Камертон музыкального дома

Десять лет назад в Национальную филармонию Украины на должность генерального директора и художественного руководителя был назначен Владимир Лукашев. За это время произошло многое как в творческом, так и в хозяйственном деле. В частности был проведен конкурс и набор нового состава симфонического оркестра, а дирижером пригласили талантливого Николая Дядюру. Не так давно г-н Лукашев инициировал получение культурного гранта японского правительства для симфонического оркестра филармонии (а это почти на 500 тыс. долл.!). На днях он отметит 70-летие.

— Владимир Анатольевич, вы поставили десятки спектаклей. Какие из них считаете наиболее значимыми в своей творческой судьбе?

— В моем багаже около 80 оперных спектаклей. Всю жизнь «исповедовал» приверженность именно классической опере. Много ставил Чайковского, Верди. Первым моим большим спектаклем была «Проданная невеста» Сметаны. Помню, тогда сотрудничал с директором Пражского музея, и он меня снабжал информацией о постановках этой оперы в Чехии, Словакии, присылал критику, фотографии. Это все как бы подпитывало и вместе с тем давало возможность выйти на свое собственное решение. В результате спектакль вышел настолько удачным, что Всесоюзная комиссия, прослушав оперы и московской, и тбилисской, и киевской, и одесской студий, первое место присудила именно моей постановке. Еще эта работа знаковая и потому, что тогда в ней участвовала студентка 2 курса Харьковской консерватории Гизела Ципола. Еще я бы вспомнил оперу «Чародейка» Чайковского. Если «Иоланту», «Пиковую даму», «Орлеанскую деву» ставят достаточно часто, то «Чародейку» всегда обходят стороной. При том, что в музыкальном плане она изумительна. Сам Петр Ильич как-то написал: «Вчера сыграл от начала до конца оперу «Чародейка». Расстроился невероятно. Опера длинна, скучна, вялоразвиваема и нет финала! Как сделать, чтобы был «народ» в финале?» Опираясь на суждения самого композитора, мы тогда сократили ее на 1 час 20 мин., и еще я изменил жанр: по замыслу автора это бытовая драма, а мы сделали спектакль-легенду. В результате он вышел настолько удачным, что жил 17 лет! Помню, как критики поначалу приняли постановку в штыки: «Молодой режиссер кастрировал классика!» Но прошел сезон, а спектакль также востребован. Тогда появились статьи иного порядка: «Вот это и есть истинное современное отношение к классическому наследию». Могу вспомнить и «Пиковую даму». Эту оперу мы ставили одновременно с киевским театром, но именно харьковская «Дама» получила первую премию на смотре-конкурсе за лучший спектакль русской классики в Украине. Мы отказались от бытовых подробностей на сцене, а воссоздали образ эпохи: на заднем плане был золотой овальный картуш в виде рамы с буквой ЕII (Екатерина II). Один из моих любимых спектаклей «Кармен», поставленный в Харькове в классической версии. Совместно с художником создали декорацию в виде трехметровой лестницы, ведущей как бы в цирк. На этом возвышении Хосе и встретил Кармен с ножом.

— Связаны ли как-то ваши родители Анатолий Данилович и Мария Александровна с музыкальной культурой?

— Абсолютно нет! Мама была простой работницей, а отец начальником производственного цеха. Но… Мой дед был священником — очень образованным человеком! Закончил духовную семинарию, свободно владел шестью языками. В церкви пел красивым басом. Наверное, от него мне и передались гены музыки.

— Вы отдали немало усилий педагогической деятельности. Какие, на ваш взгляд, сегодня самые острые и болезненные проблемы музыкального образования в Украине?

— Никогда не порывал с педагогической работой. После окончания консерватории остался на кафедре оперной подготовки. Через меня прошло много вокалистов. Только в Большом театре России сегодня служат пять моих учеников, причем все они народные и заслуженные: Людмила Сергиенко, Владислав Вересников, Ирина Журина, Александра Турсеньева, Владимир Болдырев. В Днепропетровске работает Нонна Суржина — народная артистка СССР. Этот список можно продолжать... Увы, в Украине много лет не готовили режиссеров оперных постановок. На этапе 70—80-х годов этот «рынок» был обеспечен. Сейчас же просто нет режиссеров профи. А под профессиональностью я полагаю: а) наличие музыкального образования, которое позволяет читать прежде всего партитуру; б) профессиональное владение режиссерской профессией.

— Не приходилось ли вам отслеживать тенденции «зрительских волн»: кто сегодня чаще всего приходит в филармонию, какого зрителя в вашем зале не хватает?

— Здание филармонии было «мертвым» 10 лет. Поэтому целое поколение детей не имело возможности приблизиться к филармоническому искусству. За эти годы появилась новая автура, музыка. Поэтому проблема наполнения зала была острой, ощущались потери, связанные с разрывом между поколениями. Но постепенно все пришло в норму. Сейчас у нас не бывает концертов при пустом зале. И если сначала было шесть концертов в неделю, теперь зал задействован без выходных. Бывают ситуации, когда мы и хотели бы принять известного мастера, но все уже спланировано. Как-то мы получили известие от известнейшего музыканта Гидона Кремера о том, что он едет на концерты в Полтаву, но готов также сыграть и в Нацфилармонии. А у нас заполнены все дни. Тогда мы создали цикл «Концерт-ексклюзив поза часом», инициатором которого была Ирина Нестеренко. И предложили Кремеру дать свой концерт в десять вечера. Зал был переполнен.

— Многие уже понимают целесообразность возвращения к духовным ценностям, осознавая, что культура — это не попса на Майдане...

— Это антикультура! Вредительство! Это то, с чем мы боремся на уровне президента. Были случаи, когда на Майдане устанавливают эстраду и «бьют» нам по стенам прямо во время классического концерта. Однажды, когда исполнялся Концерт для скрипки с оркестром композитора Костина, скрипач вынужден был остановиться и сказать: «Я дальше играть не могу…» Это вызывало возмущение послов Германии, Франции, Австрии. Вы можете представить, чтобы в Вене напротив театра выставили эстраду, и попса начала соревноваться с классической музыкой? Полиция быстро бы их «попросила». Дошло до того, что мы даже отправили письма президенту. Сейчас, правда, уже вышло постановление, запрещающее проводить акции на Европейской площади. В Нью-Йорке, например, на выезде из города построили огромный центр, оснащенный современной аппаратурой, и там круглосуточно идут шоу-концерты. Молодые люди получают «кайф», никому при этом не мешая.

— Известно, что одним из первых вы когда-то ставили в Украине оперы — «Прапороносці» Билаша, «Молодая гвардия» Мейтуса, «Оптимистическая трагедия» Холминова. Время, как известно, внесло коррективы… Сохранилась ли, на ваш взгляд, художественная ценность этих произведений?

— В музыкальном отношении — безусловно. Но все зависит от сценического воплощения. Когда режиссер берет в работу подобный материал, то надо смотреть на него с позиции современника. Моя коллега Татьяна Зозуля привозила из Волгограда постановку «Риголетто», которая напоминает зверинец — Риголетто там в образе льва с когтями, а дамы — кошки. Разве об этом у Верди? Равно как и сегодняшняя постановка в Нацопере «Фауст». Итальянский режиссер сделал спектакль, действие которого происходит в аэропорту, а сам Фауст — наркоман… Все-таки произведение должно соответствовать первооснове.

— Когда-то вы были членом творческой лаборатории Бориса Покровского в Большом театре. Расскажите об этом периоде своей жизни.

— Покровский первым определил смысл и функцию режиссуры в опере. Казалось бы, зачем режиссер, когда музыка уже написана, дирижер стоит за пультом, певец выучил партию, а актер сам сыграет и споет? Но природа оперного театра — синтез искусства. Да и сегодня сама постановка вопроса: кто главнее в опере — дирижер или режиссер, — уже абсурдна.