Родня. Киеву показали «Націю»

Сакральное явление нашей так называемой оппозиции (в лице А.Яценюка и Ю.Тимошенко) на областном спектакле «Нація» (гастроли проходили в театре Б.Ступки) может вылезти ивано-франковскому театру боком! Исходя из особенностей текущей - довольно резвой - почти эсхатологичной политики: «бей своих и чужих - чтобы, гады, боялись!».

…Растерянный постановщик этой «Нації», на которого неожиданно свалился общественный резонанс, у себя дома, в Галичине, вынужден объясняться с местными властями: не виноватый я, «они» сами пришли, предварительно купив билеты за 150 гривен, но мы ведь и «Регионы» приглашали…

А на поддержку новоназначенного «диссидента» уже реактивно мчится на Запад автор «Нації», писательница М.Матиос. Ей, как известно, МВД и прокуратура увлеченно сочиняют невозможно бурную «биографию» (как И.Бродскому когда-то, только в иных исторических декорациях).

Короче говоря, «все по плану!».

Только ну ее к лешему, эту политику, поговорим о поэтике (постановки). Сознательно уклонившись от «плюсов» и «минусов», комплиментов и уж тем более от «диссидентов»…

В основе спектакля несколько известных рассказов. Довольно разных по «хронометражу» и настроению. Но объединенных внутренними смысловыми артериями: жизнь-смерть, человек-история, село-люди, свои-как чужие, чужие-как свои.

Разные персонажи - бандеровцы и коммунисты, гуцулы и русские, сельские бабки и как бы «городские» инквизиторы - все равно, почитай что пылинки, поднятые к небу дурными ветрами истории.

Собственно, истории, чем-то напоминающей пыльную бурю.

Порою уж так закружит, так завертит, что «лицом к лицу - лица не увидать».

В инсценированных режиссером Ростиславом Держипильским рассказах («Юрьяна і Довгопол», «Прощай мене», «Вставайте, мамко») на первом плане вроде бытовое. Будто бы «каждодневное». И дни героев пролетают со свистом (пуль) на календаре «экватора» ХХ века. Когда Западная Украина буквально кровоточит… Кровию тех самых - своих, чужих. А все равно - родных. Коммунар положил глаз на многодетную доярку; а раненый муж оной «в лесах»; а сама она нерожденное дитя теряет; а потом, когда злая судьба неожиданно сплетает смертельную петлю, во крови и объединяются разные «любови»; поскольку «кровь не имеет национальности» и уж тем более… добавлю от себя… не предполагает «партийной» принадлежности.

Потом - когда одни уже утонут в своем алом закате.., другие герои из очередного рассказа - в шепоте-крике будут ожидать рассвет новой жизни… Резвым кулачком он так и бьется внутри девичьего живота, словно требует «пропуск» к нам, на свет Божий (знал бы, бедняга, что его ждет, может, и не стучал бы…). А эти двое влюбленных, сами еще дети, не в раю, разумеется, а в адском андеграунде схрона; прощают друг друга, прощаются: благословляют свою родную - еще одну - жизнь… И…

…И, наконец, третий сюжет в сценическом кружеве. Сім’я вечеря коло хати, вечірня зіронька встає, дочка вечерять подає, а мати… Только матери в этой истории отведена откровенно трагическая роль. Семью определили «с вещами на выход!» - в Сибирь. И чтобы не вырывать с корнями все семейство из родной почвы, она притворяется мертвой, ложится в гроб. Едва «гости дорогие» (таки пощадили большую родню в ее «трауре») за порог - мати більше й не встануть…

Сквозной орнамент меж трех этюдов - забавно скорбный монолог сельской бабки (из рассказа «Не плачте за мною ніколи!»). В углу сценпространства для нее строгают то ли гроб, то ли колыбель? (В спектакле эти образы произрастают друг в друге). А бабьи причитания да поучения - как бы предварительная эпитафия на ее же могиле - оформляются в важный для постановки композиционный шов. Оный иголочкой-ниточкой прошивает структуру спектакля, его философию…

Через демонстративное прощание, через веселое ожидание похорон - к рождению жизни новой. Пока туманной. А все равно где-то уже брезжущей. Где-то там - в «другом» животе, в каком-то дальнем селе или в таинственном схроне...

И мириады таких вот зарождающихся «жизней»-огоньков мистериальным хороводом - раз за разом - и являются на сцену. В виде старинных «ляльок-мотанок» (из тряпок да ниток). Размером они в рост человеческий! А их песнопения и мольбы - завораживают, угнетают. Погружают в полугипнотический транс. Словно бы это и не ляльки вовсе, а какие-то посланники от иных цивилизаций. И их потусторонняя миссия (а также участь земная) - быть ПОСРЕДНИКАМИ меж миром живых, пространством мертвых и аурой пока еще не рожденных… Пока…

Такое безадресное «пограничье» спектакля, когда «на кордоне» жизни-смерти «ляльки», но не люди (чего уж там, эти людишки давно в чертовых кукол превратились, напялив на себя коконы лжи, притворства, самоедства, братоубийства…) и дополняет бытовую мозаику известных новелл. Орошает их «дождем» метафизики, народной символики, языческого колорита.

Сквозь ляльку-мотанку (эта метафора определила идеологию, а также форму спектакля) словно бы сквозь ушко иголки проходят - нити-нити-нити… жизни-жизни-жизни… Которые, совершая обреченные круги, то вспыхивают, то гаснут. То завязываются в исторические петли-узлы, то обрываются тут же. Дернешь какую нитку в такой вот «мотанке» - и, кажется, все…?

Нити-жизни или жизни-нити, сплетенные в один клубок, в одну РОДНЮ, сморят увлажненными глазищами из-за «риштувань» товарняка, который мчит их на каторгу.

Другие лица, более просветленные, сменяются на разных фото уже в финале, когда зрителю, наконец, выкладывают «козырную карту». Ибо это лица уже не только из «того» села, где на экваторе века жили-страдали, но и лица современников - нация. Родня.

Сцена-аэродром Национального театра - в течение двух часов - наполняется «саспенсным» током трагичной интимности. Поскольку здесь рассказ - не про «всех», скорее - про «каждого».

Хотя эту постановку, на мой вкус, лучше смотреть все-таки в оригинале, на родной сцене, когда артисты и зрители в одном кругу сценпространства: и едва сценический круг с вагонными рамами двинется с места, как поезд с платформы, кажется, что и земля уходит из-под ног… Словно бы сам обрываешься в пропасть.

Снова-таки уместен вопрос в подобных «пограничных» спектаклях: чья же рука истязает «клубок», дергая нитку за ниткой, судьбу за судьбой? Белые? Красные? Голубые? Оранжевые?

Спектакль не предполагает резонерского ответа. Нет и оглядки на Небо (и с претензиями только к Нему)...

На подобную риторику пусть уж лучше отвечают те, кто пока не на Небе, а на земле. Чужие, свои. Далекие, близкие. А все одно - РОДНЯ. За одним столом. В общем развороченном «кукольном» доме.