С Чонкиным на дружеской ноге. Владимир Войнович рассказал в Киеве о Путине, Рязанове и «жанре» современной политической жизни России

Отец знаменитого «Ивана Чонкина», писатель Владимир Войнович прибыл в Киев — по приглашению Эдуарда Митницкого — специально на премьеру спектакля (по мотивам его легендарного романа) в Театре драмы и комедии на Левом берегу Днепра. Владимир Николаевич признался, что с Украиной его многое связывает, здесь остались его родственники. Писатель также рассказал, что литературный труд он порою чередует с работой живописца. Некоторые из его полотен уже ушли в мир с аукционов, некоторые он оставил в своей коллекции. На вопрос «ЗН» часто ли он по примеру некоторых своих коллег общается с политиками, в частности с Путиным, автор Чонкина ответил категорично: «Власть и писатели не нужны друг другу!»

— Владимир Николаевич, прежде вашего «Чонкина» ставили в Германии, России, Латвии. Какая из постановок вам больше всего понравилась?

— Последнюю постановку, которую я видел, сделал Пермский театр. Режиссер — Михаил Скоморохов. Это хороший живой спектакль.

Еще в Москве был замечательный спектакль режиссера Терещенко. Я пришел, начал его смотреть и поначалу сильно рассердился, потому что попахивало отсебятиной. А потом улыбнулся, затем рассмеялся. И даже так начал хохотать, что стало неудобно перед сидящими рядом людьми. Ну, думаю, ладно, значит все-таки хороший спектакль.

— Вы написали трилогию о Чонкине. Первая книга вышла, когда вам было всего 26 лет. Насколько, на ваш взгляд, отличается тональность третьей книги, когда Чонкин уже переезжает в Америку и становится там фермером?

— Первую книгу о Чонкине я написал, когда моя жизнь была
более-менее благополучной. Второю книгу — в условиях ужасной травли. В том числе травли за Чонкина. Представьте, меня за первую книгу обещали сжить со света, а я уже писал в это время вторую.

Да, вторая книга другая по тональности. Это был 1975 год. А потом я 30 лет пытался написать продолжение. Так долго именно потому, что не мог попасть в «ритм»… Знал, что надо писать, но не знал как? Меня это ужасно мучило. А через 30 лет я уже нашел определенную мелодию и вписался в нее. Мне кажется, что первая и третья книги примерно одинаковы по тональности. А вот вторая немного выпадает из этого ряда.

Некоторые «Чонкина» называют политической сатирой. Да, я не принимал тот режим и описывал смешные вещи, которые видел в жизни. Говорил, что вообще-то не пишу сатиру, потому что сатирична сама действительность.

Когда создал первую книгу, то критик Михаил Гус опубликовал статью «Правда эпохи и мнимая объективность». Там был пассаж: «Войнович придерживается чуждой нам поэтики, изображая жизнь как она есть…» И вот поскольку я продолжал описывать жизнь «как она есть», то меня и объявили сатириком.

А политики там никакой нет… Да, я описываю Берию. Описываю Сталина. Но я описываю их как персонажей романа.

— В одном из интервью вы говорили о том, что планировался фильм Эльдара Рязанова по мотивам Чонкина…

— Рязанов — известный комедиограф. И, наверное, хотел сделать из моего Чонкина комедию? Но в то время, в 1988-м, ничего не получилось. Хотя провели реальные переговоры с режиссером и английской фирмой, которой принадлежали права. Даже были сделаны первые шаги к заключению контракта, в подборе актеров. Но потом фирма и Рязанов не сошлись во взглядах — это с одной стороны. А с другой, уже я подумал: не могло бы быть хорошего фильма в СССР по «Чонкину». Потому что тогда мой герой вызывал ненависть у генералитета. И они бы пытались в это дело вмешаться. И тогда, конечно, режиссер поддался бы и постарался сделать фильм таким, какой бы понравился генералам, но не мне.

— Несмотря на то, что вы были гонимы, все же вы продолжили историю Чонкина, еще в СССР?

— У многих писателей, если возник замысел, то они должны довести его до конца. Ведь это все равно, что сказать женщине, которая родила одного ребенка и беременна вторым: «Нет, ты второго не рожай, потому что первый у тебя не очень хороший получился…» Так вот, когда автор «беременный» каким-то замыслом, то его скорее можно убить, нежели остановить процесс творчества.

— Когда начинается история Чонкина, вы жили в Украине, в Запорожье… Какие воспоминания об Украине остались с тех времен?

— Самые разные. Я в Запорожье прожил месяца два, но началась война и мы уехали в эвакуацию. Расскажу одну смешную историю. Дело в том, что когда я попал в Германию, у меня спрашивали: где родился? А родился я в Душанбе. Ну, вот я всем так и говорил, что, мол, родился в Душанбе, потом война, рано начал работать, был колхозником…

И вдруг в разных газетах почти одновременно появляются мои интервью: «Владимир Войнович — простой рабочий из Душанбе», или «Владимир Войнович — простой среднеазиатский рабочий».

А я уже давно был членом Союза писателей, Баварской академии… А потом пришел ко мне один журналист из очень важной газеты и говорит: «Я хочу взять интервью. Расскажите, когда и где вы родились?» — «Я вам расскажу, когда и где я родился, но если вы напишите, что я простой таджикский рабочий, я вас убью!»

И рассказал ему всю предыдущую историю, мы посмеялись… А потом читаю интервью: «Когда Войновичу было 8 лет, то началась война с немцами и ему пришлось бежать из Душанбе в Украину…»

Уже в 1945-м мы вернулись в Запорожье, жили там шесть лет. І я чудово розумію українську мову. Лет пять-шесть назад был в Киеве, давал интервью украинскому ТВ, потом спросил ведущую: «Ну, як моя українська мова?» — «Нічого. Приблизно як у наших депутатів…»

— Есть ли именно сейчас в вашей жизни сюжеты, которые связывают вас с Украиной?

— Главный сюжет: у меня в Запорожье — родственники. Это две мои троюродные племянницы, дочери моего двоюродного брата, с которым мы были очень близкими людьми. Кроме того, связывают многие воспоминания.

— Известно, что, кроме писательского, у вас еще и талант художника. Какой у вас сейчас период в жизни?

— Мой писательский период завершился, когда я закончил свою большую автобиографию. Теперь же хочу отдохнуть от «написания слов» и попробую немного поработать кистью.

Живопись мне кажется более радостной, нежели проза. Быть может, литературу я воспринимаю через одно окно, а живопись через другое?

— Кто-то из мастеров обучал вас ремеслу живописца?

— Никто. У Чехова есть рассказ «Открытие». Герой — чиновник Бахромкин однажды сидел на скучном заседании, стал что-то рисовать, получилась женская головка, которая ему понравилась. И он подумал: «Надо же, как здорово вышло! Вот если бы я стал художником…» Он поехал в особняк, там его встретил лакей, проводил в дом, накормил (чиновник ел устрицы, пил бургундское вино), потом лакей раздел его, он лег спать и начал вспоминать всех художников, которых знал… Подумал еще, что ведь у них нет выездов и лакеев. А живут они в меблированных комнатах, ходят со своими этюдниками, мольбертами, в протертых штанах и кафтанах.

У меня же все проще. Дело в том, что в 62 года я однажды сел за компьютер и почувствовал, что мне совершенно не хочется писать. Это было впервые. Вот я знаю, что писать, но писать не хочется… И я подумал: какой ужас! Ведь чтобы создать одну страницу текста, сколько это нужно раз тюкать по клавишам! Стало скучно.

Один день отсидел. Потом — второй. Затем взял холст, что-то попробовал. Моей бывшей жене подарили на день рождения какую-то картину, и она мне не нравилась. Я на нее смотрел-смотрел и думал: что-то здесь не то! И вот купил ученические краски, перерисовал фон. Смотрю: заиграла! Думаю, надо же… Затем попробовал нарисовать свой автопортрет. Смотрю — получается. Пока писал автопортрет, кончились краски. Сбегал за красками — окончил автопортрет, а краски остались. Начал что-то еще, опять краски закончились. И так втянулся… Подумал, насколько же это лучше, нежели написание букв.

Особенно занимает эта новая абстрактная живопись: мазнул один раз — и уже картина! А тут надо долго-долго писать, чтобы хотя бы одна страница вышла. Я понимал, что если буду создавать абстракцию, то никто не оценит. Извлек уроки критики и старался в живописи изображать жизнь так, как она есть.

Потом кто-то мои старания заметил, предложили устроить выставку. Сначала думал, что мне льстят, потом смотрю: каким-то людям и правда нравится.

— Почему в прошлом году вы приостановили продажу картин на своем сайте?

— Причина проста. Два года тому назад у меня была большая выставка. И значительную часть картин купили. У меня самого их осталось мало. И почему-то за это время я ничего нового не написал. Решил, что если ничего не создам, то пусть мои работы пока побудут у меня…

— Это правда, что часто возникала путаница с вашей фамилией?

— Когда был молодой, купил мотоцикл, пришел сдавать на права. А тогда я уже опубликовал свою первую повесть. Хорошо отвечал. Милиционер, который принимал экзамен, был доволен, взял карточку, посмотрел и говорил: «Войнович? Писатель есть такой…» Вот, думаю, слава-то уже пришла. А он говорит: «Хороший писатель Войнович, «Овод» написал…»

Потом этим «Оводом» меня доставали не один раз.

Вот более поздний случай. В 90-х у нас возле дома решили организовать стоянку автомобилей. И распределяли, кому положено место. Среди прочих была и моя кандидатура. Один из активистов совета — генерал-майор милиции — все говорил, мол, а кто это такой? Ему отвечали: «Вы разве не слышали, писатель Войнович?» — «Так за что ж ему, если он кроме «Овода» ничего не написал?» Председатель, слава Богу, была с чувством юмора и сказала: «Ну за «Овода»-то можно место под машину дать?» И место я все-таки получил.

А в 1981-м приехал в Америку. «Чонкин» тогда был бестселлером. Пришел в копировальный отдел с бумагами, работник смотрит на меня и говорит: «Voynovich?» — «Yes, I am». Вот, думаю, опять меня узнали. Он снова: «Voynovich?» И только потом я понял, что он имеет в виду — «One of each». Что значит — по одной копии каждому.

— Кого сегодня из молодых российских литераторов вы выделяете?

— Мне трудно сказать… Может, у меня притупились вкус, нюх, слух. Да, я читаю последние пару лет произведения достаточного количества молодых писателей. Есть те, которые более-менее нравятся. Но в мое время бывало так: появлялся писатель и все говорили: «Как? Ты это не читал? Обязательно прочти!» Это передавалось из уст в уста. Теперь же такого нет. А значит нет и суперписателей.

— Если бы вы все же сейчас сменили кисть на перо и взялись за роман о современнике. Каким бы мог быть ваш герой?

— Герой нашего времени — скорее иронический персонаж. Это какой-нибудь олигарх и бандит в одном лице. Ну вот Павел Лунгин сделал фильм «Олигарх»… Я бы, наверное, как-то иначе изобразил этого героя. Вообще, герой нашего времени — Остап Бендер. «12 стульев» и «Золотой теленок» — очень современные книги. Контора «Рога и копыта» бессмертна.

— Известно, что «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» вы посвятили своей супруге…

— Я был женат три раза. С первой женой мы разошлись. Ее уже нет на свете… Со второй женой я прожил сорок лет и она умерла у меня на руках. А потом через какое-то время встретил Светлану Яковлевну. Дело в том, что я тогда был совершенно убит и не хотел жить. Руки на себя накладывать не собирался, просто-напросто не хотелось жить. Светлана Яковлевна буквально возродила меня из пепла. И я воспрял настолько, что написал продолжение Чонкина, которое у меня не получалось 30 лет. Поэтому и есть трилогия. И я решил по справедливости разделить эту трилогию между тремя женами. Первая жена со мной мучилась. Мы пережили годы нищеты, я пробивался в литературу, это было сложно. Вторая жена тоже со мной нахлебалась, это был период сначала признания, потом начались гонения, преследования, исключения из Союза писателей, изгнание из СССР, эмиграция и т.д. Поэтому первую часть трилогии я посвятил первой жене, вторую — второй и третью — Светлане Яковлевне, без которой эта книга не появилась бы.

— Как часто вы встречаете Чонкина в нашей реальной жизни? Вы ведь много путешествуете…

— В реальной жизни Чонкиных много. Мне даже солдаты иногда рассказывают, что у них в части бывают недотепы, о которых говорят, мол, это Чонкин.

Почему у меня возникла идея написать о Чонкине в эмиграции? Потому что там я встретил много простых русских людей. Они во время войны попали в плен, потом остались в этом совершенно чуждом для них мире, но все такими же русскими людьми.

Сейчас могу сказать: русскими и украинскими… Которых я не разделяю. Например, я был знаком с одним человеком, его зовут Федя Самоделов. Поначалу он попал в плен, потом был во Власовской армии, а свои последние годы работал сапожником в Америке. Очень похож на Ивана Чонкина.

— Вам сегодня приходится как-то конкурировать — в делах издательских — с молодыми российскими авторами?

— Я с ними не конкурирую. У меня есть свой читатель. Быть может мои книги не издаются огромными тиражами, но все же есть большой круг читателей, которые интересуются тем, что я пишу.

— Насколько сложно или легко российскому писателю сегодня издаться в зарубежном издательстве?

— Когда «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» напечатали в Америке тиражом 500 тыс., то к роману был активный интерес. Потом он сник. А в России все же интересующего писателя помнят и ждут продолжения.

— Одно время в театре «Современник» шла ваша пьеса «Шапка» с Валентином Гафтом в главной роли. Сохранили ли вы с этим театром дружеские отношения? И нет ли в планах темы для совместного творчества?

— Дружеские отношения сохранились. Галина Борисовна приглашает меня почти на все премьеры. А когда я был молод, то меня пригласил к себе режиссер Леонид Варпаховский. Он говорил: «Вы — прирожденный драматург, поверьте моему чутью, вкусу и опыту…» И я ему отчасти поверил. Ведь для меня самое главное — писать диалоги. Почему-то никогда не любил читать описания природы.

В детстве перечитал с большим удовольствием Островского и Шекспира. А уже когда увидел эти постановки в театре, то они меня разочаровали. Написал две пьесы: одна, «Трибунал», шла в Театре Сатиры, а другая — «Фиктивный брак», шла, в том числе, и на Украине. Хочется написать еще хотя бы одну пьесу…

— А может быть дружите с кем-нибудь из актеров?

— Со многими дружу. Например, с Игорем Квашой, с Вениамином Смеховым, с Аллой Демидовой. В хороших отношениях с Юрским, Табаковым, Басилашвили.

— В начале ноября состоялась встреча российских писателей с Владимиром Путиным. Но по
каким-то причинам от этой встречи отказались несколько писателей, в том числе Улицкая, Быков. Возможны ли «последствия» для отказников?

— Надеюсь, последствий не будет. В противном случае власть себя выставит в очень смешном и неприглядном виде. Это пережиток советского образа мышления.

Даже не знаю, зачем писатели идут на такие встречи? Некоторые, может, хотят улучшить свои жилищные условия, получить льготы, надбавку к пенсии? Над этим можно смеяться или не смеяться, но очень многие великие писатели, например, Гоголь или Пушкин, уважали верховную власть…

— А вы лично встречались с Путиным?

— Встречался лишь один раз, когда получал Государственную премию. А вообще я против того, чтобы власть «встречалась» с писателями. Они не нужны друг другу.

— Сейчас у России довольно напряженные отношения с Украиной. Каким вы видите выход из этого тупика?

— Это напряженные отношения наших руководителей. Я даже не знаю, чем они друг другу не понравились?! А у людей таких напряженных отношений нет. У многих россиян есть родные и знакомые, которые живут в Украине. И у украинцев — тоже. Наши судьбы перемешаны. А у политиков — свои счеты. Во всем виноваты только политики.

— Какой бы вы литературный жанр выбрали для описания сегодняшней политической жизни в России?

— Сатиру, наверное. Жизнь настолько абсурдна, что все это нужно только успевать записывать.