Рота, подъем! Федор Бондарчук: «Президенту Путину было сложно оставаться в стороне от самого громкого фильма года»

«9 рота» режиссера Федора Бондарчука взорвала прокат. Умопомрачительные сборы для СНГ (в период постсоветского упадка системы проката) — около 25 млн. долл. Позади «Ночной дозор», «Турецкий гамбит» — все те фильмы, которые до недавнего времени считались непревзойденными по финансовым показателям. Бондарчук-младший, как известно, несколько лет жил и мучился этим проектом: заканчивались деньги — потом деньги находились (в том числе и благодаря А.Роднянскому); нужны были батальные сцены — на помощь призывали украинскую армию и некоторые ее роты срочно передислоцировались в Крым, где проходили основные съемки… Как известно, в России этот фильм уже стал «государственным достоянием»: Путин устроил специальный просмотр для избранных у себя в резиденции. И во время этого сеанса министр обороны России Иванов тут же выдал свою «рецензию», глядя на экран: «Какие-то у них стволы кривые…» Так что после «встречи в верхах» Бондарчук-младший стал вдвойне неуловим, а для интервью втройне недоступен. Но все же бывают и исключения…

— Говорят, в связи с «9 ротой» возникла настоящая мистика вокруг цифры 9: фильм стоил 9 млн., а гостиничный номер, где вы жили, начинался на девятку… Верите ли вы в мистическое? Как оно проявлялось раньше в вашей творческой жизни? И были ли какие-то моменты очевидного-невероятного на съемках последнего блокбастера?

— Эти съемки да и в принципе весь этот проект были сплошной мистикой. Начиная с того, что снимать я собирался совершенно не «9 роту», а, как известно, римейк «Судьбы человека». Но все так переигралось, что моя личная судьба подарила мне «9 роту» — проект безумно сложный, крайне интересный и, как теперь видно, интересный не только мне лично. Мистика? Ну, наверное, не мистикой, но, скорее, какой-то небесной предопределенностью можно считать, и я не устаю об этом говорить, что дебют свой в кино я сделал в том же возрасте, что и отец. Это такой ореол династии, и он мне нравится. Я за семейственность, за гордость детей за отцов и наоборот. Может, это кому-то покажется неправильным, но я меряю свою жизнь по отцу. При этом я не соперничаю. А, отзеркаливая его судьбу, понимаю, что я его сын, и мне приятно иметь такую путеводную звезду. Ведь остановился на «9 роте» я, наверняка, не случайно. Подсознательно, а потом и сознательно понимал, что вот есть масштабный проект с батальными сценами — это абсолютно наш бондарчуковский размах. Ну а вы, вероятно, знаете, как сложно и в то же время интересно снимал Сергей Федорович. «9 рота» была не меньшим испытанием. Конечно, мистика! Конечно, очевидное-невероятное! Здесь чудом уцелел актер, там чудом не запоролась пленка, где-то вовремя, хотя не по «звону», взлетел вертолет… Это было сплошь и рядом. И конечно, в том объеме, в котором я пережил это на «9 роте», в предыдущей моей карьерной биографии не было. Я не любитель технологических экстримов. Съемки — процесс сложный и дорогой. Здесь все должно работать, как на заводе. Складывалось впечатление, что у отца все так и происходило. А на вопрос «как?» он отвечал — «само». Что такое это «само», я очень остро прочувствовал за пять месяцев работы в Крыму…

— «9 роту» посмотрели десятки миллионов зрителей. Каков может быть кассовый потолок вашей картины? Ожидаете ли вы резонанса вокруг ленты в дальнем зарубежье?

— Я боюсь делать прогнозы или подсчитывать цифры. Скорее, они здесь и не важны. Есть резонанс. Есть теплая реакция огромного количества народу, посмотревшего фильм, плакавшего на нем. Это моя личная «касса», мой «доход» от вложенного непомерного труда. Это кредит доверия, отданный с процентом. А то, что «9 рота» на сегодняшний день — лидер российского и эсэнгэшного проката, — свидетельство совершенно банальной и избитой фразы о том, что наш зритель соскучился по своему кино, по хорошему отечественному фильму. А насколько это интересно иностранным Западу, Востоку, Северу и Югу — посмотрим. Но то, что это первый вменяемый фильм о войне, державшей мир в напряжении десятилетие, снятый в стране, занимавшей неоднозначное положение в этой войне… Делайте выводы сами. По ту сторону российских границ любят драмы, тем паче снятые в голливудских канонах.

— Насколько близки или далеки от истины предположения, что «9 рота» могла бы попасть на «Оскар»?

— Вы знаете, этот вопрос из разряда тех, на которые я не то что не хочу отвечать… боюсь даже слышать. Не хочется гневить небеса. Но не думать об этом я не могу, вы правы. Я такой человек — если берусь за что-то, хочу получить по максимуму. Если становлюсь ведущим, то в этот же год получаю «ТЭФИ», если иду в шоу-бизнес, то первым снимаю русские видеоклипы, если снимаю дебют, то вешаю себе на шею еще и исполнение одной из ролей и так далее. Иначе я буду неинтересен сам себе. И опять же — это тема династии. Когда еще до «9 роты» меня спрашивали — хочу ли я получить «Оскар», я однозначно отвечал «да». Потому что свершения предков для меня образец, и, согласитесь, это хорошая семейная традиция — получать «Оскар».

— Поколение реальных воинов-афганцев иногда упрекает создателей ленты в клиповой недостоверности происходящего на экране. Дескать, многое приглажено, что-то отутюжено, а дух того воинского братства уж слишком искусственен? Какой из упреков кажется вам наиболее несправедливым?

— Понимаете, я и сам могу все эти упреки разложить по полкам. Но те воины, с которыми мы общались, работали над фильмом, которым показывали фильм, — все верят ему. Да, они признают «красивую картинку», возможное отсутствие деталей и конкретики, но они ему ВЕРЯТ. И самым несправедливым было бы в этом случае говорить о братстве. Ведь именно об этом «9 рота», о том, что я так много раз слышал от афганцев на вопрос «что вами двигало?». В войне есть некое единение, состояние, когда ты можешь сказать постороннему, чужому тебе человеку «брат». А, главное, можешь доверить ему свою жизнь. 10 лет кряду Советский Союз отправлял 18-летних юношей в Афганистан и не объяснял, зачем ему нужно «стрелять в духа». Просто стреляй. А в этом возрасте каждый мальчишка — Раскольников, каждый хочет проверить, тварь ли он дрожащая. Люди, прошедшие семь кругов ада Афгана, на вопрос, что ими двигало, так прямо и отвечали: «Ты приезжаешь домой героем! В кармане орден, сразу дают двухкомнатную квартиру, через месяц — «жигули», пенсия и возможность без конкурса поступить в любой вуз». Это те, кто выжил, те, кто добился, кто проверил себя. В 1985 году на призывном пункте в Красноярске я сам видел таких ребят. Они шли на войну стать героями. 18-летнему подростку по барабану фраза «выполнить интернациональный долг по отношению к братскому афганскому народу». Он идет умирать даже не за страну, а за товарища. Почему же до сих пор и живы все связи воинов-афганцев. Это была, как бы ни звучало цинично по отношению к этому слову, — братская война. «Нет уз, святее товарищества», — говорит Тарас Бульба — герой и произведение, к которому я уже не впервые мечтаю обратиться.

— В «9 роте» разные ребята и разные судьбы. Такого, как Воробей, воином отнюдь не назовешь. И, с другой стороны, Лютый — который не знает, что в мирной жизни делать. Конфликт воина и пахаря. При случае последний станет воином, но воину пахарем уже не быть. В этом, кажется, финальная точка фильма?

— Нет, нет, не согласен. Каждый мужчина — воин. Даже если он и пахарь, воинство в нем заложено изначально. Заложена защита родины, защита отечества. Формат подвига. Это было сто раз описано в нашей литературе. Снова же Раскольников или эталонный Болконский в «Войне и мире». Тема подвига и тема исключительности — это брэндовая тема русской культуры. У меня фильм про мое поколение, забытое в постперестроечный период, в период, когда страна проиграла войну, они свою внутреннюю войну выиграли. Ха! Помню, кто-то написал мне на бумажке в министерстве культуры, что «9 рота» — фильм о том, как наши солдаты выиграли афганскую войну. Это очень показательно.

— Каковой была реакция президента России Владимира Путина на «9 роту»? Как вообще пришла мысль ознакомить главу державы с вашим фильмом?

— Ну, наверное, президенту сложно оставаться в стороне от самого громкого фильма года. Меня могут тысячу раз обвинять в конъюнктурности, но «9 рота» — фильм абсолютно искренний. Возможно, эта искренность импонирует и государственной идейности. На самом деле Интернет и российская пресса уже растиражировали историю об этом просмотре. Могу сказать только одно — я нервничал, как и всякий режиссер перед любым зрителем. И это скорее к вашему вопросу о мистике. Представьте, когда на таком показе у вас постоянно барахлит техника, а вы знаете, что аппаратура новая и катастрофы быть не может. Тем не менее пленка порвалась, но это был шанс пообщаться с Владимиром Владимировичем. Я думаю, «9 рота» ему понравилась. Ведь это хороший фильм (смеется).

Приятно, знаете ли, то, что многие власть предержащие не равнодушны к кино как искусству. Так, во многом благодаря украинской армии мы сделали «9 роту» такой, как она есть. Вся техника была настоящей, массовка — солдаты срочной службы, а декораторы — украинский стройбат. Именно они строили афганский кишлак в украинском Крыму. Так что искусство и власть — эта связь далеко не всегда со знаком минус.

— Из прокатной версии фильма было вырезано много готовых эпизодов. С какими из них было особенно больно расставаться?

— Каждый кадр, как ребенок. Выношенный, выстраданный, сделанный общими усилиями громадного количества людей. Когда видишь, как уходит в корзину неделя или даже один (но какой!) день работы… Но это кино, и здесь режиссерскую жадность нужно засунуть подальше. Я бы даже сказал, что расставаться сложно с идеей, которая не реализовалась. Такой я человек. В сценарии у Короткова, например, был прекрасная экшн-сцена для Чугуна. История происходит еще в учебке, где ребята учатся прыгать с парашютом. Чугун неудачно приземляется на флагштоке вместо знамени. Сцена очень красивая и юморная. Сами понимаете, в таком фильме особо с юмором не разгонишься, а здесь позволяет ситуация. Но стоило это, по предварительным подсчетам, около полумиллиона. Представляете, если бы потом все отправилось в корзину. Я решил не рисковать, хотя и расставаться с ней было очень болезненно.

— В прессе уже прошла информация о подготовке к экранизации «Обитаемого острова» братьев Стругацких с бюджетом в три раза большим, чем «9 рота». Можно подробнее об этом проекте?

— На самом деле я бы не хотел забегать вперед. Сейчас все только на стадии подготовки. Одно могу сказать — я благодарен судьбе, которая свела меня с такими продюсерами. В первую очередь, это Александр Роднянский, который не только увидел во мне телегероя, но без участия которого «9 рота», и я говорю об этом абсолютно без пафоса, но с глубокой благодарностью, не состоялась бы. В момент, когда решалось «быть или не быть» фильму, появление его на горизонте и активы, которые были предоставлены им и каналом «1+1», были незаменимыми. Это настоящий продюсер, профессионализму которого можно по-хорошему позавидовать. И делать с таким человеком вторую картину — это как заводить второго ребенка, наблюдая за тем, каким удачным получился первый. Что бы ни было за «9 ротой» — я знаю, к этому фильму я готов.

— Говорят, вы очень опасались, что женская аудитория не примет «9 роту» из-за изрядной доли жестокости? Подтвердились ли опасения?

— …Я не успел сказать, но это будет как раз по теме. Вторым продюсером на «9 роте» и человеком, изначально вдохновлявшим меня делать, делать и делать кино, была Лена Яцура. Женщина. Так что проверять подобные опасения мне даже не приходилось. А теперь уже что сомневаться. Подойдите к любому кинотеатру и увидите, с какими заплаканными лицами выходит женская аудитория.

— А какова была реакция вашей матери, актрисы Ирины Скобцевой, на фильм?

— Моя семья вообще очень поддерживала меня. Несмотря на то что я не приветствовал появление на съемочной площадке родственников, и жена, и Лена (сестра) прилетали меня поддержать. Конечно же, мама была одним из первых зрителей «9 роты». Так же, как в свое время она смотрела рабочие материалы отца и делала свои замечания, этот опыт был отдан и моей работе. Не вдаваясь в подробности, скажу, что некоторые ее советы были очень существенными и я учел их при окончательной сборке.

— Не устали вы давать интервью о «9 роте»?

— Да. (Смеется) Это было последнее.

«9 роте», несмотря на финансовый успех, немало досталось как от некоторых критиков, так и от некоторых непосредственных участников тех афганских событий. Вот одно из характерных контрмнений, поданных на сайте ruskino.ru:

— Не хочу цепляться к деталям, но солдаты в учебке «9 роты» — это не солдаты, а курсанты. И «дерьмом» в советской армии их не называли (может, в американской). Сынками — да, салагами — точно. Блякали и нахали через каждое слово, но говорили четко и по существу. Конечно, обещали сделать из нас мужчин, но это всегда носило не унизительный, а скорее наставнический характер, хоть порой и жестокий. Мы очень быстро начинали подражать нашим командирам, хотели или противились этому, но тоже становились такими же дисциплинированными солдафонами с твердо поставленными голосами, гордыми за свои войска, их историю и традиции. Это был армейский дух. Это были ВДВ! Физическая и боевая подготовка только нанизывалась на это. Капля за каплей: курс молодого бойца, присяга, прыжки с парашютом и укладка куполов, стрельбы и марш-броски, полевой выход, разведрейд. И выходя к концу учебки на «деревянный» дембель, мы были готовы глотку рвать любому за ВДВ. Дух ВДВ — это тельник на груди! Это кольцо РГД на правый клык! Это за дедушку Маргелова! Это берет на затылке на одном честном слове! Это пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три, купол! Этот запал в фильме так и не разгорелся! Хотя довольно наглядно показаны этапы боевой и моральной подготовки. После учебки мы все-таки не стали готовыми боевиками. Да, мы умели и знали как. Хорошо знали и неплохо умели. Но главным был именно дух! Дух ВДВ. А экзамены были впереди. Мы просто были к ним готовы. В фильме же как-то все сконцентрировано именно на боевой подготовке, даже без парашютно-десантной, а дух ВДВ почему-то закрепляется Белоснежкой в групповухе.

Бывало, что взводом в учебке командовал прапорщик. Редко. Но даже при этом он не был главшпаном среди щеглов в кителях. И хотя действительно семьей в армии являются взвод и три его отделения, отношения солдат складываются гораздо шире. Есть рота, бойцы которой живут в одной казарме. Есть полк, дислоцирующийся «за одним забором». Есть земляки в других подразделениях этого полка. Есть офицеры и старшие офицеры. Есть КПП, парк, плац. Есть наряды и караулы. Я не увидел этой широты в фильме. Была попытка показать общее построение, на котором опять не видно никого, кроме героев с призывного пункта и кэпа Говорухина. Все остальные сцены — все те же герои с Дыгало, заменяющим в своем лице всех, от старшины до дежурного по полку.

То, что в Афган не отправляли одних «оторвяг», — это неправда. Туда не отправляли и по личным рапортам, срочников точно. Но туда именно отправляли! В Гайжюнае, где была учебная дивизия для всех Воздушно-десантных войск (на 7 дивизий плюс бригады ДШБ), я сам попал именно в тот батальон, который готовил курсантов для Афганистана. Призывные комиссии на всех этапах, от районного военкомата до распределения по подразделениям в полку, фильтровали туда призывников по данным в личном деле: рост, спортивный разряд, парашютная подготовка, комсомолец, образование, родители (а также выезды за пределы СССР и судимости родственников). И нас тоже спросили. Сразу. После того, как мы из бани в новенькой форме попали в роту. Замполит завел все дневное пополнение (человек пятнадцать) в красный уголок и в едких красках «расписал» нам нашу службу. Эпилогом прозвучал добрый совет сразу отказаться, чтобы пока не оформили документы в штабе, отказавшихся перевели в другие подразделения. Я встал вторым. И последним. Позже мне еще пытались это припомнить. Но недолго. Меня не запугал замполит, я тогда думал о матери, о том, что я у нее один и она, наверное, не переживет. Она чувствовала своим материнским сердцем все с самого начала, провожая меня, повторяла: «Только бы не в Афганистан». И мне было страшно сказать ей правду. И еще у меня почему-то не было романтики, как у десятков других пацанов, с придыханием повторяющих заветное слово — «афган». Среди них не было социально опасных элементов, и никто из них не писал рапорт. Они были такие же, как я, а я был один из них. И для нас жребий оказался именно таким. Все очень просто… Проверка на вшивость закончилась длинным истеричным нравоучением ухмыляющегося замполита, который, в конце концов, пообещал, что на дембеле у каждого из нас будет вот такой вот аксельбант и все бабы будут наши. Из всей роты через полгода два человека остались сержантами в учебке — никто ни на что не рассчитывал, мы просто пошли по очередному этапу. И нас снова, как полгода назад земляков, а теперь однополчан из разных концов СССР, сроднившихся с Гайжюнаем, раскидали по разным подразделениям 103-й дивизии и 345-го полка ВДВ. Вместе в одну роту почти никто не попал. Армия — большая мельница мальчишеских судеб. В фильме почему-то получилось совсем по-другому…

(Сергей, Оренбург)