела в концерте с Альфредо Краусом. Приходилось петь с Бурчуладзе и Майсурадзе.

Здесь мы почти не знаем певцов, известных на Западе. А заезжая «звезда мировой оперы» лет 40 назад пела «Кушать подано…» в Ла Скала и звездой никогда не была. На звезд у нас обычно не хватает финансов. Оперным певцам не платят такие деньги, как эстрадникам, пусть они солисты Ковент-Гарден или Ла Скала. Зато у нас — только появился, а уже звезда. Паваротти или Доминго — звезды! На протяжении многих лет. А хорошо раскрученный артист еще не звезда. Это бизнес. И мы сейчас очень сильно от него зависим. Никого не волнует, как я пою, агенту главное — дорого продать мой талант. Сложно говорить об искусстве, когда любой шаг — деньги, хотя и это очень важно. Здесь, исполняя партии Аиды или Тоски, мы получаем мизерную зарплату. А на Западе к такой певице соответствующие отношение и плата. Почему я должна получать как все, если делаю это лучше? Пока государство не захочет что-то изменить, не будет уровня, и контрактная система нам еще долго не грозит. Уровень там, где есть большие деньги, позволяющие артистам держать форму. Увы, мы не родились в эпоху оперного искусства, хотя делаем это не хуже.

— А с коллективом Национальной оперы вы гастролировали?

— Мне не нравится подход нашего театра к гастрольной деятельности. Не хочется ездить с Национальной оперой по глухим зарубежным провинциям, это унизительно. У нас высокий уровень, позволяющий собрать силы, каких нет в крупных театрах Запада. Очень удивляет полное отсутствие рекламы. А ведь это первый театр в государстве, он должен быть представлен на городских рекламных щитах, чтобы люди знали своих артистов. И телевидение не дает никакой информации. Раньше были передачи о певцах, передавали концерты, фильмы-оперы. А сейчас — ничего, будто Национальной оперы просто нет. Таково и отношение иностранцев, как к самому провинциальному театришке.

— Потому и текут наши таланты на Запад?

— Да. А ведь в Украине столько талантливых людей. Они не должны исчезнуть бесследно. Жаль, что государство не ценит, не бережет их. Певцы уезжают из-за нереализованности. Пытаясь дышать, как рыба, выброшенная на берег, они уезжают, не потому что не патриоты, им просто некуда деться. Талантам нужно реализовать себя сполна, отдавая данное Богом тем, кому это интересно и нужно. У нас же начинают ценить людей уже после смерти. Не хочется, чтобы так было.

— В нашем театре вы дебютировали в партии Кармен. Чем привлек этот образ?

— Уже давно в мире эту партию поют драматические сопрано, которым она больше подходит по характеру, чем меццо-сопрано. Кармен — характерная героиня. В этом сезоне, надеюсь, буду исполнять ее чаще, потому что за один раз нельзя почувствовать образ до конца. Просто все мои героини, к примеру в «Трубадуре» или «Турандот», более статичны. Кармен — игровая партия, и я захотела попробовать себя в этом образе, в вокальном плане для меня здесь нет проблем. Думаю, со временем моя Кармен будет намного интереснее, ведь с каждым выходом на сцену нащупываешь новые интересные моменты.

— А партию Сантуццы в украиноязычной «Сельской чести» не поете?

— Именно поэтому и не пою, хотя просто обожаю этот спектакль с его гениальной красивейшей музыкой. При О. Рябове опера шла на итальянском языке, с А.Гурцом мы много раз пели ее в Италии. Не понимаю, почему «Сельскую честь» надо петь на украинском языке? Только потому, что она сельская? Но она ведь не наша, эта честь, а сицилийская. А когда украинский текст начинает приписываться под ноты, дробиться на новые фразы, расставляются новые акценты и ударения в словах, получается другая музыка. Наш театр не для общего потребления. Сюда приходят, к примеру, представители посольств, зарубежные делегации. Мы обязаны быть культурной нацией. В высокоуровневых оперных театрах поют только на языках оригиналов. В оперу не приходит человек неподготовленный, это — элитарное искусство. Согласитесь, что Достоевского, Чехова или Шекспира нельзя читать от нечего делать, как Донцову. Существует градация на высокое искусство и популярное, от этого никуда не деться. Опера — серьезное искусство, и язык передает тот самый колорит, вкус, невозможно иначе.

— Каковы ваши творческие планы?

— Об этом пока не хотелось бы говорить вслух. Не потому, что я суеверный человек. Просто некоторые из них неожиданно сорвались, хотя контракты были уже у меня на руках. Хочу много работать, везде побывать, пока молода, есть силы и желание. Как Бог даст. Хочу поработать со многими дирижерами. Очень обидно, что в силу некоторых обстоятельств сорвалась «Аида» в Ла Скала. Досадно, ведь я должна была месяц работать над партией с Риккардо Мути. А делать партию в Италии, с таким прекрасным дирижером — это на всю жизнь. Я по натуре оптимистичный человек и надеюсь, все сбудется. Скоро должна спеть Катерину Измайлову в Большом театре. Постановочный процесс продлится до конца ноября.