Кайдашева семья

С ответом Олеся Кульчинского, переводчика романа «Снег» нобелевского лауреата Орхана Памука («ЗН», №7, 24.02—2.02.2007), на мою рецензию на этот перевод («ЗН», №3, 27.01—2.02. 2007) трудно дискутировать. Прежде всего потому, что, по моему мнению, собственно жанр гневного ответа на книжную рецензию является несколько абсурдным, потерянным во времени детищем советских «воз­мущенных писем читателей в редакцию». Тем более, когда основан он полностью на авторских предположениях — в чем г­н Кульчинский, правда, искренне сознается.

Однако бесспорная ценность этой заметки в том, что она побуждает к формулированию довольно острых вопросов и таким косвенным и несуразным способом начинает более широкую дискуссию — уже давно пора поговорить о состоянии переводов и переводной литературы в Украине.

Итак, для кого издают перевод­ную литературу, кто ее потенциальный читатель? Что должно заставить этого читателя заинтересоваться определенной книгой и выбрать именно ее среди десятков, а то и сотен наименований и ярких обложек? Какова роль в дальнейшей жизни книги, собст­венно, переводчика и какова его ответст­венность? Кто такой книжный критик и зачем он вообще нужен?

И, наконец, извечно-риторическое: как сделать украиноязычный продукт — украинский перевод — популярным и конкурентоспособным?

Это лишь часть вопросов, которые нужно сформулировать и обсудить. И ни в коем случае я не буду пытаться дать на них исчерпывающий ответ, разве что наметить определенные болевые точки и актуальные направления, которые, надеюсь, простимулируют дальнейшую дискуссию.

Интересно, что такой путь уже прошла украинская украиноязычная литература. От обиды на всех и вся (на критиков — за то, что критикуют; на издателей — что не издают; на читателей — что предпочитают русскоязычное чти­во) до понимания того, что книга хотя и интеллектуальный, но все же товар, а читатель — потребитель. Поэтому, хотя каж­дая написанная книга теоретически и имеет своего читателя, однако для того, чтобы добраться до него, должна выдержать жесткую конкуренцию не только с огромным количеством другой литературы — пусть и русскоязычной, пусть и чтива, но и с другими товарами, на которые этот потребитель хочет и может потратить свои свободные деньги.

Конечно, еще не умерла «Літературна Україна» и авторы, издающие свои произведения на собст­венные средства, годами стараясь продать их книжным магазинам. Конечно, между автором и читателем существует довольно длинная цепочка: издатель и его сноровка в маркетинге и продвижении, условия украинского книжного рынка, неумение многих книжных продавцов и сетей продавать украиноязычную литературу, медленный рост доверия отечественного читателя к отечест­венной же литературе... Список можно продолжать до бесконечности.

Однако уже очень давно не сталкивалась я с возмущенными ответами писателей на рецензии (даже на весьма отрицательные) или с оправданиями собственной языковой несуразности: «Работа таки отпечатана без всевидящего ока литературного редактора».

Конечно, никто еще не снимал с издателя ответственности за надлежащую подготовку книги в печать, и стремление многих издательств сэкономить на редактуре-корректуре и гонорарах переводчикам — практика, как по мне, просто парадоксальная. Од­нако никто и не снимал ответст­венности с переводчика за качество текста, который он отдает в печать, за его пригодность к прочтению и соответствие тому, что и как хотел сказать автор. А с критика — за то, чтобы быть эдаким «читателем читателей»; увеличительным стеклом, через которое и читатель, и переводчик (и издатель) могут увидеть огрехи и неуместности текста и его же изюминки и бриллианты; путеводителем, который проводит читателя в мир неизвестного (или не очень известного) ему автора, текста, традиции, литературной ситуации и помогает сориентироваться в немалом книжном ассортименте.

Ответственность действитель­но достаточно велика. И вряд ли существует где-то профессиональный литературный критик, чье право на критику основывается на знании всех языков мира. А если не знает — что делать? Не читать? Не писать? А читатель знает язык оригинала? Держит оригинал под руками и каждую минуту сверяет с ним каждый непонятный оборот, каждое предложение, неприемлемое для чтения, убеждаясь, что страницы перевода пропитаны правильным духом? Согласно этой логике, предложенной г-ном Кульчинским, критика переводной литературы должна вымереть как жанр или переродиться в пересказ короткого содержания произведений.

Впрочем, не могу не согласиться с Кульчинским в том, что «сверка» с русскими переводами — сомнительная практика. Несмотря на то что в России есть и переводческая традиция, и школы, и имена, русские переводы часто оказываются очень хорошо выполненными перепевами. Однако, что делать, когда более 90% зарубежной литературы и практически 100% литературных новинок и мировых интеллектуальных (и не только) бестселлеров украинский читатель получает в русских переводах.

Более того, сегмент читателей, которые в принципе стараются следить за тенденциями мировой литературы, возьмет в руки украинский перевод того же Памука разве что из профессионально-патриотического любопытства. Поскольку издан он на полгода позже русского. Поэтому как бы ни не хотелось признавать этот факт, но сверхжесткая конкуренция с русскими переводами — это данность рынка. И пока никуда от нее не деться ни переводчику, ни издателю, ни читателю с критиком. (Вопрос опытности издателя и желания конкурировать на этом рынке, издавая мировые новинки раньше россиян, оставлю в стороне. Не только потому, что это тема отдельного большого разговора, а еще и потому, что, во-первых, успешный пример «Гарри Поттера» уже набил оскомину, но никого ничему не научил, а, во-вторых, полугодичное опоздание издателя «Снега» из-за «проблем с правособственниками» звучит по меньшей мере странно.)

Тем не менее должна признаться: я таки сверяла украинский перевод «Снега», но не с русским, а с английским переводом. Ведь если отечественные критики не знают турецкого языка, это еще не означает, что они полнейшие языковые невежи. Более того, именно английский перевод единственный из всех мировых переводов, которые тщательно выверяет и авторизует сам Орхан Па­мук (об этом он неоднократно упоминал в интервью, в частности для «ЗН»). По­этому позволю себе предположить, что имею право на такую критику, к какой я прибегла в своей рецензии. Хоть, пов­торяю, я полностью убеждена, что имела бы на нее право, даже не имея под руками ни оригинала, ни авторизованного перевода.

И последнее, как мне кажется, едва ли не самое главное. Ор­хан Памук — современный турецкий писатель, который пишет для современного ему читателя, а конкретно в романе «Снег» — еще и о вполне современных реалиях. Памук — один из немногих турецких авторов, которым удалось переломать канон соцреалистического письма, укоренившегося в реализме ХІХ века, господствовавшего и продолжающего господствовать в турецкой литературе. Памук является воплощением отрицания и отторжения этого канона и создания нового литературного турецкого языка. (Этот вывод я делаю на основе многочисленных интервью Паму­ка, эссе и критических статей на его романы, опубликованных в европейской прессе или перепечатанных ею из турецких источников.) Поэтому переводить его языком «отечественных классиков (Нечуй-Левицкого, Панаса Мирного, Ю.Збанацкого)», используя одиннадцатитомный толковый словарь украинского языка (изданный в 1970 году!), которого, к сожалению, никто еще не отменил (впрочем, существуют менее объемные, однако более современные словари), и еще и «попутешествовав по Цент­ральной Украине» — это более чем просто нелепость. Это пощечина не только самому Памуку, но и украинскому читателю, которого чаще всего нужно убеждать почитать на украинском, а ему вместо современного романа предлагают вариации на тему «Кайдашевої сім’і».