Музыканты, предъявите ваши ноты. Молодые украинские композиторы: как они поживают и что сочиняют?

Вопреки засилью масскульта (на телеэкране и даже в политмузыкальных агиттурах), поверьте на слово, и сегодня в Украине существуют молодые дерзкие композиторы, условно говоря, пишущие о вечном и для вечности. Главная амбиция у них — познание мира посредством звука. Современный молодой украинский композитор нечасто может себе позволить «просто писать музыку». Он играет сольные концерты, создает ансамбли современной музыки, учится, преподает, участвует в организации фестивалей, проводит пресс-конференции, договаривается с концертными залами, полиграфическими фирмами...

И при этом четко понимает, что живет посреди выжженного поля. В стране с парализованной системой звукозаписи, при отсутствии нотных издательств, практически не имея возможности ездить по миру (музыкант — это фигура риска для посольских визовых отделов)... В стране, где отсутствует внятное и последовательное осмысление того, что он делает (профжурнал «Музыка» в тисках Минкульта — и тот под вопросом).

Поколение «за 50», заставшее советские времена, сконцентрировало свой праведный гнев на госструктурах; «за 40» — ироничные пессимисты, молча пишут потрясающую музыку; «до и после 30», о ком сегодня речь, — умеренные оптимисты, полагающиеся на собственные яркий талант, фанатичное трудолюбие и дерзость на грани отчаяния. Государство принимают, хоть и не понимают, из профессии уходить не планируют, много работают и так же много думают… О чем же они думают? Алексей ШМУРАК, Любава СИДОРЕНКО, Олег БЕЗБОРОДЬКО, Золтан АЛМАШИ поделились с «ЗН» своими мыслями о вечном и сиюминутном.

Allegro con fuoco

Алексей ШМУРАК (композитор, пианист, соучредитель и координатор ансамбля Nostri Temporis, студент композиторского факультета НМАУ, 22 года, Киев)

— Алексей, что тебя больше всего «не устраивает» в современной культурной политике Украины?

— Отсутствие серьезной финансовой и прочей поддержки со стороны профильных государственных и бизнес-структур. Например, хотелось бы поработать с музыкально-театральным жанром. Но у меня нет прямой возможности поставить свою оперу. Более того, без серьезных поисков очень серьезных денег нет возможности поставить даже камерную оперу!

Нет (и не предвидится) выхода на симфонические оркестры. Да, когда я буду заканчивать консерваторию, оркестр исполнит мою дипломную работу. И все. Исполнение оркестром у нас в стране предполагает наличие у композитора определенных званий, формальных и неформальных. А для этого нужно преодолеть долгий путь, который прошли Полевая, Лунев, Щербаков, Гаврилец...

Допустим, напишу завтра симфонию, пойду с ней в Национальный симфонический или филармонический оркестры, скажу Сиренко или Дядюре: «Вот моя симфония. Можете играть». А они скажут: «Можем. Но не хотим». Поэтому и не хочу писать симфонии.

В академической сфере не спрос рождает предложение, а предложение — спрос. Условно говоря, есть ожидание со стороны руководства филармонии, и они оправданы, разумны и рациональны. «Легкая», в известном смысле «дешевая» классика (например, Пьяццолла) продается лучше, чем актуальная, современная музыка.

Не сомневаюсь, что Кофман с удовольствием гораздо чаще дирижировал бы программы, похожие на недавний «Украинский авангард». Но он вынужден играть Гайдна и Шуберта, потому что на эту музыку ходят «бабушки».

— И что ж с этим делать?

— Когда в Санкт-Петербурге я победил на композиторском конкурсе «Шаг влево», мне подарили книгу о голландской музыке. Так вот, революция в голландской музыке 1960-х свершилась таким образом: композиторы надавили на государство, государство надавило на концертные залы, залы надавили на оркестры. Только так, прямого пути нет. Нельзя просто прийти к менеджерам, падким на легкую наживу, и сказать: «Вот моя музыка, сыграйте ее!».

— Как же получилось, что пропагандирующий ультрасовременную музыку Ансамбль Nostri Temporis оказался способным на более чем успешное функционирование?

— Ансамбль Nostri Temporis работает в формате личной заинтересованности его участников (трое из играющих членов ансамбля — я, Максим Коломиец, Сережа Вилка — композиторы) и благодаря относительной легкости камерного жанра. Не дешевизны! Сыграть симфонию все же сложнее, чем ансамблевую программу. В камерном жанре легче взаимодействовать, там каждый музыкант — живой человек, личность. Оркестранты же в своем большинстве — люди-маски, зомби, которые работают за копейки и ненавидят всех композиторов, вместе взятых.

— Есть ли надежда, что ансамбль Nostri Temporis через какое-то время выйдет в финансовом отношении в плюс?

— В последнее время мы практически не играем бесплатно. Конечно, пока что это символические деньги, каждый зарабатывает от 200 до 1000 гривен за концерт. Если бы такие концерты проходили каждую неделю, то теоретически можно было бы жить. Но сейчас это невозможно: нет такого количества музыкальных акций, да и личный график участников ансамбля не позволяет играть столько концертов. У каждого, помимо ансамбля, есть основная работа.

— Рядовой слушатель довольно болезненно реагирует на звуки новой музыки...

— Палитра функций современной академической музыки радикально отличается от палитры XVIII-XIX веков, а именно: отношением к своей целевой аудитории. Подчеркиваю: целевой аудитории, это очень важно. Музыка Шуберта в восприятии «друзей» Шуберта и «новых русских» — это разные вещи.

— Тогда в чем разница между друзьями Шуберта и твоими?

— Такие аналогии в корне неправильны, они все слишком упрощают. Ведь за несколько веков все изменилось: содержание музыки, технология, круг образов, жанровая и функциональная палитры. Мы не можем писать так, как писали раньше, а слушатели — воспринимать. Этот процесс априори не может быть прежним.

— Тогда чего ты ждешь от своего слушателя?

Восприятия, очищенного от жанровых, стилевых и прочих моделей. Конечно, шаблоны будут существовать всегда, они есть даже у Лахенманна. Можно работать в полистилистике или постмодернизме, как работают Сильвестров, Канчели. Но мое поколение уже не может предлагать жанр или стиль, потому что все это уже было. На смену приходит непосредственное восприятие на физиологическом уровне: фонизм, ритм, ладогармоническая организация. Работают внемузыкальные модели, визуальные, акустические вещи. Рунчак расставляет музыкантов по всему залу — и это работает.

Это тоже «чистая музыка», но другая, чем во времена Моцарта и Гайдна.

— Каковы твои прогнозы на будущее?

— Положение в стране совершенно гнилое, это очевидно. Этого не станет отрицать ни девяностолетний композитор, ни десятилетний ученик школы им. Лысенко. У Александра Бойченко есть хорошая статья — «Абсолютна відносність українського буття», где он приходит к мысли, что коррупция является естественной формой существования украинского общества и, уничтожив коррупцию, мы уничтожим Украину.

Я категорически против коррупции, но при этом я не против Украины.

Scherzo stravagante

Олег БЕЗБОРОДЬКО (композитор, пианист, доцент кафедры специального фортепиано НМАУ им. Чайковского, 35 лет, Киев)

— Олег, вы три года жили и учились в Швейцарии… Чем это время оказалось для вас особенно важным?

Невшатель — маленький, спокойный городок. Фактически мне там нечем было заниматься, кроме как играть на рояле, это было очень хорошо.

За полгода до поездки у меня началась серьезная болезнь рук. Тогда в Киевской консерватории не было не только роялей, но и окон! Плохое отопление, сквозняки... Вопрос стоял очень серьезно, вплоть до перемены профессии. Возможно, и не выкарабкался бы, не получи стипендию... Играть по пять часов подряд, как раньше, я уже не мог себе позволить, зато научился заниматься более сознательно, стал лучше понимать, что и зачем делаю.

— Швейцарское музыкальное образование чем-то принципиально отличается от нашего?

— Это немного другая школа, другие подходы, чуть иное прикосновение к роялю. Современной музыки в педрепертуаре так же мало, как и у нас. Зато мне очень импонировало, что в Швейцарии музыканты всех специальностей в течение четырех лет усиленно изучают контрапункт. Это одна из немногих музыкальных дисциплин, которая прививает логическое мышление на музыкальном материале, украинским музыкантам этого очень не хватает. У нас не только более эмоциональное восприятие музыки, но и более эмоциональное обучение. В результате у исполнителей хромает понимание структуры произведения. Возможно, это одна из причин, почему украинские исполнители с таким недоверием относятся к неромантической музыке.

— Ваш пианистический репертуар сильно отличается от репертуара среднестатистического пианиста хотя бы тем, что в нем очень много новой музыки.

— Много современной музыки я начал играть тогда, когда сам стал писать. Для меня как композитора в этом тоже есть свой достаточно большой интерес. Одно дело, просто прийти на концерт и послушать, а другое — сидеть, смотреть в ноты, разбирать, думать, общаться с автором, погружаться, глубоко понимать все недостатки и прелести...

— Как пианист вы много гастролируете?

— Сейчас езжу в основном по Украине, также несколько раз приглашали в Польшу. Осенью на львовских «Контрастах» играю три дня подряд три разные программы: сольную и ансамблевую музыку Бибика и Щетинского, Первый концерт для фортепиано с оркестром Бибика (с Львовским симфоническим оркестром), а также концерт в составе ансамбля «Киев-симфоньетта», который, к счастью, продолжает свое существование. Второй фортепианный концерт Бибика планирую исполнить с оркестром Николая Дядюры, а Третий, надеюсь, с Романом Кофманом. Еще несколько произведений Бибика планировали сыграть с Богодаром Которовичем...

— Кем вы сейчас себя больше ощущаете — пианистом или композитором?

— Композитором. Перелом случился именно здесь, в Киеве, между вторым и третьим учебными годами в Швейцарии. Там у меня появилась возможность посмотреть на свою жизнь со стороны, это было очень полезно.

Не знаю, насколько я смогу отойти от исполнительства, совсем порывать с роялем, конечно, не собираюсь.

— Социум вообще реагирует на ваше творчество?

— Конечно, чувствую реакцию. Ведь социум — это совокупность индивидуальностей. В основном это музыканты, но и обычные люди подходят после концертов, благодарят. Перед премьерой моей Фантазии на темы «Запорожца за Дунаем» на ялтинском фестивале «Звезды планеты» мне предложили встать, представили, направили на меня луч прожектора. На следующий день, когда просто гулял по Ялте, многие узнавали, а один мальчик в книжном магазине подошел и сказал: «Вы — композитор!» Было очень приятно.

— Парафразы и фантазии на популярные темы — один из ваших любимых жанров. Это ваш способ общения с классиками?

— Наверное, это возможность эксперимента, который в результате обернется успехом. Дима Ткаченко меня очень долго убеждал написать скрипичную фантазию на темы «Запорожца», он же инициатор парафраза на тему «Ой, ти, дівчино» — наверное, самого исполняемого моего произведения, написанного к юбилею Ивана Франко. У меня есть скрипичный концерт в виде вариации на тему Скрябина, но это немножко другое. Есть парафраз на темы «Кармен» Бизе, который был написан по просьбе скрипачки Марины Кучмы для всяких, скажем так, легких заведений. И когда Марина решила сыграть его на госэкзамене в консерватории, где в комиссии сидел мой педагог по композиции Геннадий Ляшенко, я очень испугался. А потом Геннадий Иванович сказал: «Все знают «Кармен-сюиту» Щедрина, но ты нашел что-то новое!» Я, конечно, удивился, но вместе с тем понял, что моя «Кармен» не такая уж легкая.

Использование знакомых тем, с одной стороны, ограничивает, но с другой — позволяет не быть слишком серьезным, шутить, писать веселую музыку. Балансировать на грани вкуса, чтобы это было доступно и при этом не пошло — вот это интересно.

— А что страшнее в искусстве — скука или пошлость?

— Конечно, скука.

— Вам не кажется, что киевские композиторы в массе слишком серьезны?

— У некоторых очень много юмора, например, у Зажитько. У его коллег хотелось бы больше. Но юмор — опасная вещь. В какой-то момент ты понимаешь, что его тоже может быть слишком много.

— А как вы относитесь к модному сейчас минимализму?

— Хорошо. Он мне действительно импонирует. Легко сочинять: написал — и копируешь, копируешь... (смеется.) Вот недавно написал в этом духе довольно специфический парафраз на тему Шамо «Києве мій».

— Можете сказать, что нашли свою нишу?

— Не люблю слово «ниша», оно ассоциируется у меня с чем-то вроде колумбария. Как и слово «формат». Современная академическая музыка тем и хороша, что в ней нет форматов! Это главное ее достоинство, потому что все остальное — недоступность, непонятность и т.п. — это недостатки.

— Какой из киевских фестивалей вам близок по мировоззрению?

— Я бы не говорил о мировоззрении фестиваля, это, по-моему, слишком громко. Скорее, каждый фестиваль имеет свой особый аромат. Но мне бы хотелось, чтобы появлялись новые фестивали! Вот был такой композитор Вернон Дюк, он же Владимир Дукельский, который в 1918 году окончил Киевскую консерваторию, а потом эмигрировал. Можно было бы сделать именной фестиваль, где один из концертов был бы классическим, а другой — джазовым.

Проблема исторического наследия Украины в том, что на государственном уровне чтят только тех, кто продвигал украинскую государственность. Но на этой же территории жили выдающиеся люди, которых в силу разных причин могла не интересовать украинская национальная идея. Конечно, Булгакова, Бабеля, Захер-Мазоха, Бердяева помнят, но так, потихоньку...

— Что такое для вас музыкальный стиль?

— Объективно стиль — это смесь мироощущения и языка. Существуют, конечно, какие-то технические вещи, их можно заимствовать или вырабатывать самому в процессе творческой эволюции. В конце концов они могут и не выработаться, все зависит от таланта, и тогда возникает огромное несоответствие между мироощущением и конкретными плодами творчества, и тут ничего не поделаешь...

— Кроме парафразав у вас есть еще одна серия сочинений — «Вытесненные желания». Это тоже своего рода стеб, только теперь уже над классикой психоанализа?

— Это название появилось довольно случайно. Должны были исполняться две мои пьесы для флейты, и я понимал, что просто пьесы для флейты — это неинтересно. И как бы постфактум мне пришло в голову название — «Вытесненные желания». Хотя эта тема давно бродила в моей голове... Вообще, если говорить о темах, то отношения между полами — одна из самых интересных и привлекательных. И проблема желаний как таковых, их исполнений или их неисполнений...

У меня есть произведение для мандолины, называется «Звездопад». Для ее немецкого издания мне нужно было написать аннотацию. Сначала в этой пьесе падают звезды (сам инструмент, мандолина, у меня ассоциировался со звездопадом). А ведь когда звезды падают, надо загадывать желания, и дальше появляется тема загадывания желания. Потом мне просто понравилось это название. Оно пригодилось и для фортепианных пьес. В итоге получился такой вот необычный жанр.

— «Симфония желаний» из этого же цикла?

— Импульсом для нее послужил один из эпизодов книги «Маятник Фуко» Умберто Эко. Если вкратце, маленький мальчик живет в маленьком городке, играет в духовом оркестре. Он очень хотел играть на трубе, чтобы понравиться девочке Цецилии. И вот мальчика берут высоко в горы, чтобы во время похорон двух солдат он сыграл на трубе сигнал. Он не знает толком, как играть на трубе все эти сигналы, он знает только трезвучие «до — ми — соль — до». И вот когда он берет верхнюю ноту до, труба будто стрела устремляется к солнцу, в самый центр Вселенной, и в этот момент на подсознательном уровне он ощущает свое единение с мирозданием, то, что он составляет единое целое с Богом, со Вселенной. И резюмирует: в этот момент он обладал Цецилией.

Далее герой романа, журналист, на котором завязана сюжетная интрига, вмиг осознает, что каждый человек в глубоком детстве переживает момент, когда он вдруг ощущает себя живой составляющей чего-то очень большого, общего для всех, когда он растворяется в окружающем мире...

Это, конечно, весьма метафизические размышления. Но когда я читал роман, меня эта идея поразила.

Я сам помню момент в детстве, когда нечто подобное ощутил. И теперь мне кажется, что все мое творчество — это погоня за тем моментом, попытка его ощутить, которая, конечно, никогда не увенчается удачей. Но погоня за ним, наверное, и составляет смысл существования. Во всяком случае, творческого существования.

В религиозной терминологии смысл существования — это спасение души. Это очень близкие вещи, просто сказанные разными словами...

В своей симфонии я попытался передать нечто подобное, поэтому у нее такое название — «Симфония желаний». Она начинается с соло трубы, до-мажорного трезвучия. А потом, как и любая музыка, отрывается от заданного сюжета и идет по собственному пути.

— По-вашему, простой до-мажор все еще актуален?

— В моей музыке вообще очень много мажора. Возможно, это одна из моих стилевых черт. Даже в авангардном Ars naturalis, написанном по заказу немецкого ансамбля новой музыки musikFabrik, очень много мажорных трезвучий. В пьесе «Шкура Марсия» под звуки мажорного трезвучия сдирают шкуру с бедного Марсика. По сути, в моей симфонии нет ничего, кроме мажора.

Сюжетные подтекстовки музыкальных произведений больше нужны композитору, чтобы писать, или слушателю, чтобы понимать, о чем идет речь.

Мне это очень помогает писать. А вот слушателю, думаю, они совсем не обязательны. Просто в наше время принято довольно подробно и серьезно прояснять содержание своих произведений — что это такое и про что.

— У вас есть любимый композитор?

— С одиннадцати лет — Равель. Ведь какое самое популярное произведение ХХ века? «Болеро». Эпизод фашистского нашествия из Седьмой симфонии Шостаковича, буквально «списанный» с Равеля, даже он не настолько жуткий.

Там есть тема смерти — барабаны, нечто неживое, очень жесткая структура. И есть красивейшая мелодия, неуловимая, очень живая — идеал эроса, жизни.

Проблема в том, что это не мужское и женское, это смерть и жизнь, они в каждом человеке сочетаются. И вся лучшая музыка мира — об этом.

Andante non troppo

Любава СИДОРЕНКО (композитор, музыковед, 30 лет, живет во Львове)

— Любава, можно ли сегодня говорить о «львовских композиторах», как об особой творческой касте?

Долгое время вне Львова работала только один раз, когда полгода пребывала в Польше в качестве стипендиата фонда Министерства культуры Gaude Polonia в Краковской музыкальной академии. Должна искренне признаться, что все-таки дома работается легче… Как говорится, и стены помогают.

— Современный композитор обязательно должен быть универсалом? Невозможность «просто писать» сказывается на качестве музыки?

— Универсализм — это требование нашего времени. Современная жизнь и общество требуют от композитора многогранности: приходится и аранжировки делать, и оркестровки писать, и электроникой заниматься, и азами звукорежиссуры овладевать, и преподавать. Иногда, конечно, хочется погрузиться во что-то одно, но все-таки универсальный образ жизни дополняет, расширяет творческую личность, заставляет активно двигаться вперед... Presto, molto presto!

— Продолжателем какой музыкальной традиции ощущаешь себя?

— Вопрос чрезвычайно интересный для современного композитора. Сегодня, безусловно, существует опасность влияния «чужих» стилей, «чужой» музыки, эклектизма, что, собственно, характерно для эпохи постмодерна. Шнитке говорил: «Все, что сейчас пишется, уже когда-то было написано». Поэтому, пожалуй, композиторам эпохи ренессанса или барокко было значительно легче: они жили словно в определенном вакууме, не испытывали такого влияния информации, как мы, а следовательно, имели больше шансов творить оригинальную, самобытную музыку.

Сегодня композитор не может руководствоваться только собственными эмоциями, вкусами. А выбор каждого композитора — это дело глубоко индивидуальное. Еще со студенческих лет меня чрезвычайно увлекла стилистика Мессиана, Лютославского, Сильвестрова, Ноно, Лигети, которую мне открыли мои педагоги по композиции Юрий Ланюк и Збигнев Буярский. Бесспорно, я бы считала честью продолжать их традиции. Большое влияние на меня оказали и музыка Кейджа, Штокгаузена, Шнитке, Губайдулиной, Денисова, но все-таки пытаюсь искать собственный путь в искусстве.

— По твоему мнению, какие пункты обязательно должны быть в идеальной биографии тридцатилетнего композитора и насколько твоя биография им соответствует?

— Каждый человек совершенно индивидуален, не существует точно определенных параметров идеальной биографии, у каждого жизнь складывается по-своему. А судьба композитора зависит от многих факторов, условий, в конце концов, состояния души. Считаю, что могла бы больше сделать в своей жизни, но и так, считаю, Бог дал мне немало.

— Есть ли у тебя потребность публично выражать мысли о музыке, о чем-то важном громко «прокричать»?

— «Кричать» вовсе необязательно, а высказываюсь довольно часто, у меня есть публикации на музыкальную тематику, недавно защитила кандидатскую диссертацию.

— Что больше всего не устраивает тебя в ситуации, сложившейся сегодня с академической музыкой в Украине?

— Вопрос глобальный и требует специального исследования. Конечно, академическая музыка в Украине сегодня в довольно запущенном состоянии, как и культура вообще, — из-за ненадлежащего финансирования, отсутствия поддержки со стороны соответствующих государственных структур.

— Композитор — как гениальный «кабинетный ученый». Насколько сегодня это возможно?

— Композитор не может быть «кабинетным ученым» по определению. Композитор — это прежде всего непредсказуемая творческая личность, работает довольно несистематично. Как будет в будущем? Время покажет...

— Тот пантеон украинских композиторов-классиков, который сформировался в сознании современного человека, насколько адекватен и точен в иерархии личностей? Чья роль, возможно, преувеличена, а чья, наоборот, недооценена?

— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос...

— Ты счастливый человек?

— Сложно сказать. Что-то мне в жизни удается, что-то нет...

Allegro moderato, con affetto

Золтан АЛМАШИ (композитор, виолончелист, участник Национального ансамбля солистов «Киевская камерата», преподаватель композиции в НМАУ, 34 года, живет в Киеве)

— Есть ли идеальное место, где бы тебе хотелось жить?

— Преподавая в консерватории, чего ожидаешь от своих учеников? А вдруг композиция не станет для кого-то из них делом всей жизни?

— К сожалению, индивидуальных занятий по специальности «композиция» я пока не веду. Но гипотетически могу ответить так: буду пытаться дать им максимум возможного, но станут ли они композиторами, это уже их личный выбор и судьба. Главное, мне кажется, воспитать в учениках любовь к музыке и творческое восприятие действительности. Мне будет обидно только в одном случае — если после годов учебы в консерватории человек охладеет к музыкальному искусству. Но даже к этому можно относиться по-философски. Ведь искусство — продукт очень сложной психофизической и духовной работы. В искусстве очень трудно по-настоящему чему-то научить, можно только указать путь и помочь досконально овладеть ремеслом. А захочет ли человек идти по этому пути, все зависит от личной воли выбора.

— В последние годы мы все стали такими политизированными, что усматриваем политику во всем. Стоит ли прямо связывать процессы, происходящие в современной украинской музыке, с тем, что делается в современной украинской политике

— Музыка — совершенно иная сфера бытия, политика — отдельный мир. К сожалению, украинская политика очень грязная, грубая и лживая...

— Когда произведение написано, как оно потом «живет»?

— В схему, которая называется партитурой, только исполнитель способен вдохнуть жизнь... Мне грех жаловаться, большинство моих произведений исполняются, и не раз. Хотелось бы, конечно, более широкой географии исполнения и чтобы это было чаще. А еще — юридической защиты произведений и возможности издавать ноты.

— Но, к сожалению, сегодня в Украине фактически отсутствуют музыкальные издательства, не действует система звукозаписи и распространения компакт-дисков, не хватает концертных залов...

— Что и говорить, ситуация позорная. Она меня удручает, возмущает, раздражает. Это ненормально, но закономерно с такой политикой и властями, как в Украине! И надежд на улучшение в ближайшем будущем совсем мало...

— Насколько приемлем для тебя термин «академическая музыка»? Например, Валентин Сильвестров отрицает правомерность его использования.

— Считаю его целиком приемлемым. Хотя, понятно, для композитора важно не замыкаться в академичности, нужно искать какие-то нестандартные решения и в самом творчестве, и в его презентации. Кроме того, мы, академические музыканты, просто должны создать мощное лобби — как альтернативу низкопробной развлекательной музыке. Она заполонила все пространство — реальное и виртуальное. Это как кучи мусора в пригородных лесах!

— Имеется ли среди музыкальных жанров любимый?

— Наверное, концерт для инструмента с оркестром. Это жанр, которым я успел овладеть в различных его вариантах. В будущем хотелось бы написать оперу, но для этого желательно знать, что ее кто-то исполнит, нужен «общественный заказ»...

— Среди коллег-композиторов много счастливых людей?

— Счастье — это всего лишь мгновения, просто у кое-кого они случаются чаще, у кого-то — реже...