Послушайте... Евгений Станкович: «Союз композиторов должен изменить свой статус и перерасти в иную организацию»

Национальная опера Украины уже «отчитывалась» о своих планах на новый сезон. Среди замыслов — сразу два произведения известного украинского композитора Евгения Станковича по мотивам произведений юбиляра-2009 Николая Гоголя: балет «Ночь перед Рождеством» (впервые на этой же сцене ставился в 1993 году) и опера «Страшная месть». Два монументальных произведения современного композитора, да еще и за один сезон, да еще и на такой консервативной сцене, как Национальная опера... Это действительно событие и неслыханное, и ожидаемое. Само по себе уже заслуживающее внимания. Однако имя композитора в последнее время часто «выстреливало» и в других контекстах. Его «Панихида по умершим от голода» на стихи Дмытра Павлычко вот уже год вместе с Национальным симфоническим оркестром и хоровой капеллой «Думка» путешествует по миру, извещая об украинской трагедии. На время его председательства в Национальном союзе композиторов Украины пришлись и рейдерские атаки на союзные здания, которые команде деятелей искусства во главе со Станковичем пока что довелось отразить... Пока что... О музыке и о некоторых проблемах «вокруг» украинской музыки и получился разговор с Евгением Станковичем — эксклюзивно для «ЗН».

«Композиторы не живут с творчества»

Станкович считает, что для любого композитора самое главное — чтобы его музыка исполнялась. Именно Станковича и исполняют активно, много, дома и за границей. В его руках Союз композиторов, требующий немедленной реорганизации, и консерваторская кафедра композиции, которую он возглавляет и через которую передает своим ученикам и коллегам профессиональный опыт. Его труд — не только написание музыки, но и создание условий для того, чтобы отечественная музыка продолжала жить и чтобы тем, кто ее пишет, тоже жилось хорошо. Собственно, обо всем этом и идет речь в нашем разговоре.

— Евгений Федорович, вам, наверное, известно как никому другому, что это за «фигура» такая — современный украинский композитор?

— Раньше говорили: «И я, как весь советский народ...». А что такое теперь композитор? Он — разный. Не знаю, какой сейчас средний возраст членов союза. Знаю одно: каждый год мы принимаем в союз много молодых композиторов и музыковедов. Припоминаю, как трудно было раньше вступать в Союз композиторов, а теперь началась большая либерализация. Практически никаких требований нет. Желательно только, чтобы человек имел высшее специальное музыкальное образование.

— Желательно — значит, что можно его и не иметь?

— Да, можно и не иметь. Принимают и тех, кто просто показывает пять-шесть своих произведений. Или же музыкантов смежных специальностей, например дирижеров. Недавно приняли Ивана Гамкало. Он не только дирижирует, но и пишет много статей. Принимали и за другие заслуги, если человек активно работал как музыковед, журналист музыкального профиля. Но, как правило, желательно, чтобы было музыкальное образование. Это же все-таки профессиональный союз. Что-то похожее на английский клуб, куда вступают по вкусам, за деньги или еще по какому-то другому...

Бывало и такое, что человек закончил духовой факультет, но при этом пишет музыку. И в 50-60 лет вдруг решил вступить в Союз композиторов. Такие случаи тоже бывали.

А как живет современный композитор? К величайшему сожалению, и это во всем мире так, композиторы, за единичными исключениями, не живут с творчества. Это возможно разве что в Германии, поскольку там к композиторам серьезно относится государство — я подчеркиваю: именно государство. Как правило, композиторы, занимающиеся исключительно, так сказать, своей профессиональной деятельностью, — это кинокомпозиторы, которые и в советские времена получали приличные деньги.

— Но ведь с кино в Украине ситуация такая же, как и с музыкой.

— Так и люди, которые этим могли заниматься, постепенно отходят в вечность. Сейчас у нас два-три композитора продолжают писать для кино и хорошо с этого жить. Олег Кива, уже покойный, до конца своих дней работал в кино. Писал музыку к тем фильмам, которые ему заказывала Москва. Но он — исключение. Нигде не живут с творчества, а у нас — особенно, поскольку разрушено все, что работало раньше: государственные заказы или, как это называлось, «скрытые дотации». Кинопроизводства практически нет. То, что композиторы получают от исполнения своих произведений в концертных залах, — вообще копейки. Защита интеллектуальной собственности на бумаге есть, а реально не срабатывает.

— Вы сами регистрируете официально собственные произведения?

— В принципе, да. Я лично этим не занимаюсь. Но если произведение исполняется, то его принято регистрировать. Однако у нас проценты за исполнение — это тоже очень маленькие суммы. Например, в Штатах за пять-шесть исполнений в год, заплатив все налоги, можно получить довольно приличные деньги.

— Вы сами могли бы прожить на авторские проценты от произведений?

— В Украине? Абсолютно нет! Это абсурд! На пару копеек жить нельзя. Тем не менее даже в соседней России эта система работает очень хорошо. Вот я раньше много работал в кино и теперь какие-то деньги могу получать из России, когда там показывают фильмы с моей музыкой. Там существует защита композиторов: композитор регистрируется, регистрируется каждый его фильм, и даже таким иностранцам, как я, там выплачивают вознаграждение. Все устроено очень четко, все под контролем. И это очень правильно, что люди получают деньги за свою работу.

У нас же пока что на эту тему одни разговоры. Никак не могут реформировать сферу. Одновременно действует десять «ваапов», и ни один из них нормально не работает. Что будет дальше, непонятно...

Собственно, потому композиторы всю жизнь вынуждены искать какую-то параллельную работу. А если кто-то не может писать и одновременно где-то работать, тогда он еле-еле «толкает» дни без копейки. И таких композиторов, живущих как нищие, ничем не обеспеченных, целая когорта.

Остальные же — кто преподает в вузах или музучилищах, кто в школе. Кто-то где-то работает музыкальным редактором. Кто-то просто занялся посторонним бизнесом. Многие люди не выдерживают жизненного пресса и вообще перестают писать музыку. Кто-то отходит сам, кого-то отойти вынуждает судьба. Но в Киеве есть ядро активных композиторов, которые, несмотря на все жизненные и свои собственные сложности, постоянно работают. И, думаю, будут писать всегда, несмотря на обстоятельства. Потому что очевидно — именно музыка их предназначение на Земле.

«В искусстве не желательно, чтобы выживал сильнейший»

— Что же тогда сейчас вынуждает композиторов объединяться, держаться за союз, утративший полномочия в распределении материальных благ и любое реальное влияние на культурную ситуацию в стране?

— Теперь от Союза композиторов осталось только название. А раньше это была для композитора или музыковеда довольно важная организация. Поскольку был Ворзель (дачный комплекс НСКУ неподалеку от Киева), где семья композитора могла отдохнуть за полцены. Были разного рода путевки со льготами, которые давали композиторам возможность чувствовать себя довольно уверенно на этой земле. Союз помогал финансово, если у кого-то были проблемы со здоровьем, выплачивал больничные, обеспечивал жильем. «Музфонд» и «Центрмузинформ» предоставляли в аренду музыкальные инструменты.

До сих пор никто этого не отменял. Но теперь все это существует только на словах. Все рушится, и сдержать процесс невозможно.

Союз композиторов должен изменить свой статус. Он должен перерасти в какую-то иную организацию. В нее должны прийти новые люди, которые займутся здесь, в полном смысле слова, менеджментом.

А пока задача союза и меня как его председателя удержать хотя бы то, что пока у нас не забрали. Чтобы сохранить приобретенное и ждать положительных изменений.

Потому даже секретари союза где-то работают преподавателями. А здесь собираются, чтобы сохранить за собой статус композитора.

Писателям и художникам, насколько я знаю, нелегко по-своему. У них проблемы другого рода. Впрочем, как и во всех творческих союзах, созданных при Советском Союзе. Все они теперь переживают если не крах, то серьезные изменения. И эти изменения не остановить — хотим мы того или не хотим.

По статусу, который уже вроде бы утвержден, мы — «Национальный» союз. Но на самом деле мы бессильны перед любым клерком, который захочет забрать у нас помещение. У нас нет льгот на уплату аренды... Государство выделяет какие-то деньги, и большая их часть возвращается тому же государству в виде платы за помещение. Вот такой абсурд!

Я не берусь судить о том, какой может быть выход из ситуации. Мне — да, думаю, не только мне — трудно предсказать, что будет происходить дальше с нашей страной и как будет развиваться общество... Во всех странах есть четкое разделение между культурой академической и массовой. Там среди исполнителей и продюсеров циркулируют большие деньги. Литератор может заработать, если напишет бестселлер. А композитор может написать самое удачное произведение, но на этом все равно не заработает. Даже знаменитый Пьер Булез зарабатывает не композицией, а дирижированием.

— Можно сказать, что в композиторском сообществе в условиях рыночных отношений все-таки заработал закон «естественного отбора»?

— В искусстве нежелательно, чтобы «выживал сильнейший». Одно дело, когда какая-то молекула «заглатывает» другую, так как она сильнее... Обычно талантливые люди немного не от мира сего. Их очень легко «съесть». В искусстве закон развития популяции не должен работать. У Дарвина это связано с одним из возможных взглядов на мир. Но ведь мир намного сложнее устроен. Это не может быть важнейшим после того, как людям было дано Слово и Душа. Ведь иначе бы мы уже давно друг друга съели! Правда, все равно кто-то кого-то «съедает», но не в такой степени, как у Дарвина.

— Так что, в профессии остаются лучшие или именно они уходят?

— По-разному. Кто-то живет впроголодь, хотя сейчас таких уже, кажется, нет. Были и совсем отстраненные от мира композиторы, например Алемдар Караманов. Он очень известная фигура, но я не знаю, как дальше будет жить его музыка... Он никогда нигде не работал, жил, будем говорить откровенно, в нищете, одной только музыкой. Ему помогали и родственники, и коллеги-музыканты. Хотя таких фанатов своего дела единицы. Остальные «крутятся». Основная масса музыкантов — и композиторов, и исполнителей — обеспечивает себя работой не по специальности. Не могу сказать, хорошо это или плохо, просто таково реальное положение вещей.

При «империи» большую роль играла идеология. Именно она считалась одним из приоритетов государства. Тогда же было четко определено, что государство поддерживает Шостаковича и Прокофьева, и поддерживает существенно. Если Шостакович писал симфонию, он получал за нее в десять раз больше денег, чем другой, «рядовой», композитор. Не потому, что он «служил» или «не служил». Тогда просто было понятно, что он — выдающаяся фигура, действительно необходимая обществу и стране.

— В Киеве тогда ведь жил Борис Лятошинский — фигура вполне соизмеримая с названными вами композиторами. И вот для меня всегда было загадкой сочетание относительно персоны этого деятеля искусства двух вполне достоверных «мифов»: что он — выдающийся симфонист Украины ХХ века, официально находившийся на вершине общественной иерархии, занимавший все возможные должности, и что он — композитор, преследуемый системой.

— Лятошинский страдал немного больше, чем Шостакович. Страдал сугубо в моральном аспекте. В Советском Союзе его творчество иногда даже замалчивалось. Он не исполнялся в Москве на съездах так, как должен был бы исполняться композитор его класса. И это было связано с тем, что он жил здесь, в Киеве. Если бы он жил в Ленинграде или Москве, о нем бы намного больше писали. Лятошинский был фигурой масштаба Шостаковича и Хачатуряна — по уровню таланта, уровню знаний... Он входил в обойму выдающихся деятелей искусства. Однако когда Хачатуряна, Шостаковича или Прокофьева ругали, и очень жестоко, в 1948 году, у них все-таки всегда был выход. Их произведения исполнялись, у них были заказы. Вокруг них не было такого сильного морального пресса. А Лятошинский всегда ощущал давление. Особенно благодаря коллегам, которые именно здесь, в Киеве, всегда очень «старались».

Припоминаю одну историю... Один раз незадолго до смерти Лятошинского шел к нему на урок, а перед тем в газете увидел указ о присуждении ему звания народного артиста Украины. Захожу в класс и говорю: «Борис Николаевич, поздравляю! « А он мне ответил: «Вы что, издеваетесь?» Тогда я спросил, почему, и он объяснил, что в 75 лет получить «народного Украины» стыдно. Он знал себе цену.

— Обида тогда была?

— Если он так мне ответил, то была. И это постоянно чувствовалось. Было много людей, ценивших его талант. Но настоящих событий в его жизни было не так уж много. Один раз Геннадий Рождественский исполнил его Четвертую симфонию, и это было праздником. У него же при жизни в Киеве состоялся всего один авторский концерт! Понятно, если бы Лятошинского исполняли при жизни так же часто, как Прокофьева и Шостаковича, то обиды бы не было. К нему не относились так, как он того заслуживал. И я вас уверяю: если бы Хачатурян жил в Армении, отношение к нему было бы таким же. Это счастье, что он жил в Москве. Тогда все лучшее должно было быть только там, это правда. Даже Кара Караев почему состоялся? Потому что он практически жил в Москве. А вот о Меликове, теперь известном во всем мире, жившем у себя дома, кто знал?

— Но ведь теперь все иначе?

— Теперь ситуация действительно изменилась. Любой из украинских композиторов может завязывать контакты с кем угодно по всему миру. Но теперь мы практически не знаем, что делается в той же Москве...

«Возможностей становится все меньше...»

— Насколько украинская музыка сегодня реально присутствует в мире?

— Украинская музыка постоянно и везде исполняется. У нас есть композиторы, которых в мире знают давно. Это и Валентин Сильвестров, и Мирослав Скорик, и Валентин Бибик. Они не столь популярны, как Кшиштоф Пендерецкий, скажем, но и раньше много исполнялись.

Скорика хорошо знают в Америке, в Германии, хотя это не означает, что его играют каждый день.

Сильвестров известен в Германии, его играют в Англии, в странах Бенилюкса.

Это высокоразвитые страны, где украинская музыка по крайней мере ежемесячно точно звучит. Произведения композиторов младшего поколения там также активно исполняют. В частности, Юрия Ланюка, Александра Щетинского, Сергея Пилютикова, Анны Гаврилец, Игоря Щербакова. К ним нужно прибавить еще десяток имен.

Кого из ныне известных английских композиторов мы можем назвать, кроме классика Бенджамина Бриттена? Я, например, не могу. Хотя с десяток композиторов у них, бесспорно, исполняются. Так и у нас. Я несу полную ответственность за свои слова, когда говорю, что у украинских композиторов столько же исполнений на фестивалях в мире, сколько и зарубежные композиторы исполняются на украинских фестивалях.

— То есть с «заграницей» у нас все хорошо?

— Не вижу тут проблем. Когда мы жили в закрытом обществе, желание попасть «туда» было болезненное. Теперь этого нет, и важно даже не то, чьи произведения и где будут исполнять, а что останется от этого исполнения. Произведения всех композиторов, которых я знаю, рано или поздно исполняют за границей. Даже совсем молодых — Ивана Тараненко, Золтана Алмаши...

— А чем, с вашей точки зрения, молодые принципиально отличаются от старшего поколения?

— Возможностями. А больше ничем! Не видно, чтобы они были консолидированы, стремились все к чему-то одному. Одни тянутся к так называемым авангардным течениям, другие более умеренные. Теперь все «размывается» — в жизни, в музыке. Не только у нас, но и во всем мире.

— В будущем они станут очередной «ипостасью» Союза композиторов?

— Они уже вступают в союз. Будут «грызться взглядами» — здесь вдоволь места для этого. Десять композиторов — и все по-разному мыслят. А что союз? Для них, как и для нас, это возможность исполнения произведений. Для композитора это вообще один из факторов его существования в этом мире.

Один из вопросов, который решает Союз, — исполнение новых произведений оркестрами. Действительно трудно добиться того, чтобы тебя исполнил симфонический оркестр. На Западе — в Канаде, в Америке — это почти невозможно, потому что дорого. Плати — и твое произведение будут играть. Для этого и там существуют соответствующие союзы, получающие от государства какие-то средства и организовывающие фестивали. В конце концов и мы идем к тому же, хотя у нас ситуация лучше. Есть музыканты — Владимир Сиренко, Николай Дядюра, Валерий Матюхин, — по инерции, постоянно исполняющие современную украинскую музыку. Но ведь могут прийти люди, которые скажут: «Давай деньги, и тогда будем играть!».

Сама жизнь вынуждает оркестры вступать в «денежные отношения». И они будут играть то, за что им будут платить. Именно поэтому во всем мире оркестры поддерживают различные организации, миллионеры, мультимиллионеры... А у нас до сих пор даже закон не могут принять, чтобы не облагать налогами тех предпринимателей, которые будут поддерживать современную академическую музыку.

К сожалению, возможностей у композиторов становится все меньше, поскольку налоги и деньги — самый большой недостаток организаций, живущих на государственные дотации. Но если предположить, что вдруг не станет Союза композиторов, тогда вообще размоется понятие «профессиональная музыка».

— Музыка молодых композиторов, сугубо субъективно, вам нравится?

— Она разная... Как и у старшего поколения. Среди молодых композиторов попадаются чрезвычайно одаренные. И тут большая опасность только в одном — что человек по каким-то причинам не удержится в профессии. Ведь можно написать замечательное произведение и на этом остановиться. Таких примеров много. Другой, наоборот, начинает не очень удачно, но со временем постепенно набирает обороты. Музыка — это не спорт, где ты должен прибежать первым, совсем наоборот.

— Вы осознаете, что довольно много молодых композиторов подражают именно вам?

— Немножко чувствую. Можно даже сказать, что это меня делает счастливым. Иногда даже хотел бы помочь сделать это подражание еще точнее. В чем-то ведь должен чувствовать свою пользу в мире. И мне приятно, что на своем пути я не последний.

«Многие организации уже распродали свои дома творчества, а мы держимся»

— Художественная община столицы недавно дискутировала на тему рейдерства, коснувшегося, кажется, чуть ли не всех. Какая сейчас ситуация с домом Союза композиторов на Пушкинской, 32?

— Пока что ничего не решено. Поддерживаем статус-кво. Эта проблема коснулась всех киевских союзов — или их основных помещений, или дополнительных. Дошло до того, что руководство союзов вынуждено обращаться с этим вопросом лично к президенту. После этого киевская власть, к тому времени успевшая ознакомиться с проблемой, постановила: пока союзы не трогать.

Однако, если мы уже идем в цивилизованный мир — или, скажем так, пробуем, пытаемся идти, — желательно было бы и в этом вопросе перенять зарубежный опыт. В США таким союзам помещения отданы в пожизненное пользование за символическую цену. На Манхеттене я видел огромное четырехэтажное помещение, арендованное какой-то организацией за один доллар. Просто «дарить» там не принято. Полагаю, для общины было бы лучше всего, если бы государство отдало Союзу композиторов его же помещение в долгосрочную аренду. Но так, чтобы никто не имел права приватизировать его, даже члены союза. Я уже говорил об этом «диссонансе»: практически половину суммы, которую государство выделяет нам на различные мероприятия, фестивали, концерты, мы вынуждены возвращать тому же государству в виде платы за коммунальные услуги — газ, воду и прочее.

А что будет дальше? Срок аренды заканчивается в следующем году. Будем надеяться, что нам позволят «как-то» существовать и дальше. Союз может обращаться куда угодно — в суд, прокуратуру, — однако чувствуем себя беззащитными. Нас уничтожить — не проблема.

— А что с союзными домами отдыха в Ворзеле? Какова ситуация теперь вокруг них?

— Многие организации распродали свои дома творчества, а мы держимся. Конечно, все рушится. Уже пять или шесть лет ищем человека, который мог бы вложить в реконструкцию этих домиков какой-то капитал, помочь нам и что-то от этого получить. Так что пока неизвестно, сколько продержимся. Как на войне.

— Последний из масштабных проектов, в котором вы задействованы, — мировое турне Национального симфонического оркестра Украины и хоровой капеллы «Думка» с вашей «Панихидой по умершим от голода».

— Сам я по разным причинам не ездил. Но меня держат в курсе дела. Еще раньше я обещал Родиону Щедрину, что приеду в Санкт-Петербург на конкурс композиторов. Когда началось турне, был на конкурсе. Возможно, удастся поехать осенью, когда к делу должен приобщиться и Симфонический оркестр Национальной филармонии, которым руководит Николай Дядюра.

— Это акция сугубо Министерства культуры?

— Участие Министерства культуры в этой акции условно. Насколько мне известно, программа была разработана по приказу президента. Работал над этим целый комитет. «Панихида по умершим от голода» — только одна из акций, которые должны рассказать миру об украинской трагедии. Совсем недавно один из представителей Европарламента подтвердил, что важно именно таким образом широко освещать тему, о которой люди должны знать.

— То есть это в своем роде пропаганда?

— Конечно... Началась акция исполнением произведения в Иерусалиме и Тель-Авиве. Потом были Англия, Амстердам, Прага, Братислава, Польша. С оркестром и хором ездил Павлычко, автор текстов «Панихиды», он мне постоянно звонил, приглашал присоединиться...

Случалось по-разному. В Тель-Авиве было много публики. В Иерусалиме — меньше, поскольку из-за терактов люди не могли попасть на концерт. Финал в Киеве запланирован на осень, когда официально будет отмечаться 75-я годовщина Голодомора.

— Для вас лично что значит эта акция?

— Рад, что мое произведение звучит во многих странах. Для меня это важно, но не в смысле «композиторского успеха». После исполнения этого «Реквиема» я ни в коем случае не выйду на поклон...

— То есть вы воспринимаете «Панихиду» как своего рода церковное произведение?

— Нет, это не церковная музыка. Это дань памяти. Один раз меня спросили, почему я написал это большое произведение (а оно действительно по размеру большое) и почему обратился именно к этой теме. Я тогда ответил, и настаиваю на этом: каждая невинно убиенная душа должна вспомниться. Верди написал «Реквием» в память о своем товарище, и он стал «Реквиемом» для всех. А тут миллионы людей были просто ни за что уничтожены. Хоть кто-то должен помолиться за них. Конечно, тут нет моего героизма, это произведение было мне заказано. (Так же, как в свое время реквием-каддиш «Бабий Яр», когда в 1991 году об этой трагедии впервые официально вспомнили.) Тогда же, в 1993 году, когда Леонид Кравчук был президентом, и Голодомор отмечался впервые. Однако речь о такой масштабной акции, как теперь, еще не шла.

«Записи моих произведений можно купить только за границей»

— На этот сезон в Национальной опере запланированы сразу две ваши «гоголевские» премьеры — мировая премьера оперы «Страшная месть» и новая редакция балета «Ночь перед Рождеством».

— Полагаю, балет будет идти в старой редакции, ничего нового там не будет. В конце концов редакцию балету делает не композитор, а балетмейстер, а они обычно делают все наперекор композитору, все наоборот. Обновлять балет будет Виктор Литвинов, поскольку именно он его ставил в 1993 году, когда был главным балетмейстером Национальной оперы. Дирижер Владимир Кожухарь тогда только вернулся из Москвы, это была одна из первых его работ в Киеве.

— Вы тогда были довольны постановкой?

— В общем, да. Хотя балет — специфический жанр, там все гладко не бывает. Казалось бы, «Ромео и Джульетта» Прокофьева — гениальный балет, где все номера связаны драматургически и который вообще не желательно трогать. Но даже там балетмейстеры переставляют номера! К самому себе в «Ночи перед Рождеством» тоже были претензии. Некоторые вещи я бы теперь написал проще. Когда, как говорят, «мозг уже выветрился», хочется воздуха. Если раньше для того, чтобы что-то написать, мне нужно было три-четыре линии, то теперь хватает одной.

Знаете, я еще подумаю... Возможно, будет другим финал. Или что-то балетмейстеру будет видеться по-другому. Это также зависит и от труппы, солистов. Хуже другое: если на премьере все идет нормально, то потом без репетиций спектакль начинает «проседать» и возникают проблемы в звучании. Кто-то из оркестрантов знает партии, кто-то — не знает, кто-то недоучил. После первой премьеры прошло уже 15 лет, а временное расстояние для произведения всегда очень много значит. Потому это будет своего рода «проверка».

— Опера у вас еще в работе?

— Надеюсь, удастся вовремя ее завершить, ведь это должна быть «ложка к обеду». Замысел тоже возник не теперь. ...В последние годы жизни мой учитель Борис Лятошинский работал в консерватории на полставки, у него тогда уже было мало учеников. И вот однажды между занятиями в разговоре он случайно сказал: «Если у кого-то будет желание написать оперу, то обратитесь к «Страшной мести». «Страшная месть» была его идеей-фикс. Если не ошибаюсь, он даже сам написал к ней либретто, но найти я его теперь уже не смог.

— На чье либретто пишете вы?

— У меня либретто Юрия Ильенко. Это уже второе его либретто по «Страшной мести» Гоголя. Первое он написал в 1982 году, когда еще дирижер Киевской оперы Стефан Турчак предлагал мне взяться за эту работу. Но случилось так, что я начал работать, а Турчак вскоре умер, и работа остановилась. Теперь, когда прошло некоторое время, я попробую «добить» это дело. Это очень специфическая работа, и тема очень специфическая...

— Театр «Киев модерн-балет» в таких случаях всегда срабатывает очень мудро: бросает «в народ» определенный «лозунг», на фундаменте которого зритель, пришедший на премьеру, может надстраивать свои собственные размышления. Какой, условно говоря, лозунг «Страшной мести»?

— «Страшная месть» Гоголя — это библейская тема братоубийства. В принципе все начинается с предательства и все к нему идет. Брат убивает брата, добро борется со злом, тень — со светом. У Гоголя все заканчивается темнотой, поскольку для каждого человека когда-то наступает конец света...

— Это уже далеко не первая постановка ваших произведений в Национальной опере. Вы отслеживаете все спектакли — десятый, двадцатый? Если вас что-то не устраивает, вмешиваетесь?

— В балете «Ольга» я ничего не менял на протяжении десяти лет, пока в театре работал Турчак. Потом пришли новые люди — и спектакль ушел со сцены. В балет «Викинги» вмешиваться не буду, там все понятно.

— Что сейчас у вас в работе?

— Работаю... Сейчас заканчиваю флейтовый концерт для солистки из Соединенных Штатов, которая будет исполнять его вместе с оркестром Владимира Сиренко. Это произведение для большого оркестра. Закончил произведение на стихи Бориса Олийныка, называется «Сельская опера». Назвал «опера», а вообще там смешанный жанр, жанры тоже размываются...

— Отдыхаете как?

— Никак. Я никогда в жизни не отдыхал. Даже если еду в отпуск, то работаю. Например, для Лятошинского отпуск был единственной возможностью поработать как композитор. В другое время мешало не только преподавание, но и сугубо бытовые вещи, всегда отбирающие много времени. Симфонии он обычно заканчивал на даче. Как можно отдыхать, если есть свободное время?

— Где теперь можно найти записи вашей музыки?

— К сожалению, записи моих произведений купить можно только за границей, практически везде — во Франции, Лондоне, в Нью-Йорке. В Украине у большинства известных компаний звукозаписи нет представительств. У нас или пиратство, или диски «для внутреннего потребления», чтобы кому-то подарить. Вот Гобдич записывает перед концертами новые программы и раздаривает.

Мои камерные скрипичные произведения, недавно записанные Богданой Пивненко, разрешено распространять только в Украине, они не могут выйти на международный рынок.

Больших произведений теперь практически не записывают. А ходить, бегать, клянчить у банкиров, чтобы записали… Пусть лучше полежат...

— Как лежат в архивах сотни партитур, которые 70 лет государство заказывало композиторам…

—Это трагедия. Трагедия смены одной системы на другую. Та система была заидеологизирована. Теперь вроде свобода, а на самом деле — бардак и безответственность. 17 лет ждем, что улучшится ситуация, а она не улучшается! Если не удастся сохранить все ранее написанные произведения, то будет большая беда, очередное большое белое пятно. Пусть та музыка разного уровня, но она есть. Есть цепь, без которой пришлось бы каждый раз строить сначала.

Из досье «ЗН»

Евгений СТАНКОВИЧ — выдающийся композитор современности, сопредседатель Национального союза композиторов Украины, заведующий кафедрой композиции Национальной музыкальной академии Украины им. П.И. Чайковского, профессор, академик Академии искусств Украины.

Родился в 1942 году в Закарпатье. Окончил Ужгородское музыкальное училище и Киевскую консерваторию (учился у Бориса Лятошинского и Мирослава Скорика). В активе композитора произведения практически всех жанров: оперы, балеты, оратории, симфонии, камерные симфонии и т.д. В 1985 году ЮНЕСКО причислило Третью камерную симфонию Евгения Станковича к десятке лучших произведений мира.

Народный артист Украины (1986). Лауреат премий им. Н.Островского (1976), им.Тараса Шевченко (1977), «Визнання» (2001), им. А.Веделя (2002), «Человек года» (2002). Награжден орденами Дружбы народов (1982), Святого Владимира (2001), Ярослава Мудрого (2003).