«ОН МОГ БЫ ПОНЯТЬ САМОГО ПИКАССО»

26 июня 1956 года Тарас Шевченко записывает в своем дневнике: «На протяжении десяти лет я писался и подписывался: «Рядовой Т.Шевченко». Сегодня я впервые написал это радующее душу звание - «художник Т.Шевченко».

Николай I приказал держать Шевченко «под самым суровым надзором с запретом писать и рисовать». Но в ссылке нашлись люди, которые понимали, что солдатская шинель оказалась на плечах незаурядной личности, настоящего мастера. И они пригласили его принять участие в экспедиции по изучению Аральского моря и гор Кара-Тал. Тарас Григорьевич - рядовой Шевченко - должен был сделать необходимые для экспедиции зарисовки.

Настроение акварели «Вид на Кара-Тал из долины Апазир» - спокойно-эпическое. Последние лучи заходящего солнца из-за горизонта освещают бескрайнее небо. Этот пейзаж Шевченко, как это ни странно, напоминает некоторые крымские акварели нашего современника Макса Волошина. Но Волошин совершенно не был последователем Шевченко. Возможно, по близости настроений, словно побывали оба на краю мира: безлюдные, бескрайние панорамы, побледневшие, будто обессиленные под тяжестью тысячелетий, цвета.

Однажды Тарас Григорьевич видел пожар в степи. Позже вспоминал: «Весь простор, видимый мною днем, словно расширился, облился огненными потоками». Так родился пейзаж «Пожар в степи». Люди на фоне огненной стихии - силуэты, а верблюды превратились, как говорил сам Шевченко, в китайские тени. Стихия природы все же не воспринимается как опасность. Это скорее зрелище свободной непокоренной силы, от величия которой становится и страшно, и в то же время радостно.

На протяжении многих лет, каждый день, с утра до вечера - однообразие Новопетровского укрепления. Как только не смотрел на него Шевченко! Крепостные сооружения на высоких холмах на одной из акварелей изображены так, что они напоминают «всевидящее око», которое неусыпно следит за «прохождением инородцев». Ведь именно для этого они и были здесь возведены.

Когда появлялась хоть наименьшая возможность, поэт оставлял крепостные стены, шел в степь. Солдаты, проходя мимо него, спрашивали: «Что делаешь здесь?» - «Думаю...»

... Он очень переживал. Словно сдавал экзамен - ведь должен был проиллюстрировать «Полтаву» - поэму великого Пушкина.

Шевченко изобразил Марию похожей на драгоценную фарфоровую статуэтку: черные смолянистые кудри, бело-розовое тело. В ногах у Марии драпировки прекрасных тициановских цветов: нежно-голубой, красно-розовый. В чем-то композиция и освещение рисунка сродни «Данае» Рембрандта. Только одежда матери - очипок и вышитая сорочка - разительно не вписывается в интерьер покоев гетмана Мазепы, которые, так считал Шевченко, напоминали скорее дворцы европейских монархов. Однако художник отдает себе отчет, что действие происходит не в Париже, а в Белой Церкви. И поэтому на стене портреты казацкой старшины, а не короля Луи ХIV...

... Светало. Он возвращался с прогулки. Солнце уже поднялось достаточно высоко. Когда вышел на липовую аллею, перед ним предстал во всей красе качанивский дворец. Белый, с бесчисленными колоннами и огромным количеством окон. Тарас Григорьевич остановился. На зеленом газоне перед дворцом еще серебрилась утренняя роса. Не спеша подошел к старинным казацким пушкам, установленным между колоннами, коснулся одной руками - холодная. А сколько горячих сражений довелось повидать!

Хозяин Качанивки Тарновский был едва ли не единственным на то время коллекционером украинского антиквариата. В Петербурге меценат заинтересовался молодым художником и поэтом Т.Шевченко. В 1840 году увидело свет первое издание «Кобзаря», которым так восхищался Тарновский. И вот результат - Григорий Степанович заказывает автору поэмы картину на этот же сюжет. Пролетело почти два года. Картина готова, а сам Шевченко - гость Качанивки...

Однажды Музей Т.Шевченко в Киеве посетила группа французских искусствоведов. Заинтересованно всматривались они в полотна и альбомные листы. Одна из француженок, застыв перед эскизом иллюстрации к поэме «Слепая», восхищенно воскликнула: «Настоящий Пикассо! Этот художник Шевченко сто лет назад рисовал по-современному!»

Парижанка была не так уж далека от истины. Вьющаяся линия свободно гуляет по листу бумаги, словно скручиваясь в тугой клубок. Резкие и неожиданные на нем пятна туши, какое-то волнение, тревога, экспрессия. Эта графическая свобода и действительно напоминает графику Пикассо. Однако в написанных сюжетных полотнах воспитанник академии остается верным объемной форме, сдержанным позам, брюлловской школе.

Дети-казахи - частые гости на рисунках Шевченко. Два ребенка просят милостыню под окном офицерского корпуса. Но вместо милостыни из окна выглядывает огромный гипертрофированный кулак.

Рисунок «Государственный кулак» воспринимается как политическая аллегория и в то же время как жанровая сценка. Вещь оригинальная сама по себе, не имевшая на то время аналогов в отечественной графике, пестревшей только классической аллегорией. А что касается политической, которая отображала бы современность в плакатных образах, то это было большой редкостью. Разве что политические аллегории великого французского художника-сатирика Домье.

Однако вряд ли Тарас Григорьевич в далеких казахских степях знал о своем французском собрате по кисти. Информация о нововведениях в искусстве из Франции, которую люто ненавидел Николай I, и в Петербург доходила сквозь решето цензуры.

Он познал в своей жизни и одно из самых горьких чувств - одиночество. Целую серию рисунков посвятил Тарас Григорьевич этой теме. Вот - Робинзон Крузо. Оборванный путешественник - неудачник, сидя у пещеры, листает Священное Писание. Над ним шелестит крона дерева, оберегая от палящего солнца. «Робинзон» полностью погружен в свои мысли.

В 1856 году в письме к другу Тарас Григорьевич пишет: «Мне пришла в голову мысль представить в лицах евангельскую притчу о блудном сыне в нравах и обычаях современного русского сословия».

Коротко сюжет целой серии рисунков: купеческого сына родители посылают на военную службу, чтобы тот выбился в люди, стал благородным дворянином. В начале своей карьеры юноша лишь проигрался в карты. Атрибуты азартных игр представлены на рисунке, словно на картинах голландских художников-моралистов - Босха, Брейгеля. Другой лист бумаги - «В трактире». Следующий - «В сарае». Опьяневший «герой» валяется в грязи, одной рукой обнимая свинью, другой лаская штоф с водкой. Падение героя изображено с нарастающей силой. Рассмотренную нами часть притчи можно условно назвать преступлением, а другие рисунки - наказанием («Наказание колодками», «Наказание шпицрутенами»).

Блудный сын, живший в бюрократические николаевские времена, не мог рассчитывать на жалость или сочувствие. Безразличие, кажется, овладело даже наказанным, который в своем пороке дошел до болезненной апатии.

Шевченко за свою короткую жизнь успел создать немало портретов. Рисовал иногда случайных, однако чем-то привлекательных знакомых. Однажды нарисовал мужчину, который за портрет подарил ему свои бархатные сапоги. Часто-густо деньги за портреты были едва ли не единственным заработком. Бывало, и долги отдавал кредиторам портретами.

Многих исследователей интересовало, чье имя спрятал Шевченко под инициалами «А.З.», кому посвятил он одно из прекраснейших своих стихотворений? Писательница Мариэтта Шагинян, собирая материалы для своей книги «Тарас Шевченко», помнила: Шевченко не только поэт, таким образом поиск должен охватить и его художественное наследие. В стихотворении, посвященном «А.З.», есть такие строки:

... очима

Аж чорними-голубими...

Исследовательница рассматривала женские портреты, написанные Шевченко. И вот красавица Анна Закревская. Идентичные инициалы сразу же привлекли внимание. Присмотревшись, писательница отметила, что глаза у этой женщины именно такие, как описал поэт: с голубой оболочкой. Все просто, научный поиск завершен. Тарас Григорьевич посвятил свое стихотворение Анне Ивановне Закревской.

С семьей Закревских Шевченко познакомился во время путешествия по Украине, гостил у них. Он подружился с братьями Закревскими - Виктором и Платоном. Братья «хлопоманствовали», демонстративно игнорируя правила дворянского «хорошего тона». Виктор даже был организатором и старейшиной «Общества мочимордии». Такая смелость вначале произвела на Шевченко хорошее впечатление. И когда Платон Закревский заказал Тарасу Григорьевичу портрет своей жены Анны Ивановны, художник охотно согласился. В мемуарах современников находим намеки на то, что художник полюбил женщину, которую рисовал.

Из Орской крепости Т.Шевченко попадает в Новопетровскую крепость, что на Каспии. Возле его нар в казарме не поставили ни табуретки, ни стола, ведь рисовать и писать было строго запрещено. Шевченко становится молчаливым, нелюдимым. Солдаты шепотом между собой говорили: «Царь запретил ему не только писать, рисовать, но даже и разговаривать».

Проходили дни, и понемногу оттаяла душа поэта. Нашлись и тут добрые люди. На первой батарее за стенами укреплений прячет он свои краски. Портреты рисует в маленькой комнатушке, окна которой закрывает старой дерюгой от злых глаз так, чтобы лишь узенькая полоска света падала на лицо позирующего. Наконец в 1856 году судьба улыбнулась поэту. Комендант Новопетровского укрепления Ираклий Усков разрешил ему выехать прямо в Петербург, не заезжая в Оренбург, где его могли задержать и отрядить неизвестно куда. Усков знал, что будет иметь за это серьезные неприятности по службе.

Возвратившись в Петербург, Шевченко занялся гравюрой. Шагом вперед стали офорты, созданные по фотографиям, которые были на то время новинкой. В качестве графика Шевченко прославился мастерским отображением светотени, свободным и точным движением штрихов. Именно за офорты в 1860 году в Академии искусств под медь труб и литавров Тарасу Шевченко было присвоено звание академика гравюры.

... Кто-то может спросить: «Почему Шевченко так часто рисовал себя?» Действительно, часто. Разве что Рембрандт рисовал себя еще чаще. Большинство автопортретов художник создал на переломных моментах своей жизни.

Вот первый автопортрет, датированный 1840 годом. Шевченко только-только оправился после страшного тифа. Именно тогда Тарас пишет брату, что никак не может опомниться от своего мгновенного взлета. От грязного чердака до волшебных залов Академии искусств. Когда узнал об освобождении от крепостничества, тотчас же понесся к Сошенко и был настолько взволнован, что не нашел дверей и кинулся к нему через окно с криком: «Воля! Воля!»

За два года свободы Шевченко накопил огромное количество культурных впечатлений. Стал не только знатоком живописи Возрождения, неспокойного XVII столетия. Неимоверно много читал. Пушкина, Лермонтова, Бальзака, Диккенса, Ирвинга, Байрона, Шекспира. Взволнованно листал страницы «Бедной Лизы» Карамзина и «Памелы» Ричардсона. Свободно читал и разговаривал на французском языке. Читал Сковороду и Озерова. Изучал античных авторов. Полюбил классическую музыку, а оперу в особенности.

Автопортрет, датированный 1849 годом, - поэт в ссылке.

Шевченко в солдатском мундире - «хламиде поругание». На николаевской бескозырке номер роты - в царской армии людей отмечали цифрами.

Поэт сравнивал свою судьбу с судьбой Овидия. Одна из самых блестящих звезд римского поэтического небосклона - Публий Овидий Назон, как и Шевченко, был выслан императором Рима без суда и официального обвинения.

Печальная улыбка притаилась в уголках уст художника, почти скрытых густыми усами. Потомок вольных казаков, он впервые в жизни отпустил себе казацкие усы.

1860 год. Предпоследний год жизни.

В Петербурге огромная академическая выставка. У посетителей разбегаются глаза. Стены украшают полотна отечественных художников и роботы иностранных мастеров - из Германии, Швейцарии. Выставлены и офорты Тараса Шевченко.

На выставке экспонируется и его масляный автопортрет. В толпе нелегко прочитать подпись художника. Некоторые пытались просто отгадать, кто же изображен на этом полотне. Рецензент «Северной пчелы» писал: «... он изображен не в настоящем своем одеянии. Он предпочел - скромный миролюбивый художник - представить себя в малороссийских смушках и свитке, а потому вокруг иногда раздавались из задних рядов публики возгласы: «Чи то Палий, чи то Дорошенко, чи то Сагайдачний?»

На Шевченко - одежда жениха - вышитая сорочка с лентами, ведь недавно он действительно хотел жениться на семнадцатилетней крепостной Ликерии Полусмаковой. Она казалась ему идеалом чистоты. Шевченко ошибся. Брак не состоялся.

В глазах Шевченко такая глубокая печаль, такой трагизм... именно этим и рождены горчайшие строки:

Минули літа молодії...

Холодним вітром од надії

Уже повіяло... Зима.

Сиди один в холодній хаті.

Нема з ким тихо розмовляти,

Ані порадитись нема.

Анікогісінько нема...

Но не только печалью и болью наполнены последние годы жизни. Рядом с его работами на академической выставке экспонируются произведения духовных учеников Шевченко. Горсточкой родимой земли были полотна молодого Ивана Соколова - «Ярмарок в Малороссии», «Девчата-украинки гадают на венках о замужестве».

Зато жизнь его в искусстве не была тщетной. Шевченко умел, говоря его словами:

Пройти мытарства трудной жизни,

Измерить пропасти страстей,

Прочесть все черные страницы,

Все беззаконные дела,

И сохранить полет орла,

И сердце чистой голубицы.

Он видел и пережил много горя, но умер с непоколебимой верой в то, что:

Діла добрих оновляться,

Діла злих загинуть...