О ХОЛЕРЕ, ЛЮБВИ И КРАСОТЕ... И ВСЕ-ТАКИ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ... НЕКРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ О НОВОМ ФИЛЬМЕ НАТАЛЬИ АНДРЕЙЧЕНКО

«Есть горячее солнце, наивные дети,

Драгоценная радость мелодий и книг.

Если нет — то ведь были,
ведь были на свете

И Бетховен, и Пушкин,
и Гейне, и Григ...»

Саша Черный

Танки двигались по кругу, оставляя на песке эти безупречно круглые кольца... Они как будто танцевали вальс на желтом песке под желтым небом... Танки — орудия войны... Желтизна заливала экран, принося с собой ощущение зноя, ощущение бреда, ощущение тревоги и какой-то болезненной красоты... И, подставив желтое лицо желтому солнцу, полуулыбалась своим мыслям главная героиня фильма — главная героиня войны страстей человеческих... А из-за забора холерного лагеря, на этом холерном острове, на нее смотрели «наивные дети»... И были где-то «и Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ»... Но, Боже мой, как же далеки были они от этого мира!

«Шамара» — один из самых интересных фильмов современного кино. И не просто постсоветского, украинского или среднеевропейского, а мирового кино последних сезонов», — писал культуролог Вадим Скуратовский.

Фильм молодого украинского режиссера Натальи Андрейченко (не путать с актрисой Натальей Андрейченко!) странен и неожиданен во всем. Его необыкновенное цветовое и световое решение, изысканное музыкальное сопровождение, мягкое «барочное» изображение (используя специальную оптику и фильтры, оператор картины Владимир Басс как бы размывает края кадра, что создает необыкновенную атмосферу нежности и красоты) — все это направлено на то, чтобы рассказать зрителю страшную в своей жестокости историю человеческих отношений, где не останавливаются ни перед ложью, ни перед насилием, ни перед убийством...

Картина снята по повести известной московской писательницы, члена ПЭН-клуба, Светланы Василенко, хотя авторская концепция режиссера во многом изменила писательскую. В свое время картину хотел снимать Роллан Быков с Кристиной Орбакайте в главной роли, но почему-то отказался. Возможно, дело в материале, который Андрейченко называет практически «неподъемным». Итак, предыстория — то, что не присутствует в фильме, но то, что мы из него узнаем: Зину Шамарину, по прозвищу «Шамара», изнасиловали восемь человек. Всех их сослали «на химию», за одного из них, Устина, Зина вышла замуж и поехала вслед за мужем; и тут их всех настигла холера. Холера, на фоне которой разворачивается история любви-«войны» (Шамариной) и любви-ненависти (Устина).

«...Для этой картины мне нужно было закрытое пространство, — говорит Н.Андрейченко, — а холера в 70-е годы так и не была обозначена на юге зоной: куда никого не впускали и никого не выпускали. У меня холера — это как бы больше, чем сама болезнь, это эпидемия страсти, которой все заражаются. Эту страсть я не рассматриваю как любовь, она — болезненная страсть, цель которой — война. Отсюда и желтый цвет, ведь по цветовой концепции Гете он оказывает очень сильное отрицательное воздействие на человека — это опасность болезни, неприятные ощущения, накапливающиеся в подсознании и вызывающие отторжение. Цветовая концепция была призвана донести до зрителя отрицание подобной страсти как любви».

Кажется, что, после всего случившегося, Шамару можно пожалеть. Однако это только кажется: таких, как она, жалеть невозможно. Шамара из той породы людей, которые считают, что они на все имеют право, что они могут распоряжаться судьбами других людей, безжалостно судить, наказывать, манипулировать, и, при этом, все люди должны их понимать и соглашаться. Не правда ли странно, что и таких тоже насилуют?

«...Для меня Шамара — зло, — говорит режиссер. — Я и создавала разрушителя. Максимализм — он хорош до определенной степени, а я считаю, что только Бог вправе распоряжаться жизнью человека и его судьбой. Шамара — личность очень цельная в своем творческом зле, а цельные личности (будь они со знаком плюс или со знаком минус) всегда притягивают окружающих, и потому им удается окружающими повелевать».

Для достижения своей цели героиня (ее роль исполняет непрофессиональная актриса Ирина Цымбал из г.Николаева, получившая на кинофестивале «Молодость-94» приз за лучшее исполнение главной женской роли) идет на все. Она умоляет и угрожает, соблазняет и убивает, колдует, жертвует другими, жертвует собой. «Шамара» — это «попытка увидеть не столько социальную, сколько метафизическую основу в отношениях мужчины и женщины», — сказал Вадим Скуратовский. Метафизическая линия красной нитью проходит через всю картину, то откровенно громко заявляя о себе: некое волшебство отношений Шамары и гермафродита Леры (гермафродит в древнегреческой мифологии: сын Гермеса и Афродиты, соединенный богами с нимфой Салмакидой, так что их тела образовали одно двуполое существо, представляет саму любовь — образ любви), то проявляясь лишь намеком: мистическое число семь (семь собак, семь парней...)

Война Шамары кончается крахом: ей не удается заполучить в безраздельное владение душу Устина. Понимая, что проиграла, изломав и искалечив все и всех вокруг себя, она покидает город. У нее хватает сил «поставить крест» на своей ужасной любви и уйти достойно — Шамара умеет проигрывать: качество, присущее далеко не каждому. Но ни что не падает в никуда, не исчезает бесследно: когда катер уносит Шамару вдаль, мы замечаем стоящего на причале Леру: Леру в платье Шамары, Леру, мимикрировавшего в Шамару, Леру — след зла, оставленного ею...

«Когда я начинала снимать «Шамару», мне говорили: этот низкий сброд, эту «чернуху», взаимоотношения подобных людей просто нельзя снимать, — рассказывает Андрейченко. — А меня именно это и привлекло — обнаженность, грубая сила чувств людей, далеких от, скажем, моего социального круга. Ведь многие люди вообще не способны на интенсивное чувство, пусть даже проявляющееся и в не совсем эстетически корректной форме. Сейчас наступило время, когда порог чувственности в мире стал гораздо выше. Человека очень трудно заставить волноваться (на экране да и в окружающей жизни он постоянно видит кровь, жестокость), трудно заставить любить. Человек — такое существо, у которого очень развит инстинкт самосохранения, он боится перенапрячься, причинить себе боль. Слишком высок порог, трудно до него добраться. А у людей, о которых идет речь в «Шамаре», этот порог очень близко. Они как бы менее цивилизованны и не боятся быть откровенными в проявлении своих чувств, они не защищаются от естественных вещей и, в этом смысле, в чем-то больше люди. Мне вообще кажется, что женское кино призвано этот порог чувственности переступить, и не жестокостью, а бесстыдством (я имею в виду ложный стыд по отношению к вещам и явлениям). Редкие представители мужского пола позволяют себе быть откровенными: бесстыдными и обнаженными. Мне кажется, что и моя картина, и картины других женщин-режиссеров, которые я видела в последнее время, позволяют сделать новый шаг в новую реальность чувств».

«Наташа очень талантлива, — сказал о ней кинорежиссер Роман Балаян. — Когда мы увидели материал фильма, мы просто обалдели — это было нечто. Она будет очень интересным режиссером. То, что она в перспективе обещает, — это гораздо больше, чем фильм, который она сняла».

Картина далась Наташе нелегко. Снимала она ее в период безвременья, начала в 25 лет, закончила в 28. Три года... Обычно же производство фильма длится месяцев 10. «Меня обманывали, воровали, — говорит она. — Директор закрыл экспедицию, объявив перерасход средств, в то время, как на самом деле была экономия, но это выяснилось уже в Киеве. А цены росли, и, в результате инфляции, для того, чтобы закончить экспедицию, понадобились дополнительные средства, которых я добивалась целый год. Когда уже не стало сил просить, я пошла работать в рекламу, чтобы заработать деньги на производство картины. Часть денег дали также Татьяна Полишко (Западноукраинский банк), Александр Роднянский («Инова фильм»), Анна Панасюкова (ассоциация «Италия — Украина»), а возглавлявший в то время департамент кинематографии Л.В.Череватенко требовал, чтобы благодарность этим людям была изъята из титров картины».

Передо мной лежит стопка копий докладных, посылавшихся режиссером и художественным руководителем объединения Вячеславом Чернилевским дирекции киностудии, в департамент кинематографии, Министерство культуры. Из них видно, как близка была картина к тому, чтобы никогда не состояться и не увидеть свет. Непонятно, зачем нужно было отнять у режиссера столько сил и нервов на эту борьбу, когда уже видно было, что картина обещает быть гордостью киностудии им.А.П.Довженко. И все-таки свою правоту Наташа доказала. На Международном фестивале женского кино в г.Минске «Шамара» получила приз «За поиск кинематографических средств», а режиссера пригласили в США на фестиваль «Новые имена», в рамках которого премьера фильма состоится во всех крупных городах страны. Кроме того, Наташу пригласили прочесть курс лекций в Bowgoin Kollege в Брунсвике (США) и принять участие в кинофестивале «Коттбус» (Германия).

Немалую роль в успехе картины сыграл найденный режиссером ход: парадоксальность ее изобразительного решения по отношению к содержанию. Ткань фильма тонка и воздушна, она прозрачна, подобно полотнам импрессионистов. Зрители получают эстетическое удовольствие от изобразительного, музыкального и звукового ряда, понимая в то же время, что красивые картинки рассказывают далеко не столь красивую историю человеческих отношений. В искусстве вряд ли возможно использование принципа гомеопатии: «подобное... подобным». «О скучном нельзя рассказывать скучно», — говорила Кира Муратова. Наверное, потому столь силен шоковый момент в зрительском восприятии, что о жестоком здесь не рассказано жестоко. И этот контраст еще более усиливает воздействие на зрителя. «С одной стороны, я пыталась жестокость сюжета как бы смазать изображением, — говорит режиссер. — С другой, хотела провести такую, может быть, кощунственную на первый взгляд мысль: красота не может спасти мир.

Красота может очень жестоко обмануть: вспомните, какой красивой дорогой приходит Шамара в самой красивой сцене картины — сцене дождя в морг. Красота в ХХ веке приобрела зловещие черты. Зло воплощается в ее оболочку, зло прикрывается ею. Ведь красотой так легко ввести человека в заблуждение: под ее личиной творятся страшные преступления. К сожалению, мы воспринимаем красоту не рационально, а эмоционально. А ведь она только эстетическая единица. А эстетическое не может быть выше этических принципов взаимоотношений между людьми. Поэтому я считаю, что красота мир не спасет, более того, она порой опасна, за ней можно многое скрыть. Некоторые люди, выходя из зала, говорят: «Какое красивое кино». А речь не о том...»

Нечто подобное говорил и Рильке. Его определение прекрасного, как «той части ужасного, которую мы можем принять», также подразумевает, что красоты в чистом виде, красоты, свободной от зла, не существует.

А все-таки греет мысль о том, что «...ведь были на свете и Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ...», и есть, и будут другие имена...

А Наталья Андрейченко уже работает над новым сценарием. Это «история любви, на этот раз настоящей, — говорит она. — История о времени, об ощущении времени. Героине остается месяц жизни, но, обладая огромным сердцем, она оставляет после себя мир счастливый и гармоничный. Это история о великой силе любви. О счастье».

Я уверена, что следующая картина Н.Андрейченко тоже станет явлением в киноискусстве. О ее фильмах трудно писать — их нужно смотреть, хотя они порой сложны даже для фестивальной аудитории. Потому, не проводя никаких параллелей, я хотела бы, говоря о ней, вспомнить слова, сказанные в свое время о Федерико Феллини: «Он умел снимать то, чего не выразить словами. Разве не в этом заключается высшее назначение кинематографа?»