ЛАЗЕЙКА В ИСТОРИЮ

На прошлой неделе на суд общественности Управлением охраны памятников Киевгорадминистрации был представлен фильм о восстановлении Михайловского Златоверхого. Мы смогли убедиться в том, что уважаемое управление — учреждение очень широкого профиля: оно снимает фильмы «о себе любимом». Особенно знаменательно то, что «соавтором» сценария и продюсером фильма выступил глава управления Руслан Кухаренко. Масштабное строительство в исторической части Киева уже давно получило в народе статус «ярмарки тщеславия» — причем в немалой степени это касается как раз деятельности Руслана Ивановича — специалиста очень широкого профиля, умеющего быть не только ловким чиновником, сценаристом и продюсером, а еще соавтором абсолютно неудобоваримого проекта реконструкции Майдана Незалежности. Но, пожалуй, главное его амплуа — строитель национальных святынь и почти профессиональный «творец истории».

Надо сказать, что фильм вышел очень кстати — спустя пять лет после начала работ на Михайловской площади можно кое-что подытожить. Можно поговорить о судьбах святынь и истории в наши непостижимые времена, когда оказывается, что святыню можно «построить в рекордные сроки» (как это случилось с Михайловским), что историю пишет чиновник. То есть мы, наконец, можем сказать с уверенностью, что живем в стране победившего социализма, о котором только мечтать могли члены политбюро до октября 1985 года. В те времена власть еще чего-то боялась — диссидентов прятали в психушках, журналистов травили цензурой, а если уж что случится — с уверенностью можно было сказать, что кто-нибудь за это поплатится — кто-то маленький (не выше второго секретаря райкома), но хоть какая-то реакция на «народное возмущение» последует. То ли дело сейчас: журналисты пишут, общественность возмущается, особо активные остатки интеллигенции добиваются аудиенций в кабинетах высокопоставленных лиц и разъясняют в СМИ, почему «так жить нельзя». И никакого результата — все на своих местах. Становится ясно, что против тебя — слепая, глухая, тупая машина — не агрессивно-трусливо-злобная, как когда-то, а равнодушно-деловая, живущая за твой счет и при этом не считающаяся с тобой. Ты можешь жить в условиях, недостойных человека — без нормального водоснабжения, в заплеванном подъезде, с плохо работающей канализацией, можешь ездить в душном и тесном транспорте, проглатывая хамство обслуживающего персонала, ходить по темным дворам, шарахаясь от собственной тени, и при этом исправно выплаченные налоги (с твоей весьма скромной зарплаты) будут вбухиваться в эстакады из итальянского мрамора, в золотые купола, бронзовые фигуры жутких очертаний, в фильмы о том, «как мы славно поработали». Да, чиновник в СССР мог только мечтать о такой безнаказанности и недосягаемости...

Впрочем, хотелось поговорить о святынях и истории. Раз уж мы выяснили, что святыня в нашем понимании — это отнюдь не человек с его чувством собственного достоинства, правами и прочими причиндалами, обратимся к святыням каменным. Что они нам? Кто и почему пытается навязать нам очевидный новострой в качестве «святыни», а обычную стройку — в качестве «исторического момента»? Оставим в стороне то, что любая масштабная стройка — это один из множества «честных способов отъема денег», не известный Остапу Бендеру. Обратимся к возвышенному.

Пускай читатель не поймет меня превратно. Я вполне допускаю, что строительство любому городу жизненно необходимо, что церкви надо строить много и часто, что каждая из них со временем может стать святыней. Я не стану спорить сейчас даже о целесообразности создания копий некогда разрушенных святынь, хотя подобное «переписывание истории» кажется мне неуместным — руины обладают большей смысловой нагрузкой для культуры, чем новоделы-копии. Речь не о самой стройке, а о том, что вместо святыни нам пытаются подсунуть суррогат.

Михайловский Златоверхий наряду с еще несколькими подобными постройками стал неплохим материалом для анализа современной украинской культуры. Здесь можно рассмотреть подробно эстетическую составляющую, историческую, духовную, человеческую наконец. Об эстетической много говорить не хочется. Для человека, не знакомого с исходным видом Михайловского до разрушения, все равно остается сомнительным этот акрилово-лазурный цвет, массивная приземистость постройки и перегруженность аксессуарами и сусальным золотом. По сути, если бы не статус «копии», создателей этого сооружения следовало бы упрекнуть в дурном вкусе и стремлению к показной роскоши, неуместной как для храмового сооружения, так и с точки зрения современных представлений о красоте и гармонии в целом.

«Восстановление исторической среды города», к которому апеллируют «строители святынь», — очевидный миф, поскольку та историческая среда, в которую были органично вписаны Михайловский собор или «церковь Шевченко», утрачена навсегда: в те времена между Софией и Михайловским не было долгостроя пятизвездочного отеля «Святая София», а на Почтовой площади на момент отпевания Шевченко еще не источал ароматы гамбургеров вездесущий «Макдональдс». Впрочем, чему удивляться — эти «святыни» строили и строят те же, кто утыкал Майдан Незалежности разноцветным мрамором, бронзой, стеклом и пластиком. А от этих людей не приходится ожидать эстетической утонченности...

Но не в эстетике дело, говорят нам. Дело в историческом значении. Причем с этим «историческим значением» — полная неразбериха. Трудно понять, что именно имеют в виду, когда употребляют эту фразу в отношении святынь-новостроек: то ли речь идет о значении, которое имела эта святыня до разрушения, то ли о самом процессе «восстановления», то ли еще о чем-то. Смешно убеждать почтеннейшую публику в том, что «святыня имела большое значение» — как-то даже писать такую фразу неловко. Но послушав, что почтенные «восстановители» говорят о себе и своем труде, приходишь к мысли: совсем не «значение святыни» имеют они в виду. По большому счету, эти люди воплощают еще одну великую мечту социализма: они прониклись историческим значением собственного труда, пользуясь элементарной подменой понятий — «значение святыни» вместо «значение строительства копии святыни». Причем они «заблуждаются» настолько искренне, что руководство не может им не поверить и не «согласиться финансово» на очередную стройку. Пардон, очередную «историческую миссию».

Увлечение своей «историчностью» время от времени приобретает почти гротескные формы. Ничем кроме гротеска не могу считать символично-трогательно-смешной эпизод «закладывания капсулы» с посланием «в будущее». Напомню, что подобное «закладывание капсул» было очень популярно в 60—80 годы. Обычно это делали пионеры во время походов по «путям боевой славы» — они наивно писали послания в коммунистическое завтра. А «завтра» оказалось не коммунистическим, поэтому послания так и не дошли до адресата. Небольшие знаки этой пионерской наивности до сих пор можно найти в столичных лесах — сроки, указанные на знаках, давно прошли, а послания (т.н. «наказы») так никто и не откопал. Наверное, слово, как и талант, не стоит закапывать в землю — не для того оно...

Наверное, потому так трогательно выглядело это закладывание капсулы в фундамент Михайловского собора в 1997-м. Времена изменились — теперь это делают не наивные дети-пионеры в коротких штанишках, а вполне взрослые и прилично одетые дяди, так и не сумевшие избавиться от собственного пионерского инфантилизма. И зарывают не в землю на берегу лесного озера, а в церковный фундамент. А чтобы не случилось, как с пионерами, на всякий случай «снимают на кино», поскольку, в отличие от восторженных пионеров, знают, что историю надо мастерить не отходя от кассы, а то придет потом кто-то, кто никогда в жизни не был пионером, и напишет так, как считает нужным, а не так, как запланировали они. Иного объяснения этому инфантильно-эксгибиционистскому акту «закладывания капсулы» перед объективом кинокамеры я найти не могу.

Самое неприятное в этой подмене понятий отнюдь не то, что город в результате приобретает шизоидно-постмодерные очертания, в которых «церковь Шевченко» упирается в Макдональдс. И сама фраза о том, что «будет построена церковь, в которой отпевали Шевченко», способна вызвать нервный припадок у любого более-менее знакомого с правилами грамматики — против такой комбинации прошедшего и будущего времени протестует сам язык человеческий. Но Бог с ним — дух абсурда присущ современности. Самое неприятное —в этом беспределе создания «святынь» прослеживается то, что очень уж материалистично мы их себе представляем. Стоит произнести слово «святыня» над разбитым фундаментом — того и гляди строителя накличешь. Еще раз повторю: прекрасно понимаю, что у масштабного строительства не менее масштабная финансовая подоплека, но о святыне хочется поговорить в первую очередь в духовной перспективе. Неужели нам так необходимо материализовать свою потребность святости в постройках сомнительной (или пускай даже несомненной) эстетической ценности? Пожалуй, это странное представление о святости и духовности.

Особенно странно оно выглядит на фоне того, что сохранились еще кое-какие фрагменты той настоящей святыни. И тут горячка строительства выглядит еще более неприглядной: нашлись деньги и силы на строительство, хватило самовлюбленности и опять-таки денег на съемки фильма о строительстве и даже на создание «музея восстановления Михайловского собора», но не нашлось достаточно сил и средств на то, чтобы вернуть в Украину мозаики и фрески Михайловского собора, до сих пор хранящиеся в российских музеях. Да, кое-что найдено, возвращено (как правило, это незначительные фрагменты орнаментов), кое о чем уже договорились, но еще не привезли. А кое-что так и остается недоступным, как, например, «Дмитрий Солунский», открывающий экспозицию древнерусского искусства Третьяковки. Но и не это самое обидное — по крайней мере эти произведения искусства сохраняются и демонстрируются. А ведь есть достаточное количество памятников, нуждающихся в охране и защите. В том числе фрагменты мозаик и фресок настоящего Михайловского, хранящиеся в Софийском заповеднике, который тоже неоднократно жаловался на нехватку средств для достойного содержания заповедника в целом и экспозиций в частности. Масса памятников культуры и истории — настоящих святынь, а не вчера испеченных — нуждаются во внимании Управления по охране памятников, занятого почему-то строительством и съемкой «суперсовременных фильмов». Фигура главы этого ведомства заслуживает особых слов: Р.Кухаренко, в отличие от главного архитектора Киева Бабушкина, никто особо «не замечает», а потому и не поносит. А ведь он сделал для города не так уж мало: его немалая лепта внесена и в апофеоз безвкусия, воплощенный в Майдане Незалежности, и в апофеоз бездуховности, воплощенный в «восстановленных» (или отреставрированных) «святынях», в которых не чувствуют себя дома ни церковники, ни прихожане.

Поэтому приходится согласиться с тем, что Михайловский собор стал символом украинской культуры. Первое, что хочется отметить в этом «символе», — его странный статус. В данном случае я имею в виду не его абсурдный статус «памятника истории», а то, что этот собор — т.е. культовое сооружение — будучи действующим, тем не менее является муниципальной собственностью. Церковь арендует у государства храмовое сооружение «для проведения богослужений». Наши власти, видимо, уверены — для того, чтобы считаться «церковью», в здании должны время от времени проводиться службы. А статус «святыни» приобретается путем навешивания соответствующей таблички на ворота здания. «Секуляризованное церковное сооружение» — изобретение современной украинской культуры, достойное пера абсурдистов. Впрочем, это касается не только Михайловского — то же можно сказать об Успенском (о его восстановлении, кстати, тоже сняли фильм), об Андреевской церкви, в которой представители УАПЦ чувствуют себя еще более стесненно, чем их собратья в двух других «муниципальных храмах».

А пока культивируется таким образом «секуляризованное христианство», расцветшее пышным цветом на просторах СНГ, Михайловский новострой, так и не ставший ни архитектурной, ни духовной доминантой, в качестве «национальной святыни» используется как «лазейка в историю» для тех, кто очень хочет в ней запечатлиться, но не может войти через широко раскрытую дверь истинных свершений. А еще он стал одной из эмблем партии «Наша Украина». А может, в этом и было его высшее предназначение?