КРЕЩЕНСКАЯ МАЗУРКА

«Контракты» — главная оптовая ярмарка — путешествовали по территории нынешней Украины следом за ненадежными границами государств. Открывшись во Львове, они затем оказались в Дубно, а в 1796 году из этого местечка были пересажены в «город Киевоподол». Тот прежний тесный город у подошвы гор был сметен пожаром 1811 года, затем по северу прошла Бонапартова гроза, отдавшись здесь лишь сбором ополчения. Контракты прижились.

Это была и наибольшая в Империи, после Макарьевской, ярмарка зерновых, и самая большая ярмарка богатых невест и бедных, да удалых женихов. Речь преобладала польская и французская — у продавцов, русская — у покупателей. Английский язык в ту четверть века распространялся преимущественно путями «французской болезни» — матросами через портовые кабачки. Украинский язык останавливался перед порогом Контрактового дома — не пущали ливрейные держиморды.

Рынок танцев также был в основном поделен между Польшей и Францией. Началом же и кульминацией Киевских контрактов были полонез, название которого говорит само за себя, и наша героиня — мазурка. Полонез был принят для разогрева и первой взаимной приглядки дам и кавалеров. К моменту, когда «кавалер-кондуктор» объявлял мазурку, вся пантомима посредством взглядов, усов, вееров и прочих милых знаков была уже произведена, и солдаты Амура были вполне готовы перейти к рукопашной.

Народ на Контрактах был морально и духовно обновлен, хотя физически и несколько примучен бессонной ночью. Многие налегали на спиритус вини, стремясь отогреться после погружения в днепровскую «иордань». Больших «иорданей» было две — против бывшего места впадения Почайны в Днепр (там Владимир крестил киевлян), и «оболонская иордань» — против бывшего Иорданского женского монастыря на Куреневке, где еще оставались Иорданская церковь и одноименное заливное озеро.

Контрактовый люд строил планы на будущий год, исходя из богоявленских примет — «Силен мороз на Водохрещи — на хлеба не ропщи», «Звездиста была ночь на Иордани — урожай будет на горох и ягоды», «Сыпал снег в прорубь — будет и хлеба, и пчелиных роев в достатке». Больные окунались в Иордань для излечения. И все молились и просили небо, поскольку на Водохрещи оно открывалось всякой молитве…

После такой ночи и здоровые, и особенно больные вполне ощущали себя в Божьей воле. Старых грели вино, игра и политика, молодых — котильон с его прыжками через платочек и, конечно, мазурка.

Она была образом Жизненного Выбора. К кавалеру или даме подводили двух возможных партнеров. Избрание из двух возможностей говорило как минимум о благосклонности. Самые юные истолковывали выбор как окончательную влюбленность.

«Дама в мазурке идет ровно, плавно, заботясь только об изяществе своей фигуры. Мягкость и плавность движений служат ее лучшим украшением. Без всяких порывов вычурности, отдавшись в полную власть кавалера, дама скользит или бегает по паркету, подстрекая кавалера к энергии своими спокойными движениями. Она полный контраст его удали и размашистости. Мазурка — это целая поэзия для того, кто танцует ее толково...» Это из тогдашнего наставления.

С начала 20-х годов XIX века мировая мода, завершив свой очередной мазурочный круг, дрейфовала в сторону дендизма. Знавшие «матросский язык» читали Байрона в оригинале, прочие обезьянничали. Мода на денди — это глухое предсказание моды 1990-х на «отморозков». И в танце, и в светском общении следовало ронять слова через губу, лицом не «жестикулировать», изображать пресыщение жизнью, даже если в животе от голода черти трубят. «Дендистская» мазурка также приходила на место «светской».

Но человек — тонкая штучка; вычитанная из Байрона или Ричардсона маска прикипает к его лицу мгновенно, сквозь лицо прирастает к душе. Надел очки в другой оправе — и через десять минут он уже не губернский секретарь, а карбонарий. Онегин, может статься, был весьма живым мальчуганом, а «лишним человеком» мог стать из-за некой последней капли — подвернул ногу на мазурке у всех на виду, котят в бочке утопил или ту же оправу поменял на окулярах. Да мало ли откуда попадет в твой глаз обломок зеркала троллей…

При открытии Контрактов 1823 года, пока непривычно тихий стук каблуков сообщал о переменах в мазурке, а старики вистовали и резались в «хрюшки-никитишны», за стеной Пестель читал нечто членам Южного общества будущих декабристов. Сидели и стояли, каждый был — денди, слушали не перебивая. Железный полунемец Павел Иванович резал им свою «Русскую правду» о том, «что делать?» (делать — единую и неделимую Российскую Республику), и «с чего начать?» (начать — с истребления правящего семейства). Никаких признаков грядущего федерализма, как и следов украинского народа и прочих несущественных для него деталей, не видать было в проекте конституции героического Пестеля: «Неразделимые государства выгодней федеративных… Ежели же область не захочет повиноваться, то, дабы к повиновению ее принудить, надобно междоусобную войну завести… Слово государство при таком образовании будет слово пустое, ибо никто нигде не будет видеть государства, но всякий везде только свою частную область; и потому любовь к отечеству будет ограничиваться любовью к одной своей области…»

Были протестовавшие. Но Павел Иванович, если и не метил в диктаторы, то формулировки выдавал вполне диктаторские.

Через год, в Крещенье 1824 года, небо открылось над Подолом уже в другом свете. Бестужев-Рюмин встретился в гостевой комнате Контрактового дома с графами Олизаром и Хоткевичем, с Гродецким и прочей верхушкой «Польского общества». Поляки на «неделимые» пассажи Пестеля смотрели с суровым всепониманием. Родина мазурки обрекалась Директорией Южного округа на роль «союзника до первой победы».

«Цель сношений с «Польским обществом» состояла в том, чтобы знать, что у поляков делается, и дружескими сношениями предупредить вред, который они России сделать бы могли в роковое время»…

Вряд ли Павел Иванович особенно кривил душой, произнося потом эти слова перед следователями. Только природная немецкая привычка его ума к обобщениям не видела таких частностей, как мазурка.

Помни Пестель историю танца столь же глубоко, как историю государства и права, возможно, он запел бы иного Лазаря. До XVI века мазурка была боевым польским танцем, чем-то вроде грузинского «хоруми», его танцевали только мужчины-воины, «заводя» себя перед смертельной сечей. А боевым гимном контрактовых переговорщиков около тридцати лет была мазурка Юзефа Выбицкого. «Вперед, вперед, Домбровский, с итальянской земли в Польшу, перейдем Вислу, перейдем Варту, будем поляками, дал нам пример Бонапарт, как нам побеждать!»

Танец-пленник, танец-заложник, но не танец побежденных. Ровно через сто лет мазурка Выбицкого «Jeszcze Polska nie zginela, kiedy my zyjemy» станет национальным гимном независимой Польши. «Ще не вмерла Украина» будет написана много позднее, но уже и тогда у Малороссийского и Кавказского обществ, у Соединенных славян и у прочих правдолюбцев уставы в части будущего обустройства довольно резко разнились.

Через три года крещенское небо окончательно отверзлось участникам Киевских контрактов… Только что разгромленные картечью 18-го егерского полка на марше из Мотовиловки в Трилисы, поднятые с мерзлой арестантской соломы, они брели в Белую Церковь под конвоем мариупольских гусар. На плече Матвея Муравьева-Апостола накануне ночью умер от неперевязанной раны брат Ипполит. Их общий приятель Анастасий Кузьмин, в 1823-м едва не дравшийся с Матвеем Ивановичем на дуэли, несколько часов назад «подполз ко мне, передал рукопожатье, по которому Соединенные славяне узнавали своих, простился дружелюбно со мною, дополз до своей соломы и тут же лежа застрелился из пистолета, спрятанного в сюртучном рукаве у него…»

Как и о чем просили разлучаемые Муравьевы-Апостолы открытое крещенское небо, о чем его просили Пестель и Трубецкой, и безымянные солдатики на плацах, и барышни на унылых Киевских контрактах 1826 года? Неведомо. Но общая их, такая разнонаправленная, молитва так необъяснимо отозвалась и в балах, и в полете ручных бомб под колеса карет, и в брезгливом «Караул устал»… И в пустых, без перекрытий, фасадных стенах Контрактового дома, который отстроит и займет потом Межбанковская валютная биржа.

А что же мазурка? Наверное, люди подглядели ее у ангелов или планет. Вот цитата из службы новостей Би-би-си:

«На задворках Солнечной системы, в «поясе Куйпера» за Плутоном обнаружен доселе неизвестный объект диаметром в 1000 километров. Объект 2001 KX76 напоминает редиску, вынутую из морозильника. 2001 KX76 находится слишком далеко от известных планет, чтобы быть спутником какой-либо из них, но его полет нельзя назвать совершенно свободным. Точная орбита тела остается пока загадкой, но ученые полагают, что 2001 KX76 совершает вокруг Солнца три оборота на каждые четыре оборота Нептуна, то есть исполняет замысловатый танец, НАПОМИНАЮЩИЙ МАЗУРКУ».