Сумбур и музыка. Национальная музыкальная академия: полгода «песен» на минном поле и круглогодичная жизнь в эпицентре столичных «диких танців»

Теряет ли престиж отечественная музыкальная школа, если Болонский процесс двумя кулаками стучит в двери наших учебных заведений? Как влияет нынешнее активное время масскульта на умы студентов главной музшколы? Доколе консерватория будет пребывать в статусе «довеска» к аномальным, провинциальным шоу-психодрамам в центре Киева? На эти и другие актуально-болезненные вопросы в эксклюзивном интервью «ЗН» попытался ответить ректор Национальной музыкальной академии Владимир Иванович Рожок.

К этому материалу, навеянному недавней публикацией Юрия Морозова («Уроки музыки») о проблемах Болонского процесса, необходим пролог… Музакадемия за последние полгода пережила не один период «бури и натиска», если вспомнить сумасшествие, которое творилось внутри стен после оранжевой революции. Активность бумагомарательства — письма, доносы, кляузы — превысила все мыслимые пределы. Проверяющие потратили немало здоровья на то, чтоб разобрать завалы «литературы», созданной, как всегда, недовольными. Писали о том, что в ректорате работают не ярко-оранжевые, а слегка подкрашенные. Утверждали, что муззаведение в пиковый исторический период оказалось бастионом «януковичизма», хотя именно в этом здании по патриотическому решению ректората жили, ели, пили и спали десятки революционеров (в спортзале до сих пор остались настенные памятки о их пребывании). Еще возникали конан-дойловские коллизии вокруг «писем протеста» в президентский секретариат: часть подписантов (среди них даже народная артистка Ципола), оказывается, ставили автографы на белой бумаге, а потом имена мастеров использовали кому как заблагорассудится...

— Не хочу углубляться в тему недавних скандалов… Но все-таки, что происходит сейчас?

— Идет нормальный учебный процесс. Не скрою, было два студента и три преподавателя, которые предполагали взорвать обстановку внутри академии. Но я здесь не для того, чтобы заниматься сведением счетов. Ко всем отношусь толерантно. Единственное — объяснил некоторым студентам, которых, несомненно, спровоцировали: «Дети мои, вы же пришли сюда за высшим музыкальным образованием, а не заниматься политикой».

— На страницах «Зеркала» поднималась тема Болонского процесса. Отношение к нему, как я понимаю, неоднозначное. Нужна ли нам Болонь, если у нас есть «Оболонь»?

— Согласен, тема неоднозначная. Но не может быть двусмысленности в одном… Если мы решили интегрироваться в европроцесс, если подписали европейскую хартию, то движение в этом направлении не должно вызывать кривотолков. В Болонский процесс мы вступили в мае этого года. Эта система предполагает некий момент уравнения системы подготовки творческих кадров, чтобы наш диплом котировался в разных странах. Так как мы совсем недавно в системе этих координат, то и отношение к нам несколько иное… Болонская система предполагает две ступени образования — бакалавр и магистр, и камень преткновения здесь в особенностях нашей системы музыкального образования, которая проверена годами, по-своему эффективна. У нас музыкальная школа — семь лет, далее музучилище. На этом этапе — диплом бакалавра. После пяти лет обучения в Музакадемии — диплом магистра. Что-то разрушать в этой системе, наверное, не стоит.

— Тогда что нужно? Или, может быть, это вообще не нужно, и только зря затеяли болонскую заваруху?

— Стоит корректировать. Ведь мы выпускаем квалифицированных специалистов, и нужно сохранить нашу уникальную школу. В Одессе, например, пошли другим путем. Они готовят четыре года бакалавра в консерватории, а потом за год — магистра. Если мы пойдем по этому пути, то понизим уровень преподавательского состава, ибо им предстоит заниматься проблемами музыкального училища. Так как Болонский процесс — это не сиюминутно решенное дело, то и двигаться в его направлении нужно системно, нужно учитывать наш стабильный конкурентоспособный опыт. И потом, говоря о бакалаврах, нужно осознавать: нельзя нашей профессией заниматься заочно — должна быть практика, иначе нонсенс. Любые реформы должны осуществляться с учетом традиций. У нас тоже, разумеется, было не все гладко.

Например, уезжал преподаватель в Японию, отсутствуя здесь на работе, не занимаясь студентами и получая при этом свою же зарплату. Это вопиющее нарушение финансовой дисциплины. Потому что человек должен прийти и написать заявление: «Прошу снять меня с финансирования, потому что я уезжаю на гастроли».

— Получается, он как бы получал две зарплаты одновременно, отсутствуя на одном из рабочих мест? Но ведь у вас есть «платники», может, они довольны такой «учебой»?

— Еще в период «до» в невероятных масштабах принимали студентов на платную основу обучения. А потом этих же учащихся переводили на государственную форму обучения. Таким образом ущемляли интересы тех студентов, которые приходили в музыкальную академию как бы по государственному заказу. Я предупредил: «Ни один человек не будет переводится с платной формы обучения на государственную! И это тоже, естественно, не понравились людям, которые пытались меня в чем-либо уличить. Не может быть в музыкальной академии «раздутый» набор студентов — это не отвечает нагрузке преподавателей. Например, еще пять лет назад к нам поступало 25 вокалистов, а в этом году мы выпустили их 57! Разве это нормально? Разве нормально, что у профессора шесть рабочих часов в день. Мы даже обращались в Кабинет министров. И там пошли навстречу, сократив количество обучающихся на одного преподавателя до трех с половиной человек. По большому счету, чтобы соответствовать эффективности музыкального образования, нам сегодня нужно было бы еще 70 постоянных преподавателей. Но я понимаю, что государство вряд ли на это пойдет… Нужно время, чтобы что-то изменить. А ведь у нас только на стационаре 1230 студентов! Еще 220 студентов на иностранном факультете из 17 стран. Полторы тысячи человек!

— Сколько сегодня студентов, например, в классе Евгении Семеновны Мирошниченко?

— У нее больше десяти. Хотя должно быть восемь—десять. Не только Мирошниченко, но и другие преподаватели перегружены. Некоторые имеют по полторы тысячи часов. А норма нагрузки у преподавателя — 900 часов в год! Плюс 640 часов на научную, методическую работу.

— Вас не смущает парадокс… Вот пытаетесь (не только вы непосредственно, а коллектив академии) привлекать молодежь к классике, а год от года и день ото дня сегмент масскульта в прямом смысле «пожирает» аудиторию. Шагреневая кожа... Какой, кстати, итог недавней кампании по набору музыкально одержимых?

— Интерес есть. На вокальный факультет, представьте, было четыре человека на место. Вокалистов оказалось даже больше, чем в прошлом году. Я, наверное, найду несколько старомодное объяснение этому, однако уверен, что нация наша всегда была, есть и будет привержена настоящей мелодике. Как бы ни «шпиговали» ее поп-однодневками, все равно есть ощущение того, что настоящее нужно искать в другом месте. Да и школа прекрасная в Музакадемии. Другой вопрос, что есть проблемы перепроизводства кадров. Ведь не секрет, что рынок перенасыщен.

— Любопытно развитие темы. Вас никогда не волновала проблема трудоустройства такого огромного количества музыкально образованных? Куда они все в итоге деваются?

— Лучшие из лучших работают в престижных оркестрах, театрах. В том числе и за рубежом. Хотя, должен заметить, прежнего ажиотажа в связи с массовым желанием наших музыкантов уехать за границу не наблюдается. Многие пытаются устроиться и самоорганизоваться уже здесь, дома. Причем приезжают поступать в нашу аспирантуру. Но опять же повторяю: очень важна дифференциация, потому что набирать, скажем, 30 дирижеров оперно-симфонических оркестров не нужно! И в этом году мы взяли только три. А совсем недавно открыли новую специализацию — «музыкальная режиссура».

— Кто, интересно, учит их этой режиссуре, если на моей памяти только одна Ирина Молостова по-настоящему и работала на этом поприще?

— У нас работают мастера — Дмитрий Гнатюк, Сергей Смиян, ведет курс народный артист Украины и худрук филармонии Владимир Лукашев. Оперная режиссура — не единственная проблема нашего музыкального театра. А разве у нас есть много профессиональных балетмейстеров-постановщиков, которые могли бы прочитать нотную партитуру композитора и воплотить ее на сцене с помощью движений, жестов?..

— И все-таки, почему произошла такая дикая разруха в профмузыке, если сегодня действительно по большому счету в Нацопере некому поставить ни балет, ни оперу… Приглашают пожилого итальянца (может быть, и не худшего на свете), но где свои и кого вообще выпускала консерватория эти годы, если ощутим дефицит общественно полезных профи, а не папенькиных сынков, бравирующих только громкими фамилиями?

— Такие профи есть. Но наступило время, когда можно приглашать кого хочешь, когда можно уезжать неизвестно куда — хоть в престижную страну, хоть в передовой колхоз. Таким образом, произошло распыление ценных кадров. Они не были «примагничены» к нашей культуре. Разве секрет, что, громко заявляя о якобы престижных круизах, многие музыканты путешествуют по тамошней глухой провинции, где их еще и безбожно обирают? Я не раз был за границей и сам наблюдал, как приезжал наш исполнитель, получал 300 долларов за выступление, а исполнитель зарубежный средненького уровня — десять тысяч зеленых. На Западе давно уяснили: в Украине дешевая музыкальная рабочая сила. Хотя и наших людей можно понять. Потому что не сравнить здешние зарплаты даже с самыми мизерными гонорарами «там».

— В сегодняшней ситуации вам как непосредственному поставщику музыкальных кадров легко налаживать «мосты» с теми, кто в этих кадрах нуждается — с театрами, с филармониями, чтобы сохранить лучших выпускников здесь, а не отпускать их в свободное зарубежное плавание, где зачастую некоторые тонут?

— В оперном, в частности, проблем с кадрами не существует. Лучшие наши выпускники — у них. Последние — Кузьмин, Попов… Оксана Дыка —сопрано мирового уровня. Владимир Кожухарь мне сказал, что к ней уже подбираются зарубежные импресарио. Дидык работал в опере, а сейчас по «европам»...

— Насколько ощутима конкуренция с региональными музыкальными вузами? У нас ведь, кажется, пять консерваторий — в Донецке, Харькове, Одессе, Львове, Киеве…

— Во Львове прекрасная Музыкальная академия, там есть своя фирменная школа — дирижерская и вокальная. Но опять же стоит говорить не о конкуренции, а о некоей регламентированности наборов. Правительству нужно понимать, что сокращение этих наборов давно назрело. Повторяю: нам не нужно тридцать вокалистов, а 7—10, из которых можно было бы воспитать будущих Мирошниченко, Гнатюка, Стефюк, Туфтину, Кочергу… Разумеется, говорю не о «клонировании» (что невозможно в связи с большими артистами), а об уровне мастерства.

— Вы никогда не проводили исследований на тему, какой социальный слой сегодня особенно проявляет интерес к классической музыке? Раньше-то понятно было — даже из открытых окон звучал Чайковский, а сейчас — кто попало…

— Когда говорят, что классическая музыка — это удел элиты, я не могу согласиться. Почему? Потому что так называемая «элита» (в частности, украинская) имеет сегодня бешеные деньги, постоянно находится «за границами» и вряд ли ее волнует то, что происходит в искусстве. Да, конечно, для них престижно прийти в оперу, посидеть, рассмотреть позолоту, послушать музыку… Не так давно был на концерте Кабалье во дворце «Украина» и услышал за спиной, как кто-то громко говорил по мобилке: «Послушай, я тут на концерте… Какая-то хромая старуха ходит по сцене…» Сначала оторопел, а затем нашел в себе силы повернуться и посмотреть на этого человека… Сидит… Огромная цепь на шее, в глазах — пустота. Разве может этот человек понять, что на сцене великая певица с голосом от Бога, которую действительно выводила дочка на сцену?.. Как мне кажется, настоящая отечественная элита — это наш народ так называемого среднего звена: инженеры, врачи, учителя. Это та интеллигенция, которая сегодня страдает, которая не получает то, что должна получать. Моя жена — выпускница консерватории — замдиректор школы искусств, заслуженный работник культуры, тридцать лет проработала, ее зарплата 800 гривен. И это считается большой зарплатой. Потому что педагоги с высшим образованием имеют 500—600. На одну ставку. А если две, то они должны работать днями и ночами. И повышай не повышай — толку пока никакого. Недавно я был у себя на родине в Черниговской области, мое село называется Хороше Озеро. Когда-то там выступали капелла, хор, оркестр…Сегодня ничего нет! А люди встречают меня и спрашивают: «Почему по телевизору нет Гнатюка, Мирошниченко? Куда исчез Кондратюк? Где выступает хор Веревки?» Действительно, исчезло все… На экранах и в эфирах — только пропаганда винно-водочных изделий, пива. Россия, кстати, запретила это дело. А у нас кощунствуют — десять минут в рекламном блоке агитируют пить водку и пиво, а потом пишут на весь экран — «Надмірне вживання алкоголю шкідливе для здоров’я»…

— Те, кто по кабелю ТВ имеют доступ к иноземным каналам, наверное, заметили, что, например, на центральных польских каналах есть серьезная музыка, фольклор и кино, когда «все одеты»…

— Ничего удивительного. Я недавно был в Испании на конгрессе ректоров музыкальных вузов, там тоже на некоторых ведущих телеканалах четкая установка: порнография, пропаганда винно-водочных изделий запрещена! Находят место и для музыки, и для хорошего кино. Может, мне действительно повезло больше, чем другим телезрителям, но подобное заметил и в некоторых других странах… В Китае, кстати, мы подписываем договор о сотрудничестве с Чунцинской консерваторией, которой планируют присвоить имя Чайковского. Теперь будет три больших музыкальных школы, осененных именем Петра Ильича, — Московская, Киевская и Чунцинская.

— Вы имеете возможность приглашать на работу авторитетных педагогов из других стран? Или вечные проблемы с оплатой?

— Мы проводили в этом году мастер-класс Галины Писаренко, и она работала в общем за «спасибо». По большому счету, сама понимала, что кроме цветов и признания мы вряд ли сможем чем-то ее одарить. Большой интерес вызвали мастер-классы Владимира Крайнева. В этом же году поставили оперу «Поворот винта» на сцене Большого зала консерватории совместно с Гилхондской музакадемией (Англия), пригласили трех выдающихся музыкантов из Лондонской академии. Одному из них говорю: «Вы знаете, мы все-таки…» Он отвечает: «Мы все о вас знаем!» В общем, как сказала однажды Мария Стефюк, нужно брать если не мастерством, то хотя бы обаянием! Иногда берем и обаянием… Ту же идею с оперой «Поворот винта» здесь сначала приняли неоднозначно. Говорили: «Это петь невозможно, наши студенты сорвут голоса». Но спектакль получился, впоследствии даже известные вокалисты говорили: это класс! За границей исполняют и Шостаковича, и Прокофьева, и Шнитке. И, несомненно, «Травиатту» и «Риголетто» — великую музыку, которая помогает раскрыть голос и талант... Но должен быть и Бриттен. Я видел, какое почтительное отношение к этому композитору в Лондоне.

— Музакадемия, как известно, находится не только в центре столицы, но и в эпицентре поп-сумасшествия. Когда почти еженедельно главная площадь и ее окрестности превращаются в съезд провинциальных делегатов, которые удовлетворяют свои культзапросы заливанием глаз пивом или истеричными криками. Как переживаете такое соседство? Не пора ли ставить вопрос о некоем моратории на массовые гулянья в культцентре, а то скоро от этого центра не останется не только культуры (и архитектуры), но даже исторической памяти о ней…

— То, что происходит вокруг, не может не вызывать тревогу. Так называемый музыкальный фон вокруг академии действительно специфический. Да и музыкой это назвать не поворачивается язык. Не хочу коверкать названия групп, но вы меня извините… Просто с болью думаешь, что попасть в консерваторию или филармонию на концерты сегодня многим нереально. Эту часть аудитории как бы втягивает черная воронка массового бескультурья, сконцентрировавшаяся в центре. Приходишь в ту же филармонию — пустые места. А за окном — «аншлаг» — шум и неистовый гул. Я договорился с дирекцией оперного, филармонии, органного зала, что наши учащиеся могут свободно посещать их концерты по своим студенческим билетам. Вы полагаете, я часто их там вижу? Хотя бываю на всех концертах. Они туда не рвутся. Но тут вопрос не в частностях… Ведь страшно изменились культурные приоритеты. Почему-то само словосочетание «воспитывать молодежь посредством классической музыки» у многих вызывает ухмылку. Но кто-то же должен объяснить этому «племени младому, незнакомому», обитающему на поп-концертах, кто такой Лысенко, кто такой Муравский, Гнатюк. Понятно, что массовая культура везде пустила свои корни. И мое поколение, например, переживает по этому поводу, поскольку многие ценности девальвируются на глазах. Страшно, когда слушаешь, например, произведения Бетховена в филармонии, а за стенами здания такой грохот, что божественная музыка попросту заглушается! Это позор.

— Это не позор, а беспредел. Не знаю, может, вы, может, кто-нибудь другой посоветует руководству города, что пора бы эти звуки «поющих в терновнике» прикрутить, а то, не ровен час, оглохнем.

— Мы не раз об этом говорили. Нельзя каждые выходные устанавливать такие огромные сцены, потом «врубать» такой звук, что в здании Музакадемии начинают трещать потолки и звенеть окна. Приезжают из спальных районов недоученные дети и носятся вокруг консерватории с сигаретами, плюют, все пачкают, вытаптывают цветники, газоны на главной площади. Это варварство… Мы не успеваем стирать со стен похабщину, которую они пишут и рисуют на стенах…

— Сумбур вместо музыки?

— Удивительно, почему нужно в центре пропагандировать только попсу или сомнительный рок? Ведь можно создать условия для выступлений и оркестру народных инструментов... Тем более есть где. Меня действительно спрашивают: «Вы же ректор, так почему не влияете?» А как повлиять — я могу предложить для концертов замечательных исполнителей, наших студентов, выпускников. Знаете, сколько раз я обращался к нашему мэру Александру Омельченко? И не только писал — говорил непосредственно. Меня и профессоров академии, например, еще тревожит и то, что улицы Городецкого, Заньковецкой, площадь возле театра Франко превратили в сплошной паркинг. А ведь этот уголок — часть большой культуры города. Наши вокалисты не могут открыть окно — дышать нечем из-за автостолпотворения! Не секрет, что именно в этом месте показатель по вредным выхлопным газам в 900 раз превышает отметку «норма». И к руководителю Печерского района Анатолию Коваленко обращался — он говорит, что вроде бы рассматривается вопрос о пешеходной зоне. Я уж не говорю о наших соседях — кинотеатре «Украина». Что там происходит, не мне судить… Но бесконечно козырные машины, крутые парни; их авто у окон консерватории, прямо у входных дверей — чтоб всем было видно! Я просил: установите знаки, оградите музу, запретите это… Бесполезно.

— Говорим о засилии масскульта и «распальцовочной новоукраинскости», между прочим, здесь же, в Большом зале Музакадемии совсем недавно радостно продавали трусы, лифчики, носки…

— Я это запретил. Ярмарок в Большом зале больше не будет. В начале октября открыли концертный сезон музыкой Чайковского и Шопена в исполнении Богодара Которовича и его «Киевских солистов». Таких концертов будет много. Хотим расширить международные связи с разными консерваториями в этом вопросе.

— Не совсем оригинальный вопрос, но все же… Почти каждый вуз — это в той или иной степени проблема взяточничества, на разных уровнях, в разных размерах. Хотя бы кого-то поймали за руку на последних вступительных?

— В этом году было обращение президента по этим вопросам. И на ученом совете я предупреждаю, что ничего подобного быть не должно, и работать мы должны исключительно в правовом и этическом режиме. Иначе легенды — кто-то где-то кому-то. А этого не должно быть. Сюда должен прийти ребенок и купить педагога исключительно своим талантом. Разумеется, проконтролировать все очень сложно, но все же в академии такой контроль есть. Другое дело, что могут специально распространять сплетни, инсинуации, могут в Одессе говорить: «Не езжайте в Киев — там берут». Но это ложь. Есть талант — получи свое. Нет — извини…