Сергей Говорухин: «Даже мама не знала о моих командировках на войну…»

Режиссер Сергей Говорухин умер на прошлой неделе в одной из московских клиник на 51-м году жизни. «Ушел солдат с фронта…» - сказал о нем кто-то из коллег. Ведь с 1994 по 2005-й Сергей был военным корреспондентом в разных горячих точках, принимал участие в боевых действиях. В память о нем - прежде нигде не публиковавшиеся интервью (во время работы над книгой Говорухина в киевском издательстве).

Однажды в руки - как тогда показалось, случайно - попала папка «Со мной и без меня»: рассказы и миниатюры, наброски Сергея Говорухина. На книгу объем не тянул, но даже при беглом просмотре возникло ощущение чеканности стиля, столк­новения с чем-то выстраданно искренним. Почему он оставил их для печати в Киеве? Неужели сына известного режиссера не хотят публиковать в Москве? С этих вопросов от имени издательства «Наири» и началось наше знакомство с Сергеем Го­ворухиным.

Он был угловатым, неудобным. Неудержи­мым. Раненым и ранимым. Вести переговоры с ним было сложно, хотя это был человек слова. Компьютерная версия невесомого сборника ему показалась чем-то незначительным. К тому времени его имя уже прогремело в связи с документально-публицистическим фильмом о первой чеченской войне «Прокляты и забыты». Был опубликован его авторский сборник «Никто кроме нас...». И художест­венный фильм по одной из повестей был уже снят им. Пытаясь договориться о дне и месте встрече в Москве, услышала: «Звони­те! Пересечемся». Пе­ре­­секлись… Потом было еще несколько встреч в Киеве. Диалоги стали доверительными.

- Сергей, вас никто не посылал ни на одну из войн. У вас не было никакого задания. Как оказались в зоне боевых дейст­вий?

- Купили полупрофессиональную японскую камеру с товарищами и поехали от своей организации. Ну, с пограничниками пришлось договариваться.

- Сергей, но ведь это какая-то авантюра! У вас же организация строительная.

- Конечно авантюра! Но там же на бланке не написано в аббревиатуре, что строительная, ООО такое-то. На своем фирменном бланке написали все, что нужно, мол, едем освещать подвиг русских пограничников. Что, вы не знаете, как в таких случаях пишутся левые официальные письма? Побегали по инстанциям. Там все это дело утвердили, и мы отправились в зону боевых действий.

- А оружие выдали?

- Автоматы Калашникова.

- Насколько вы тогда были подготовлены, в смысле «бое­вой подготовки»?

- Стрелял, конечно, и по сей день хорошо стреляю. Одна из самых ценных вещей для человека - это опыт, которым все почему-то пренебрегают. Сейчас он у меня есть, тогда не было. Совер­шил массу ошибок, но, в общем-то, обошлось, поскольку рядом находились профессионалы.

- Как известно, первое впечатление самое сильное. Можете вспомнить его в связи с войной в Чечне?

- Да, как-то сразу обрушилась лавина впечатлений. Свой первый орден я получил на второй день пребывания на войне. Вернее, не получил, а был представлен. Нам сразу выпала серьезная операция, в которой погибли восемь человек, а одиннадцать были тяжело ранены. Буду­чи блокированными «духами», вытаскивали раненых и убитых.

В войне очень важно сразу, без раскачки въехать в эту тему, тогда оно тебя быстро научит. В этом смысле мне повезло. Мне вообще везло на войне. Возвра­щал­ся с эксклюзивным материалом. Все время попадал в переделки. Мы должны были слиться с армией, быть там, где происходят столкновения, - только в таком случае есть возможность снять что-то настоящее. Наша киногруппа работала на живца. Нам нужно было на что-то нарваться. На бой, на обстрел, на подрыв.

- Вы поехали туда как старший группы, значит, отвечали и за оператора?

- Моя задача была не снимать, а засекать «что происходит», я говорил: «Повернись туда, беги сюда», ну и прикрывать его по возможности, потому что у оператора хоть и болтается автомат за спиной, но он совершенно беспомощен. Он видит только то, что видно в визир. Поэтому с ним должна работать достаточно профессиональная группа, чтобы он остался цел и чтобы материал был снят. Это не всегда просто, по­тому что снимать иногда приходится с риском для жизни. Но что делать - шаг-то осознанный. Все знали, на что идут. Но бывает, такая дрожь пробивает, что не хочется никаких картинок, материалов.

- Ради чего все-таки риск?

- На мой армейский призыв пришлась война в Афганистане. Как многие мои товарищи, стал забрасывать просьбами командование. Хотелось быть сопричастным к тому, что происходит в твоем отечестве или за его пределами. В нашей среде так было принято. Люди, которые стремились получить белый билет, нами воспринимались как люди второго сорта. Я неоднократно просился, но туда почему-то отправляли тех, кто не просился. Навер­ное, считали, что те, кто так усиленно рвется за границу, потенциальные невозвращенцы. В общем, заноза жила. Она во мне еще с детства сидела. Так что рисковали не ради кого-то. Мы всегда работали на себя! Итогом наших первых командировок стала картина «Про­кляты и забыты».

- Вам приходилось… убивать?

- Я не видел результатов своих выстрелов, но поскольку стреляю очень хорошо, думаю, что да, наверное. Я рыбак - не охотник. Мне непонятно, как можно убить безоружную тварь. Из животного мира могу убить кого-то на уровне кома­ра, муху - уже слож­нее. А тут война… Нет выбора: или ты, или тебя. В тебя стреляют, ты стреляешь. Куда деваться? В упор я никого не убивал. Так что это никак не отразилось на моем психосознании. Отразилось скорее то, что я видел вокруг.

- Как ваша мама к таким «командировкам» относилась?

- Мама не знала об этом на протяжении многих лет. Пять или шесть раз мне удавалось скрывать это достаточно успешно. То в Ялте был якобы в каком-то Доме творчества, то еще где-то. Она звонила, возмущалась: «Почему с ним нельзя связаться?». Хоро­шо, не было мобильных, когда они появились, скры­вать ста­ло слож­нее. Про Та­джи­­­ки­стан она узнала только через некоторое вре­­­мя. Конечно же у нее был шок.

- То есть, когда вас ранили, она даже не подозревала, где вы?

- Мама узнала об этом через те­левидение. Видимо, я, как кор­респондент, приковал к себе внимание коллег со всех каналов. Вто­рого я был ранен, а третьего фев­­раля уже страна об этом знала.

Первая командировка достаточно автобиографично описана в повести «Никто, кроме нас…». Никто - ни мама, ни моя жена - не знали, куда я уезжаю.

Уже потом оставлял какие-то записки. Потом, уже после ранения, мы с мамой договорились. Она просила: «Мне будет легче, если я буду знать, куда ты уехал».

- Последующие командировки так же авантюрно происходили или после выхода «Про­кляты и забыты» вам стали заказывать материал?

- Мы всю жизнь работали на себя. Может, первая картина была сделана неуклюже, но она по сей день производит впечатление. Когда в Афганистан летали, делали большой сюжет для компании «ВиД», тогда они частично спонсировали нас. У нашей группы появилось определенное реноме. К нам относились уважительно. В армии очень важ­но, как ты договоришься с теми или иными начальниками на месте. Ведь могут не пустить. Когда идет разведгруппа, им чужие операторы с ассистентом совершенно ни к чему. Но мы умели договариваться и особых проблем ни до ни после не возникало.

- В какой степени вы свободны в выборе тем?

- Считаю, что я пока максимально свободен, потому что никоим образом не завишу ни от кино, ни от литературы. У меня нет необходимости снимать сериалы, мыльные оперы или писать что-либо на заказ, чтобы заработать на хлеб насущный.

С другой стороны, сама по себе свобода не может быть безграничной. Разве что только у человека, от которого ничего не зависит. Я же повязан какими-то должностными обязанностями, финансовыми обязательствами, сроками.

- Что хотели снимать, учась во ВГИКе?

- Мы были сценаристами. К тому же я был заочником. От ВГИКа чего-то особенного в памяти не осталось. У нас были закрытые просмотры. Была возможность смотреть то, чего в прокате нет. Педагоги говорили: «Учитесь! Поймете, как это делается, - хорошо. Нет - значит, это не ваша стезя». Вот почему я всегда говорю, что мои учителя - это Герман, Хуциев, Михалков. Хотя ни у кого из них я не учился. Прос­то смотрел и пытался понять, из какой ткани оно плетется.

- Вы всегда отстраненно отзываетесь об отце. Но ведь он в критических ситуациях был рядом?

- Да… Когда у меня были проблемы в 2006 году, когда я еле ходил на костылях, а мне надо было ехать в Таджикистан, он даже предложил съездить вместо меня.

- А как можно ехать в горячую точку, когда еле ходишь? Что значит «надо»?

- Мне нужно было в длительную экспедицию в Таджики­стан, снимать «Никто, кроме нас…». Отец позвонил и спросил: «Хо­чешь, я вместо тебя поеду?». Это было неожиданно! «Не, батя, эта стилистика тебе совсем незнакома. Так, как я сниму войну, ты не снимешь», - сказал я тогда. Хотя он тоже бывал в командировках и в Чечне, и в Афганистане. По роду деятельности, как председатель Госдумы. Был даже членом комиссии по чеченскому вопросу в1995-1996 годах. Ездил, никогда не отказывался, хотя мог бы… У отца совесть есть и гражданская ответственность. Понимает, что есть вещи, на которые надо посмотреть собственными глазами и пропустить через себя…