ОН БЫЛ ПРАВ, ЭТОТ ГЕНРИХ IV — ПАРИЖ СТОИТ МЕССЫ

Перефразируя слова машинистки, печатавшей роман Томаса Манна «Иосиф и его братья», хочется сказать, что в этом городе чуть ли не на каждом шагу вырывается восклицание: «Теперь я наконец-то знаю, как это выглядит на самом деле!» Здесь более чем где-либо чувствуешь себя коренным европейцем, с детства впитывавшим общую для всех нас культуру, воспитанным на ее ценностях. Этот город открыт миру, принимает в свое лоно представителей всех стран, наций и континентов то ли как гостей, то ли как тех, кто готов стать патриотом нового отечества и подлинным парижанином. Наряду с итальянцами Люлли и Керубини, поляком Шопеном, чьи судьбы оказалась связаны со столицей Франции нерасторжимо и всерьез, среди музыкантов здесь подолгу бывали Россини и Беллини, Доницетти и Верди. Здесь начиналась блестящая европейская карьера короля виртуозов и композитора, открывавшего новые пути в искусстве, венгра Ференца Листа. В Париже окончательно нашел себя и оказался законодателем нового оперного стиля Джакомо Мейербер. Хотя последний как нельзя лучше вписался во французскую культуру, он вместе с тем никогда не терял мыслимых и реальных контактов со своей первой родиной Германией, не изменил вере своих предков-евреев и не утратил идентификации с народом, от которого вел свое происхождение.

Бывали здесь отнюдь не на последних ролях и наши соотечественники, русские и украинцы. Знаменитые «Русские сезоны» Сергея Дягилева, триумфальные выступления Федора Шаляпина, наша незабываемая Соломия Крушельницкая в вагнеровском репертуаре на сцене парижской Большой оперы — все это такие же важные главы в истории французского искусства, как и творчество гениального француза Мариуса Петипа в истории русского балета. Об этом нам напомнили две выставки, экспозиция одной из них развернута в залах знаменитого музея д’Орсэ, другая — в музее Оперы. Первая посвящена пятидесятилетию со дня смерти танцовщика и балетмейстера Вацлава Нижинского. Нижинский был воспитанником русской балетной школы, позднее легендарным участником и создателем знаменитых балетов дягилевской антрепризы, музыка которых принадлежала перу русских и французских авторов. Трагический поворот его судьбы был вызван душевной болезнью. Фигура Нижинского запечатлена в художественных полотнах и на киноэкране. Его творчество оказало большое влияние на развитие всего мирового балетного театра. Известный французский балетмейстер Морис Бежар в 1971 году написал на основе фактов его биографии и его дневников сценарий и поставил синтетический спектакль-балет на музыку Шестой симфонии Чайковского «Нижинский, клоун божий».

Еще один аспект нерасторжимых связей русского и французского искусства отразила выставка в Опере, посвященная балету Адана «Жизель». Именно на русской сцене этот балет обрел сценическое долголетие, сформировав прочно укоренившиеся исполнительские традиции и став визитной карточкой старого и нового балетного театра Петербурга, классическим образцом романтического «белого» балета.

Всегда был велик вклад французской школы в формирование основополагающего репертуара мировых оперных и балетных сцен. Эта школа была второй по времени появления после итальянской и выработала свои жанры и стилевые нормы, никогда не испытывая излишнего груза итальянских влияний, но вместе с тем всегда по-своему реагируя на завоевание своих итальянских коллег. ХIХ век был одной из самых блистательных эпох в истории французской оперной сцены. Влияние оперного театра на художественную жизнь, на мнения и нравы начиналось с самых высоких кругов и захватывало все слои общества. Грандиозным памятником этой эпохи стало здание французской Оперы, известное по имени создателя архитектурного проекта как Дворец Шарля Гранье. Его сооружение было начато в 1860 году под патронатом самого императора Наполеона III, а завершено уже после падения Второй империи в 1875 году. В его эклектическом конгломерате, явившемся знамением времени, причудливо соединились элементы барокко, рококо, неоренессанса, ампира. Бюсты великих композиторов украшают фойе, а на фронтоне здания можно увидеть медальоны с профилями оперных мастеров, чьи имена навсегда вписаны в историю французской и мировой оперной сцены. Первым справа, если стоять лицом к фасаду, можно увидеть профиль Фроменталя Галеви. Этот плодовитый композитор, чьи оперы ставились на сценах театров многих стран, рано начал преподавательскую деятельность, стал профессором Парижской консерватории. Среди его учеников — имена Ж.Бизе, Ш.Гуно, К.Сен-Санса. Он вошел в художественную элиту как член, а затем постоянный секретарь Института Франции. Это был самый известный представитель талантливой семьи историков, писателей, либреттистов, деятелей театра. Дочь Фроменталя Женевьева стала женой Жоржа Бизе, его племянник Людовик совместно с Анри Мельяком написал либретто оперы «Кармен», таких известных оперетт Ж.Оффенбаха, как «Прекрасная Елена», «Синяя Борода», «Перикола», а также многих других произведений для театра. Членом Института Франции был и младший брат Фроменталя Леон Галеви, а внук последнего Даниэль известен как автор популярной биографии Фридриха Ницше.

Двухсотлетие со дня рождения Фроменталя Галеви, отмечавшееся в 1999 году, было ознаменовано рядом акций, важнейшей среди которых стала постановка самой известной его оперы «Жидовка» на сцене Венской государственной оперы (премьера 23 октября 1999 года). Эта же опера вернулась в репертуар оперных театров США и Израиля. Возрождается интерес и к творчеству Галеви в целом. Свидетельством тому явилась проходившая в стенах Парижской консерватории с 16 по 18 ноября нынешнего года Международная научная конференция, собравшая исследователей из Франции, Германии, США. Мне выпала честь представлять на ней восточноевропейский регион, обратившись к истории постановок оперы «Жидовка» на украинских сценах, а также в России, попутно приведя данные о выступлениях в опере Галеви выдающихся певцов украинского происхождения Соломии Крушельницкой и Модеста Менцинского, которые пели партии Рахиль и Елеазара в Варшаве, в театрах Германии.

Партия Елеазара навсегда осталась среди самых любимых в репертуаре нашего выдающегося тенора Юрия Кипоренко-Даманского. Он впервые исполнил ее в Москве в Частной опере С.Зимина. В сезоне 1922/23 года постановка «Жидовки» в Харькове была охарактеризована как важное художественное событие. В рецензии на этот спектакль известный музыкальный критик и оперный композитор Ю.Яновский особенно выделял Ю.Кипоренко-Даманского—Елеазара, который, по его словам, «красиво и эффектно спел свою партию, повсюду щеголяя своим прекрасным звуком». Позднее в том же спектакле в ансамбле с Кипоренко-Даманским выступила другая звезда украинской оперной сцены — Мария Литвиненко-Вольгемут. Партия приемной дочери Елеазара Рахиль, которая не знает своего настоящего происхождения, но остается до смерти верной воспитавшему ее отцу и привитым им религиозным убеждениям, давала талантливой певице богатый материал, чтобы продемонстрировать совершенную вокальную школу, проникновенную музыкальность, незаурядный актерский дар.

Уникальным событием в истории постановок оперы Галеви был одесский спектакль, подготовленный к концу сезона 1925/26 года. В Одессе и до этого существовала традиция исполнения «Жидовки», связанная с именем чеха по происхождению, опытного оперного дирижера, композитора и педагога Иосифа Прибика. Он же поставил оперу на еврейском языке. Такой постановке придавалась тогда прежде всего политическая окраска. Она должна была продемонстрировать передовые принципы национальной политики советской власти, открывающей дорогу для развития культуры всех наций и народностей. Демонстративный характер такой акции виден и по тому, что прошла опера всего дважды, и по любопытным комментариям прессы того времени. Обращение к опере Галеви расценивалось как шаг еврейского пролетариата к созданию своей национальной оперы и как свидетельство начавшегося возрождения национальной культуры. При этом аналогичные попытки «там, у них» презрительно высмеивались. Получалось совсем как в анекдоте о матери взрослых дочери и сына, которая одинаковые отношения молодых супругов в семье дочери и невестки оценивает с прямо противоположными знаками. Вот что, к примеру, писала одесская газета «Известия»: «Какой шум и бум на весь мир подняли в свое время сионисты, организуя в Палестине «еврейскую» оперу, где французских «Гугенотов» скверно поют на древнееврейском языке для нескольких избранных буржуа, спекулирующих этим путем на темном национализме. А вот у нас — тихо и бесшумно, на действительно народном языке, действительно для масс делается важное дело действительного обогащения еврейской национальной культуры». Вдумаемся, как красноречив этот пассаж. Оказывается, уже в 1926 году советская пресса владела методами политической контрпропаганды, изобличая и осуждая то, о чем пишущий смутно знал понаслышке. Но в том же 1926 году национализм еще делили на «темный» и «светлый», буржуазный и пролетарский. Позднее он стал существовать лишь с опасным для судеб его носителей эпитетом буржуазный.

Последняя одесская постановка оперы Галеви состоялась в предвоенный сезон 1940/41 года. Опера шла на русском языке под названием «Дочь кардинала». В послевоенные годы, когда сталинские репрессии коснулись не только десятков и сотен людей, но и целых наций и народов, «Жидовка» не имела шансов появиться в репертуаре советских оперных театров. Из-за политической остроты сюжета еще при Николае I в царской России оперу Галеви было запрещено ставить на русском языке в исполнении русских артистов. Сюжет, где речь идет о кровавых последствиях религиозной розни, о самоотверженности и фанатизме, о личных трагедиях, вызванных враждой и ненавистью, к сожалению, нисколько не утратил острой злободневности в эпоху войн в Чечне и Югославии, не утихающих конфликтов в Израиле и многих других событий, потрясающих современный мир.

Возвращаясь к Парижу и Франции, хочется еще раз восхититься этой страной и ее народом. Как видно, опыт революций, войн, социальных потрясений научил французов, как строить новое, не уничтожая старого, как гордиться своим прошлым, превратив его в органичную часть современной жизни, как, изменяясь, оставаться верными себе. «Не внемля критике суровой, он вечно тот же, вечно новый», — так писал о Россини Пушкин. А «баловень Европы» Россини любил этот вечно новый и вечно тот же единственный в мире Париж так же, как любили его многие и любим мы.