"Племя": сила формы

С 10 сентября в прокат выходит самая резонансная в мире украинская лента этого года - "Племя" режиссера Мирослава Слабошпицкого. Субъективное, амбивалентное отношение к фильму имеет важный объективный момент: он заслуживает внимания, поскольку рецензентам есть что сказать, и есть о чем подумать.

То, что "Племя" презентовали в одном из конкурсов Каннского кинофестиваля, лично для режиссера не было чем-то уникальным. Хотя, конечно, Канны - вершина признания. Впрочем, карьера украинского режиссера уже до этого была успешной и яркой, а приглашение фильма в Канны стало лишь очередной ступенькой в фестивальной "небесной лестнице" Мирослава. Напомню: две его короткометражки "Диагноз" и "Глухота" два года подряд, в 2009-м и 2010-м, попадали на Берлинский кинофестиваль, а короткометражка "Ядерные отходы" в 2013-м получила "Серебряный леопард" кинофестиваля в Локарно.

Три приза уже полнометражного, дебютного фильма "Племя" в Каннах - впечатляющее и почти неопровержимое доказательство правильно выбранного режиссером пути. Сознательно или не сознательно, Слабошпицкий следует в четко очерченных рамках драматического жанра с социальной тематикой и натуралистической формой повествования. Вероятно, сознательно, ведь кино - это рефлексия на события, а сами события выбираются в силу наших профессиональных и личных интересов, семейного положения и круга друзей на Фейсбуке.

Но есть нюанс. Иногда мы идем за конъюнктурой, которая определяется положением вещей, влияющим на наши решения. Так являются ли такие решения сознательными?

Фокус с "Племенем" в том, что оно выглядит четко ориентированным на современные фестивальные тенденции - по тематике, по форме, поскольку это "чернуха" с откровенными сценами сексуального и насильнического характера (а фестивали именно такое кино и любят). И это признак нашей цивилизации: в действительности нас больше интересует мистер Гайд, а не доктор Джекил, но мы этого не говорим.

Это банально, да. Сложность только в этой банальности - отыскать что-то оригинальное. И Мирославу Слабошпицкому это удалось. У "Племени", как у мало какого фильма в обозначенных нами границах, есть неповторимая "фишка", ход, прием, способный только самим своим наличием обеспечить внимание. Что он и сделал.

Продолжая тему глухонемых, начатую в "Глухоте", Мирослав решил пойти дальше короткого метра и создать полнометражный фильм без слов, но со звуком. Его герои, учащиеся школы для глухонемых, активно жестикулируют, иногда, на выдохе, выбрасывают из себя горловые звуки, но молчат. Т.е. зритель все действо воспринимает только глазами, отдавая таким образом 6% нашей вербальной жизни на растерзание 100% визуализации. Такого никто не делал во времена звукового кино ("Артиста" Мишеля Азанавичуса во внимание брать не будем, там другая концепция).

Собственно, именно эта концепция и обеспечила Мирославу стопроцентный фестивальный респект. И не обеспечить не могла, поскольку формальная оригинальность плюс ее национальная принадлежность к Украине - еще одному мирового тренду - это кинематографический афродизиак для выхолощенного современного кинематографа, который в погоне за "этим невиданным" не гнушается ничем.

Хорошо продуманной истории - вот о чем просили члены экспертной комиссии Госкино, несколько лет назад первыми слушая о тогда еще будущем проекте Мирослава. И, надо сказать, режиссеру это удалось - придумать и рассказать историю. Имея сверхсложную задачу воплотить новую идею так, чтобы ее не потерять в уже когда-то сказанном, в повторах, режиссер построил едва ли не в документальном, созерцательном стиле историю мальчика, который приезжает в новую школу и вписывается в новые правила существования.

При этом весь рассказ выдержан в динамическом ключе, и задержка в передвижении героя - от директора до комнаты, от кровати до коридора, от потасовки до любовных сцен - в целом минимальная (но если бы несколько сцен, например возле посольства, можно было бы порезать и полчаса из 130-минутного фильма выбросить, - фильм от этого только бы выиграл).

Цепляя зрителя крючком идеи, режиссер "подсекает" динамикой и сюжетом, раскрывая малоизвестные факты из жизни глухонемых в интернате.

Вот ребята, которых старшие их "товарищи" принуждают продавать игрушки в поездах; вот девушки, которых по ночам возят для сексуальных услуг дальнобойщикам; а вот вечерние совместные развлечения с ограблением случайного покупателя супермаркета и распиванием украденных у него алкогольных напитков.

Зритель получает кучу информации - об иерархии и сосуществовании бедных и подлых глухонемых в школе, об их жизни, интересах и перспективах, понимая, что это показ тех, кто на дне, кто выживает так же, как выживают животные. Как живут животные.

Это в целом шокирует. Но шокируют и конкретные сцены, чем, кстати, "Племя" кардинально отличается от других украинских фильмов. Например, сцена с абортом, несмотря на вполне понятный кинематографический прием с домысливанием зрителем не буквально связанных деталей, приобретает такой сильный натуралистический вид, что в зале по крайней мере женская часть аудитории массово закрывала глаза и вслух просила, чтобы все скорее закончилось.

Но режиссер не поддался на предвиденные во время съемки просьбы и сделал сцену длинной, жуткой и... вполне оправданной трендом такого чернушно-социального кино.

Возможно, таким образом он бросил месседж, что аборт - это плохо, отбивая у зрителя желание его делать, как в свое время Гаспар Ноэ отбивал у зрителя идею изнасилования 9-минутной сценой изнасилования героини Моники Белуччи в "Необратимости" или Даррен Аронофски "Реквиемом по мечте" - идею употребления наркотиков. Возможно.

Манера шокировать - это один из способов достижения своей цели. Но какой цели? И следует ли переходить грань насилия, за которой стоит определение "неоправданное использование художественных средств"?

Финальная сцена "Племени" шокирует. Она сюжетно логична, но остаются вопросы, и они - не продукт пуританства или ханжества. Вопросы целесообразности.

Бесспорно, у художника есть право на высказывание, к тому же и свобода слова (или визуализации) сегодня является краеугольным камнем свободы в Украине. Да и говорить о формальных приемах режиссера можно только с профессиональной точки зрения, иначе существует угроза завязнуть в морализаторстве. Остается, как и было сказано, затронуть профессиональную сторону исполнения "Племени".

Структурно, как история, "Племя" - четкое и понятное. Но не совсем понятно, почему режиссер практически весь видеоряд строит на средних планах. Где сказано, что фильм, пусть даже документальный, должен обходиться без крупных планов? (Или это тоже концепция?) Да и четкость истории никоим образом не опровергает того, что каждый ее кусок должен быть шит не белыми нитками: первая драка - это первый профессиональный провал фильма, поскольку бросается в глаза ненатуральность ударов, искусственность выпадов и приемов. Понятно, что в кино только играют драку, но именно поэтому, чтобы зритель поверил в ее подлинность и проникся ею, либо приглашают соответствующих постановщиков, либо/и пользуются крупными планами - и для того, чтобы скрыть постановочность драки, и для усиления драматизма. Ну, разве что не поверить в драку тоже - концептуально - входило в замыслы режиссера.

Об эротических сценах. Они не эротические. Т.е. сексуальный контекст, по формальному определению наличия обнаженных тел и (имитации) половых актов, в фильме есть, но эстетического (красоты) или физиологического впечатления он не вызывает. Эротика должна если не возбуждать, то по крайней мере радовать. И чтобы так произошло, зритель, опять-таки, должен поверить в увиденное на экране. В "эротические" сцены фильма поверить здоровому взрослому человеку трудно...

По этому поводу разрешите не согласиться с выражением "Главнае штобы кастюмчик сидел". Нет, не главное. Не главное - попасть на Каннский кинофестиваль, не главное - получить приз. Равно как и не главное - шокировать и получить статус "самого скандального фильма". Важно сказать новое и по-новому. Мирослав Слабошпицкий сказал по-новому, за что ему честь и хвала. Правда, жаль, что это новое не без недостатков....