НАРОД ЗОЛОТОЙ СЕРЕДИНЫ-3, ИЛИ ЭСКИЗЫ О ГЛАВНОМ

Уходит 2000 год. То ли последний ХХ века, то ли первый ХХI, так до сих пор и неясно. Да и не особо важно — отпразднуем миллениум еще раз, и дело с концом. Важно другое — это был девятый год нашей независимости. Девять лет назад, в декабре 1991-го, мы все как один проголосовали за суверенитет и демократию, искренне полагая, что буквально завтра, ну от силы через год-два мы будем жить, как у них, станем если не гейтсами, то такими себе настоящими и зажиточными представителями среднего класса с уютными домиками в цветочках, авто рядом, бассейн не обязателен. Мы были наивны и счастливы тогда. А какими мы были в году уходящем? Каким был этот год для нас? На протяжении всего года, практически ежемесячно, социологическая служба УЦЭПИ спрашивала, что нас волнует и чего мы хотим, кого поддерживаем и кому доверяем, и еще много о чем. И вот что в итоге получается.

Были ли мы счастливы?

Хоть и не все мы одесситы, но на вопрос о счастье ответили совсем, как Буба Касторский — чтобы да, так нет.

То есть не то, чтобы мы признали себя напрочь несчастными — таковыми чувствовал себя только каждый тринадцатый из нас, но и счастливых среди нас десятка на сотню не наберется — 9,8%.

И впрямь, с чего бы нам чувствовать себя несчастными, если и со здоровьем у большинства из нас (71%), тьфу, чтоб не сглазить, не так уж плохо, и отношения в семье складываются лучше некуда (91,4%), и с друзьями все хорошо (93,9%), и мир и покой в стране нас вполне удовлетворяет (88%), и работа (у кого она есть) вполне интересной кажется (60,3%), и даже с хобби у нас все в порядке (63,8%), а главное — мы, оказывается, были вполне довольны возможностями собственной самореализации и самоутверждения (75,6%) и жили чуть ли не в душевном покое — в состоянии внутренней гармонии и согласия с самим собой (73%).

Казалось бы, чего еще, только жить, радоваться и по количеству счастливых догнать и перегнать Америку, где, как говорят, считают себя вполне счастливыми 94% граждан. Так нет же.

Нас испортил денежный вопрос. Мы были недовольны уровнем собственного благосостояния (57,5%) и еще больше — уровнем благосостояния наших сограждан (83,3%), что делает честь нашей наблюдательности. Хотя не заметить такое падение просто нельзя. Сухая статистика с лицом Александра Ивановича Корейко говорит нам, что в 1990 г. средний годовой доход на душу украинского населения составил 3 773 доллара, а в 1999-м — 318, если вам трудно посчитать в уме, даем письменно — доход упал в 12 раз. Нет, может быть, в 2000-м уходящем он и поднялся, но статистика расскажет нам об этом только где-то к бывшим ноябрьским праздникам.

Мы были недовольны невозможностью получить заработанное честным трудом (57,9%), ходом реформ (60,8%), уровнем защиты наших прав и свобод (59,2%), состоянием борьбы с коррупцией в органах государственной власти (70,7%) и с преступностью вообще (61,4%). Мы были недовольны, наконец, уровнем помощи нам со стороны родного государства (79,3%). На протяжении всего года, ни на миг не отступая, нас заботили проблемы несвоевременной выплаты зарплат и всего прочего нами заработанного или законом положенного (в среднем 60%), и в равной степени — общее снижение уровня жизни (в среднем 46%), а примерно половину из нас донимали проблемы безработицы и трудоустройства.

В результате мы, как уже говорилось, были не то чтобы несчастливы, а в большинстве своем (53,4%) как-то недовольны жизнью. Оказалось, что мы таки не американцы. Хотя, можно подумать, у них проблем нет. Есть, наверняка есть, но они, возможно, уверены в себе и в том, что смогут их решить, — оттого и счастливы, от уверенности.

Мы не уверены, мы не верим, мы надеемся. Помните, как многозначительно говорил эту фразу Ив Монтан голосом Александра Демьяненко в «Большом призе»: «Я не верю, я надеюсь»? Это большая разница — верить и надеяться. Почти 42% из нас именно надеялись, что жизнь постепенно изменится к лучшему, а почти каждый пятый потерял и всякую надежду, даже долгосрочную, и уже ничего не ждал в смысле улучшений в Украине.

Каждого четвертого (25,6%) при мысли о своей жизни охватывало чувство страха перед будущим, и стольких же — раздражения оттого, что «жизнь меня не устраивает»; каждый пятый (20,6%) испытывал чувство безысходности и невозможности самостоятельно изменить свою жизнь к лучшему, каждый седьмой (14,6%) — тревогу, предчувствие дальнейшего ухудшения. И только менее десятка из сотни нас, думая о своей жизни, либо ощущали, что она «идет нормально» (9,7%), либо чувствовали уверенность в себе (8,9%).

Примерно с той же долей оптимизма мы отвечали на вопрос о степени собственного влияния на собственную же жизнь. Здесь тоже лишь неполных десять из сотни (9,7%) утверждали, что в состоянии «сильно влиять» на определение своего жизненного пути, остальные же оценили свои силы куда скромнее.

Немудрено, что при такой оценке собственной жизни и собственных сил мы стали меньше рождаться, меньше жить и больше умирать. Мы стали больше оправдывать прерывание беременности. Если в январе 2000 г. считали аборт всегда оправданным только чуть более, чем каждый пятый из нас (21,6%), то в декабре — уже более чем каждый третий — 37,1%. Мы стали оправдывать смерть. В январе 4,8% из нас полагали всегда оправданным самоубийство, 33,9% — эвтаназию, к декабрю доля оправдывающих самоубийство увеличилась почти в два с половиной раза — до 10,3%, эвтаназию — до 39,7%.

Однако это грустно, господа. Чтобы не сказать — страшно. Попробуем о чем-то более веселом. О политике, например.

Как мы занимались политикой

Собственно, буквально до последних дней, никак. Мы, как известно, политикой после 91-го вообще занимаемся крайне мало и как-то приступами, как при вялотекущей малярии. То есть годами живем спокойно, потом вдруг лихорадка, температура, полон дом врачей, норовящих нас лечить, — это или выборы, или референдум. В этом году мы продемонстрировали редкостную политическую активность, прямо-таки всенародное единодушие, а многие из нас — даже дивное недержание волеизъявления, голосуя на референдуме задолго до официально назначенной даты его проведения. В сам день торжества демократии и считать-то, собственно, было нечего, высокие нами достигнутые результаты были известны чуть ли не накануне, что свидетельствует, наверное, о тесной смычке народа и Центральной избирательной комиссии. А вы говорите, Штаты — оплот, в Штатах — демократия. Да в Штатах результаты недавних президентских выборов считали бы до следующих, не откажись благородно г-н Гор в пользу г-на Буша. Джентльмены, видите ли, чуть что — вручную пересчитывать. Нет бы, как у нас — пришел, не пришел, голосовал, не голосовал, главное — тебя уже посчитали, сиди, отдыхай, а кажется, что посчитали неправильно, — крестись, не мешай работать.

В свободное от выборов и референдумов время политикой мы интересовались преимущественно как наблюдатели, путем чтения оставшихся в живых после избирательных же баталий газет и просмотра телеинформации, резко после них же унифицированной и как бы построенной на плацу для смотра: равнение на, пуговицы блестят, трава покрашена в приятный и, говорят психиатры, очень успокаивающий зеленый цвет.

На наше наблюдающее спокойствие не влияли ни внесезонное размножения партий, ни их разнообразное скрещивание. Количество партий в течение года множилось, но вряд ли множились их ряды, ибо, как свидетельствуют различные исследования, как принимали мы участие в деятельности что политических, что общественных структур, а что кружков «умелые руки» общей долей в 2—3%, так и принимаем. А свои политические взгляды многие из нас вроде бы предпочитают высказывать не через для того специально предназначенные политические же структуры, а через трудовые, например, коллективы, как в случае с недавним референдумом, а то и через воинские части, как в случае дисциплинированного осуждения антипрезидентских, простите, надо говорить «антиконституционных» действий «заговорщиков» из Верховной Рады. Кажется, еще немного, и транспаранты с едва забытыми советами, что делать с врагами народа, появятся над организованными колоннами свободно митингующих трудящихся.

Если отвлечься от болезненных всплесков нашей политической активности и проанализировать ее, так сказать, повседневные проявления, то выяснится, что, во-первых, в течение года с нашими политическими симпатиями и антипатиями ничего особо кардинального не произошло, а во-вторых, — что мы медленно, почти неощутимо, но определялись в своих политических позициях.

Наши партийные ориентации существенных изменений не претерпели. Если бы гипотетические парламентские выборы происходили в этом году, то более половины из нас вполне могли бы их проигнорировать, поскольку треть (35,1%) не голосовали бы ни за какую из дюжины наиболее известных партий, а каждый шестой (16,8%) не смог определиться, за какую партию голосовать. Впрочем, партийным лидерам не стоит по этому поводу расстраиваться и ломать головы над улучшением программ и собственного имиджа, — как уже говорилось, в момент лихорадки, простите, выборов, мы демонстрируем несколько иное поведение. Накануне выборов-98 мы тоже, согласно различным исследованиям, как бы массово не хотели голосовать и как бы не определились, однако пробил час, — еще как проголосовали!

Определившиеся в своих партийных предпочтениях, будь выборы в году уходящем, провели бы в парламент практически тот же, что и в прошлый раз, партийный набор: КПУ (17,9%), НДП (5,5%), НРУ (Г.Удовенко) — 4,9%, ПЗУ (4,5%) и, вероятно, все же СДПУ(о), — хотя по результатам декабрьского опроса, она набрала только 3,5% голосов, но в течение года ей постоянно отдавали предпочтение от 4 до 5,4% из нас.

Что касается бывшей «Громади», а ныне «Батькіщини», то ее позиции, естественно, сильно пошатнулись, хотя изменение названия партии пошло ей на пользу — за «Громаду» отдавали голоса 0,7% респондентов, за «Батьківщину» — 1,4%.

Трудно сказать что-либо определенное о партиях, выступавших на прошлых выборах в блоке СПУ и СелПУ; во всяком случае, свободные перемещения по залу лидеров СелПУ и раскол в достаточно дотоле сплоченных рядах социалистов привели к падению их популярности: за СПУ проголосовали бы в начале года 2,2% опрошенных, в конце — 1,8%; за СелПУ — 1,5 и 1,1% соответственно.

Симпатики ПСПУ непредсказуемы, как дата объявления результатов президентских выборов г-ном В.Рябцом: хотят за нее голосовать то 1,4%, то 0,8%, а как проголосуют — покажут только выборы.

Из новых партий рассчитывать на узнавание в избирательном бюллетене может разве что «Демократический союз» — в начале года за него готовы были отдать голоса всего лишь 0,6% опрошенных, в декабре — 1,5%. Не так чтобы много, но ресурсы у Демсоюза есть, и время, возможно, тоже.

Все остальные партии вместе, по состоянию на декабрь 2000г., получили бы в общей сложности 2,3% наших голосов.

Ничего особо непредсказуемого не произошло и с нашим отношением к действующим структурам власти и высшим должностным лицам. Как и следовало ожидать, мы их все меньше поддерживали и все меньше доверяли, но не так чтоб уж совсем нет. В течение года мы неуклонно отказывали им в полной поддержке, сохраняя при этом, однако, а то и приумножая, поддержку их отдельных действий.

Деятельность Президента Украины в начале года полностью поддерживали 22,6% из нас, в декабре — 14,1%. В то же время поддержка его «отдельных мероприятий» возросла с 36,9 до 43,9%. Численность же тех, кто вовсе не поддерживал деятельность Леонида Даниловича, увеличилась ненамного — с 34,1 до 37,4% опрошенных.

Наша и без того слабая поддержка деятельности Верховной Рады стала еще слабее, упав с 8,3 до 6,1%. Правда, в отличие от Президента, парламент сумел несколько уменьшить число тех, кто его деятельность не поддерживал: если в начале года таких было 48%, а летом — 53,7%, то в декабре — 46,9%. Увеличилась и доля тех, кто поддерживал отдельные действия парламента — с 35,3 до 39,5%.

Правительство Украины потеряло 3,2% поддерживающих его деятельность полностью (13,5% в начале года и 10,3% в декабре), но приобрело 7% голосов в пользу отдельных своих действий (38 и 45% соответственно). Доля тех, кто не поддерживает деятельность Кабинета, в течение года не изменилась (37%).

Численность полностью поддерживающих местные органы власти уменьшилась с 15 до 10,9%; поддерживающих отдельные их действия возросла с 35,1 до 40,4%; доля не поддерживающих ничего из того, что делает местная власть, осталась практически неизменной — 40,9% в начале года, 41,4% — в декабре.

Лидером общественной поддержки оставался Виктор Ющенко, однако численность тех, кто полностью согласен с его действиями, тоже уменьшилась (с 30,5 до 24,4%); одновременно на 7% увеличилось число поддерживающих его отдельные шаги, но увеличилось и число тех, кто не поддерживает его совсем, — с 24,3 до 29,1% опрошенных.

Крайне небольшой частью голосов мы поддерживали деятельность И.Плюща и полностью (7%), и частично (22,6%); более чем каждый пятый (23,2%) вообще не мог определиться, а 47,2% опрошенных Ивана Степановича не поддерживают совсем, что говорит о нашей склонности к неблагодарности — как цитировать, так с удовольствием, а как поддержать — то не тут-то было.

И совсем уж не был избалован нашей поддержкой Евгений Марчук. Полностью поддерживали его деятельность на посту секретаря СНБО Украины лишь каждый 25-й из опрошенных (3,8%), каждый пятый (20,7%) — отдельные его мероприятия, 27,4% респондентов ничего внятного по поводу деятельности Евгения Кирилловича сказать не могли, практически половина из нас (48,1%) ее не поддерживают. Правда, опрос, к сожалению, проводился до того, как Евгений Кириллович на популярном телеканале и в прайм-тайме рассказал захватывающий триллер о самопоявляющейся и самоисчезающей кассете. Проводись опрос позже, пропорции, возможно, были бы иные.

Возможно, были бы иными и многие другие цифры и соотношения. Но все, что происходило до разгорающегося сегодня кризиса власти, свидетельствовало, что в течение года вроде бы ничего в нашем политическом поведении (во всяком случае, вербальном), не изменилось, ничего особо непредсказуемого не произошло. Однако это не совсем так, если обратить внимание на слабую, но достаточно устойчивую тенденцию к росту числа тех из нас, кто все более четко определяет свои политические позиции. Об этом свидетельствует пусть крохотное, но в течение года неуклонное сокращение численности тех, кто затрудняется с ответом на политически окрашенные вопросы.

При этом мы, конечно же, оставались верны себе, как Пенелопа Одиссею. Большинство из нас, уходящих из лагеря неопределившихся, неприятно называемого болотом, стремилось все же не к «да» или «нет», не к «поддерживаю» или наоборот, «доверяю» или «не доверяю», а в ту самую пресловутую «золотую середину»: то есть вроде как бы не поддерживаю, но — как бы и да; не доверяю, но вроде и неудобно как-то, может, скорее доверяю…

Так или иначе, то ли мы действительно постепенно определялись, то ли просто социологи нас таки достали, но мы уже меньше уходим от ответов и все больше — отвечаем. Численность затрудняющихся с ответами по вопросу о поддержке властных лиц и структур уменьшилась по разным позициям на 1—5%; на 3% сократилось число колеблющихся в выборе партии, за которую стоило бы голосовать на выборах; почти на 4% (с 8,3 до 4,5%) — в предпочтении того или иного геополитического курса страны.

В течение года, по-прежнему не жалуя партии, мы стали более четко определяться в координатах «правый — левый». В начале года более трети из нас (34,7%) не могли отнести себя то ли к правым, то ли к левым, — к декабрю этого не смог сделать только каждый четвертый (26,2%). Подавляющее большинство уверенно сгруппировалось на политической шкале: 33,7% — в центре, 21,8% — левее, 18,3% отнесли себя к правым. При этом численность приверженцев центра увеличилась почти на 4%, левого лагеря — на 3,3%, правого — на 1,5%.

Несколько изменились наши предпочтения относительно типа политической системы, наиболее подходящей для нашей страны. Если в январе 42,3% опрошенных положительно оценивали модель президентской республики, то в декабре за нее определенно высказались только 23% респондентов; президентско-парламентскую республику склонны были поддержать 47,6%, в конце года ее поддержали 43%; практически неизменным осталось число сторонников сильного авторитарного лидера (примерно 18%); правление военных оценивали положительно около 7% опрошенных, поддержали в конце года — 4,8%.

Уровень демократии в стране мы оценивали достаточно пессимистично. Каждому шестому (15,5%) вообще оказалось не по силам его определить. В пятибалльной системе 38,2% опрошенных оценили его тремя баллами, т. е. либо «ни демократии, ни диктатуры», либо того и другого поровну. 19,2% высказались в пользу демократии, а 27,1% уверены, что в нашей стране имеет место диктатура.

Еще более пессимистичны мы в оценке изменений экономического положения Украины в течение уходящего года: более половины из нас (51,8%) в декабре считали, что в сравнении с началом года экономическое положение страны изменилось к худшему, 29,7% — что оно осталось неизменным и только 11,3% увидели изменения к лучшему.

При этом только каждый шестой (16,4%) считает, что экономическое положение Украины в будущем году улучшится, 33,9% уверены, что оно еще более изменится к худшему, 29,9% — полагают, что оно останется на нынешнем уровне; каждый пятый (19,9%) не смог определиться.

Произошли довольно ощутимые изменения в наших геополитических ориентациях. В начале года лидером наших внешнеполитических предпочтений были европейские страны (33%), вторую позицию занимали страны СНГ (29,1%), третью — Россия (20,9%). В течение года мы то ли обиделись на не дающую денег и критикующую нас почем зря Европу, то ли убедились, что в одну реку дважды войти очень трудно, не стоит и пытаться, но к декабрю, потеснив все европейские страны разом, на первую позицию вышла Россия — в конце года отношения с ней считали наиболее важными для Украины уже 31,5% респондентов. Поддержка курса на сближение с ев- ропейскими странами снизилась до 27,8%, со странами СНГ — до 26,2%. Отношения со США мы, собственно, никогда особо не жаловали, но их поддержка несколько увеличилась — приоритетными курс на сближение с Соединенными Штатами считали в начале года 4,9% из нас, в декабре — 6,4%.

Кому мы доверяли

Особо никому. Как засвидетельствовал еще январский опрос, мы в большинстве своем (67,3%) крайне недоверчивы в отношениях со своими согражданами. Но есть, оказывается, категория людей, которым мы склонны доверять полностью — это учителя. Им полностью доверяют 52,2% из нас, а не доверяют — только 3,3%. Около трети из нас доверяют также строителям (35,3%), военнослужащим (34,1%), юристам (31,4%), священнослужителям (31%) и врачам (29,5%). А менее всего мы доверяем страховым агентам (9,1%), продавцам и банкирам (по 7%), проституткам (4,9%) и, наконец, политикам (2,8%). Именно по такой нисходящей.

Что касается государственных структур, то лидером нашего доверия оставались Вооруженные Силы, — однако, часть полностью доверяющих им сократилась с 30,2% опрошенных в июле, до 26,8% в декабре.

Судебная ветвь власти нашим доверием не пользовалась. Во всяком случае, полным. Полностью доверял суду только примерно каждый десятый (от 11,9 до 9,4%) из нас.

Несколько уменьшилось наше доверие к СБУ (с 20,1% до 17,7% соответственно), к прокуратуре и даже милиции, хотя, казалось, уровню доверия к этим оплотам правопорядка падать уже просто некуда (с 11,7% до 10,2% и с 11,8% до 8,2% соответственно). Хотя — откуда бы и взяться доверию к суду и прочим правоохранительным и правоприменительным структурам, если мы в подавляющем большинстве своем (75,9%) полагали, что наши права в нашей же собственной стране соблюдаются далеко не надлежащим образом, и считал, что они соблюдаются в полной мере только один из сотни, да и тот какой-то неполночленный (0,9%).

Социальным институтам мы доверяли мало (во всяком случае, если принимать во внимание полное доверие) и, похоже, в течение года доверяли все меньше. Лидером нашего доверия оставалась Церковь, однако полностью доверяли ей лишь около трети из нас (в июле 33,7% опрошенных, в декабре — 30,6%). Украинские СМИ пользуются безоговорочным доверием только каждого седьмого, а то и десятого (в июле полное доверие к ним засвидетельствовали 14,4% опрошенных, в декабре — 10,2%). Однако, г-н Драч может вздохнуть спокойно — отечественное информационное поле вне особой опасности, поскольку российские СМИ пользовались доверием еще меньшей части наших сограждан — 7,8%, а зарубежные — только 7,3%. Организации, которым на роду написано быть защитниками наших интересов, — профсоюзы, должны покраснеть хоть от стыда, хоть политически — им доверяли только около 7% из нас (в июле — 7,5%, в декабре — 6,9%).

Что мы ценили?

Семью. Она для нас по-прежнему оставалась прежде всего единственным прибежищем, где близкие всегда смогут понять и помочь (65,3%), где присмотрят на старости лет (12,6%). И, наконец, нам просто нужна семья, потому что так принято (22,2%).

Друзей. По-прежнему полагая, что друзья — это поддержка и опора в сложные моменты жизни (58,9%), это единомышленники (25,2%) и лишь потом — компания для развлечений (12,5%). Однако, почти половина из нас (49,4%) заметили, что в последние годы круг общения заметно сузился, если под кругом общения понимать прежде всего людей, с которыми можно действительно поделиться собственными проблемами и рассчитывать если не на помощь, то на сочувствие. У трети из нас (31,1%) круг общения не изменился, а у каждого шестого (16%) — расширился.

Здоровье.

Работу.

Куда мы прятались от жизни?

В мечты об эмиграции. Почему мечты? Потому что хотят уехать все же значительно больше, чем действительно уезжают. И впрямь, если взять и уехать, — мечты не будет. А так — какая-никакая, но все же норка. И показатель нашего самочувствия в родной стране. В странах, где граждане чувствуют себя хорошо, желающих эмигрировать немного. Скажем, в маленькой Эстонии потенциальных эмигрантов, как показали проведенные в сентябре 2000 г. исследования, всего 17%. А если учесть, что и рождаемость в Эстонии с прошлого года поднимается, то можно заключить, что эстонские граждане чувствуют себя дома хорошо.

У нас же самочувствие было, как уже говорилось, не очень славное, и неудивительно поэтому, что примерно треть из нас (28,4% в апреле, 32,3% в июле) хотели эмигрировать из Украины на пмж, причем в ближайшее время и куда подалее: только менее чем каждый пятый избрали страной гипотетического проживания страны «ближнего зарубежья» — Россию (14,8%), Беларусь (2,3%), страны Балтии (1,7%). Остальные выражали намерение податься в дальние страны Европы (34,5%), США и Канаду (по16%), Австралию (6,2%), арабские страны (0,5%) и даже в Страну восходящего солнца (0,1%).

Основными причинами, подвигавшими нас к желанию эмигрировать, назывались, во-первых, тяжелая экономическая ситуация в стране (81,7%), во-вторых, нарушения прав человека (7,9%). Среди прочих причин — неблагоприятная экологическая ситуация (2,4%), высокий уровень преступности (2,1%) и даже столь экзотическая, как невозможность удовлетворения культурных потребностей (1,5%).

При столь значительной части в стране граждан, желающих поскорее и навсегда ее покинуть, возникает закономерный вопрос: а что же держит остальных? Только не надо думать, что более 60% из нас (68% в апреле и 61,5% в июле), решившие связать свою судьбу с родиной, сплошь герои, патриоты или люди, уверенные в блестящей и скорой перспективе Украины. Ответ «я не могу оставить землю моего народа» дал чуть более чем каждый пятый из тех, кто не хотел эмигрировать (23%); достойное быть начертанным на гербе «я не могу оставить Украину в тяжелое для нее время» — каждый пятидесятый (2,3%); надеялись на скорые изменения в Украине к лучшему — 17,2%. С остальными просто — почти 30% из числа не желающих эмигрировать сообщили, что их останавливает только сознание того, что они никому за границей не нужны; 2,6% —считали единственным препятствием к выезду незнание иностранных языков; 10% — не хотели менять образ жизни; 5,5% — просто привыкли к такой жизни, какой она сегодня есть; 1,4% респондентов полагали, что в нынешней ситуации в Украине легче, чем за рубежом, «делать бизнес».

Примечательно, что нежелание эмигрировать у разных социальных слоев нашего общества имеет разную природу. Граждане, относящие себя к высшему социальному классу, не планируют уезжать, главным образом потому, что их в Украине «все устраивает» — такой ответ дали 26,7% респондентов этой группы. Представители среднего и низшего слоев не эмигрируют по более безрадостной причине, осознавая, что за границей они никому не нужны, — так считают 23,1% относящих себя к среднему классу и 34,8% — к низшему. Кстати, именно граждане последней группы менее всего склонны к эмиграции: если нежелание уехать из страны высказали по 61% представителей высшего и среднего класса, то из числа тех, кто отнес себя к низшему сословию, — 70,3%. Однако и здесь дело, к сожалению, не в патриотизме. Просто к этой малопрестижной социальной группе отнесли себя главным образом пенсионеры.

Кто средний?

Судя по тому, что мы сами о себе думаем, то почти каждый второй из нас. Во всяком случае, 47% опрошенных отнесли себя именно к среднему классу. К высшему — всего 1,2%, что говорит либо о нашей скромности, либо о том, что наши олигархи, простите, самоотверженные труженики на ниве первоначального накопления капитала редко заполняют опросные листы социологических исследований ввиду чрезвычайной занятости на указанной ниве. К низшему классу отнесли себя 44,5% наших сограждан; 7,3% — не смогли определиться, возможно, потому, что в качестве критерия самоидентификации был выдвинут достаточно условный показатель — образ жизни.

Если учесть, что средний класс в Польше составляет 29% населения, в Чехии — 36%, в Венгрии — 35%, в Эстонии — всего лишь 23%, то казалось бы, есть повод радоваться. Однако рано.

Нелишне вспомнить, что такое средний класс. Современных теорий среднего класса предостаточно, но все они, перефразируя известное изречение, есть заметки на полях теории Аристотеля. Мудрый грек полагал, что все просто: во всех государствах есть три элемента: очень богатый класс, очень бедный класс и, наконец, третий — средний. По его мнению, средний класс характеризуется прежде всего тремя же чертами: способностью зарабатывать на жизнь собственным трудом, выполнением стабилизирующей функции в обществе и стремлением избегать социальных потрясений, экономической заинтересованностью в развитии государства. Со времен Аристотеля изменилось только одно: средний класс (там, где он есть) зарабатывает на жизнь своим трудом столько, что, будучи экономически независимым от государства, диктует последнему свои условия.

Современная социология относит к чертам среднего класса прежде всего: уровень доходов, образования, профессионализма (квалифицированность труда), престижность профессии.

Применять эти критерии в современной Украине невозможно. Они не работают. Квалифицированный и профессиональный труд может оплачиваться и зачастую оплачивается ниже копания ям, а наивысшие доходы получают люди, не только не учившиеся, но и не особо трудившиеся. Поэтому для начала можно сориентироваться хотя бы по нашему самоопределению. Хотя самоидентификация — не лучшее изобретение социологии, но все же. Ведь прав Бурдье с придуманной им категорией «ощущения своего места» — мы действительно ощущаем свое место. Как?

Представителями среднего класса идентифицировали себя 50,6% женщин и 49,4% мужчин. Кстати, самая большая доля мужчин — в высшем классе (54,2%), женщин — в низшем (58,6%). В среднем, как видим, почти 50 на 50, на то он и средний.

Однако, уже некоторые социально-демографические характеристики свидетельствуют о том, что наш средний класс несколько странен с точки зрения классических о нем представлений. Большинство среднего класса составили лица со средним образованием (64,1%), имеющие высшее образование составляют 26,3%, а почти каждый десятый (9,6%) имеет всего лишь незаконченное среднее образование.

Большинство тех, кто отнес себя к среднему классу, составляет молодежь 18—29 лет (33,8%) и люди среднего возраста, 30-45 лет (33,3%), только каждый пятый (20,2%) его представитель — человек постарше, но трудоспособного возраста (46—59 лет), 12,8% — люди 60 лет и старше. Самая большая доля молодежи — в высшем классе (34,8%), наименьшая, 13,8% — в низшем. Пенсионеров, наоборот, меньше всего в высшем классе (8,7%) и больше всего — в низшем (35,4%).

Проживают представители нашего среднего класса прежде всего в городах с населением от ста тысяч до миллиона жителей (30,5%), селах и мегаполисах с численностью населения свыше миллиона человек (19,1%).

Социальный статус тех, кто отнес себя к среднему классу, различен: 15,9% составляют квалифицированные рабочие, 14,8% — пенсионеры, 11% — неработающие, 9% — специалисты гуманитарного профиля, 8,8% — служащие, 7,8 — домохозяйки, 7% — учащиеся, 5,7% — специалисты технического профиля, 4,6% — неквалифицированные рабочие, 3,4% — предприниматели, 3,1% — официально зарегистрированные безработные, 2,4% — сельскохозяйственные рабочие, 1,1% — руководители подразделений, 0,7% — руководители предприятий, 0,4% — фермеры.

Что касается упомянутого выше домика в цветочках, авто рядом и бассейн по желанию, проще — материального положения нашего среднего класса, то тут непонятно — смеяться или плакать. 51,8% наших добрых буржуа оценили уровень своих доходов как низкий и крайне низкий, 44,4% — как средний, на троечку по пятибалльной шкале, только 3,3% — как высокий. При этом 36,4% представителей среднего класса сообщили, что материальное положение их семей с начала 2000 г. ухудшилось, а 27,1% оптимистично полагают, что оно ухудшится и в течение последующего года.

У каждого пятого (22%) украинского буржуа нет квартиры, у почти 70% — нет автомашины (а у 20%, добавим сразу, нет даже стиральной машины), у 80% — загородного дома (по-нашему — дачки на трех сотках). 36,5% — живут в домах, где нет центрального отопления (камина с мраморной доской и бронзовым бюстом Буонапарте, почему-то думается, тоже), 23% — в домах без холодной воды, 58,5% — без горячей, 30,5% — без, пардон, канализации, 26% — без централизованного газоснабжения. У 40,4% тех, кто отнес себя к среднему классу, нет телефона, у 8,6% — холодильника, у 5,3% — телевизора; видеомагнитофона нет у 65,9% наших буржуа, компьютера — у 94,3%.

Почти 15% представителей нашего среднего класса не знают, что такое Интернет, 80,5% никогда им не пользуются, а 75,6% и не планируют пользоваться; 27,3% последний раз покупали книгу (так правильно, не «книги», а именно «книгу») более года тому назад, 11,5% книг не покупают никогда, 59,2% не подписывают газет и журналов, а из тех 47,8%, кто их подписывает, почти половина (48,2%) довольствуются одним изданием и еще 30% — двумя.

Теперь представим себе наш средний класс в описанных нами же параметрах в качестве основы гражданского общества. Плохо получается и Аристотеля жаль.

Прежде всего, в связи с материальным положением. Не такие уж мы прагматики, но превращение буржуа в гражданина происходит прежде всего на том основании, что означенный буржуа экономически независим вообще и от государства — в частности, но обязательно.

Что более всего необъяснимо — так это уровень наших притязаний, равный балагановскому. Средний желаемый доход на человека (подчеркнем — желаемый, т.е. такой, который никем, кроме нас самих, ограничен быть не может и который нас вполне удовлетворяет), вырос в уходящем году в полтора раза и на декабрь составил 728,95 грн. Или $133.

Если учесть, что с июля прожиточный минимум, установленный нашим отнюдь не щедрым государством, составляет 270 грн. на душу населения, то в переводе наше желаемое благополучие целиком помещается в неполной тройке прожиточных минимумов. То есть если прожиточный минимум предусматривает одно пальто в семь лет, то мы будем вполне счастливы, если сможем купить за это время два пальто и одну к ним в тон безрукавку. Если согласно минимуму, можно съедать три четверти яйца в день, то мы будем сыты двумя с хвостиком. Стиральная машина нам положена типа «Малютка» на 14 лет (хотелось бы видеть эту малютку, 14 лет работающую без ремонта, ибо ремонт не предусмотрен), а мы купим две «Малютки».

При таком уровне запросов о каком среднем классе может идти речь?

Уж лучше бы сочли себя низшим классом, это хоть определение недостаточности бытия, ущербности жизни — как исходного к изменению — но мы признали достаточность, как бы неущербность

То ли потребности у нас никуда не годятся, то ли мы свыклись с тем, что нам бы день простоять да ночь продержаться… что одно и то же. Мы привыкли выживать. Страшнее ничего придумать невозможно.

Есть, правда, иное мнение. Есть мнение, что мы прибедняемся. Типа делаем вид. А на самом деле? Советуют сесть на даче и продавать на ней выращенную снедь. Советуют идти в гувернантки. Сдавать квартиры. Это правильно. Только непонятно, кто будет эту самую снедь покупать, квартиры снимать, а гувернанток нанимать, если все туда же и подадутся.

И это при том, что благосостояние мы ценим не ради него самого, мы отлично понимаем, что благосостояние дает нам уверенность в будущем (50,3%), чувство собственного достоинства (25,6%), комфортные условия жизни, наконец (24,1%). И это все — чувство собственного достоинства, уверенность в будущем, комфорт, мы хотим купить за 133 доллара в месяц? Не бывает.

То ли за девять лет мы не поняли, что такое средний класс, то ли привыкли к бедности, то ли отчаянно пытаемся обмануться, считая себя самостоятельными, независимыми...

…Когда много бедных, общество теряет возможность функционировать на международном уровне. Не отсюда ли сокращение поддерживающих курс на отношения с Европой; тех, кто в глаза не видел и не хочет Интернет, тех, кто перестает верить зарубежным СМИ? Защитная реакция. Спрячемся за сближением с теми, кто более похож на нас,

Что мы собираемся дарить своим близким

То, что мы чаще всего дарим близким, трогательно характеризует нас самих, как людей заботливых и любящих, — это «вещь, которую человек хотел бы получить». Столь романтичных среди нас достаточно много — около 26%. Почти 7% дарят цветы, 3,6% — парфюмерию и косметику, 3,2% — конфеты, 2,1% — книги, а еще 1,5% стараются подарить красивую, но не нужную в хозяйстве вещь, что тоже очень мило. Но не стоит думать о нас, как о сплошь тонко чувствующих и ценителях неутилитарной красоты. 26,2% респондентов, демонстрируя здоровый прагматизм, дарят близким, как правило, «вещь, нужную в хозяйстве», 16,9% — просто деньги, а каждый сотый из нас (1,1%) поступает еще проще, вручая близкому в качестве подарка «случайную вещь из ближайшего магазина».

Что мы хотим получить в подарок на Новый год

Нашей фантазии (во всяком случае, фантазии 2009-ти из нас) хватило на 87 желаний. Трудно сказать, много это или мало, но опять же грустно, ибо мечтаем мы найти под елочкой в первую очередь все те же деньги (13,5%), затем — телевизор или компьютер (по 7,5%), автомобиль (5,8%), столь нужную в хозяйстве вещь, как стиральная машина (4,6%), квартиру или дом (3,5%).

Получить сюрприз хотят только 1,2% из нас, внимание друзей и близких — столько же, книги — 1,1%, цветы — 0,5%, «что-нибудь для души» — 0,4%.

Есть и глобальные желания — получить в подарок просто лучшую жизнь (5,3%), настоящую независимость Украины (0,2%), ум для нашего правительства и отставку Леонида Кучмы (по 0,1%) и, наконец, «много чего» (0,6%).

Есть желания, просто теплые: кто-то хочет ребенка, кто-то — внука, кто-то — собаку. Есть такие, от которых хочется плакать: люди мечтают получить повышение пенсий и зарплат (4,5%), работу (3,5%), долг по зарплате (1,1%), лекарства (0,5%), возвращение сбережений на книжке (0,5%), ликвидацию долгов за квартиру (0,1%).

Чего мы ждем?

Почти каждый пятый из нас (18,2%) – уже ничего. В смысле улучшения жизни в Украине. Согласен ждать этого улучшения «всю жизнь» почти каждый двадцатый (4,7%), до 10 лет – каждый двадцать пятый (3,9%), от года до пяти – 22,3%. А вот половина из нас (50,9%) то ли настойчивы в ожидании, то ли нетерпеливы – то есть ждать улучшения жизни не хотят, но судя по всему – ждут.

С улучшением жизни – вопрос глобальный и стратегический. А в тактическом плане, то есть в очень краткосрочной перспективе, каждый из нас ждал праздника – и вот он есть. Опять Новый год. Опять мы будем ждать подарков от близких и дарить подарки им же.

* * *

В общем, не с нашим счастьем, простите, ни с нашим счастьем, ни с самоопределением, ни даже с нашими предполагаемыми подарками под елочкой рождественской сказки с хорошим концом не получается. И все же – мы будем, мы будем жить. И возможно – захотим от жизни хотеть большего.